Всё закончилось.

Но во мне остался глубинный страх, который я испытала, когда лежала, придавленная Дэниэлом. Впервые я по-настоящему испугалась за свою жизнь. Боялась, что попросту умру от нехватки кислорода. Раньше мне никогда не сдавливало грудную клетку с такой силой. Я не закричала и даже не вцепилась в него ногтями, о чём впоследствии жалела. Даже не сказала: «Эй, давай остановимся на секунду». Просто… лежала.

Я не могла избавиться от ощущения, что меня втянули в то, на что не подписывалась. На тот момент мне казалось: наш контакт был добровольным. Я дала согласие на секс. Но то, что в итоге произошло, совсем не совпадало с моими ожиданиями.

На следующий день моя соседка повернулась ко мне, лёжа в своей постели, и спросила, как всё прошло вчера ночью. «Круто», – ответила я без промедления. – «Он невероятно хорош в постели», – добавила, чтобы мой ответ звучал более правдоподобно.

«Как думаешь, вы ещё встретитесь?» – спросила она.

«Надеюсь», – ответила. Беда в том, что я на самом деле надеялась.

Ситуация осложнялась тем фактом, что мне действительно нравился Дэниэл. Из-за того, что он был свидетелем моего припадка, он проводил меня в общежитие, когда я ещё не оправилась от обморока и не могла вспомнить, где живу, я думала, он хороший парень. Оглядываясь назад, я испытываю к себе сочувствие, понимаю, что тогда была совершенно неопытной, жила одна, вдали от дома. До этого ни с кем не встречалась, у меня не было бойфренда, и я занималась сексом всего три раза до встречи с Дэниэлом. Из-за скудности моего сексуального опыта не вполне понимала, что для меня значит хороший интимный контакт.

Спустя несколько дней я столкнулась с Дэниэлом на холме за пределами кампуса, он опустил глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом. Время от времени я встречала его в коридорах университета и в ночных клубах в городе, и иногда, в зависимости от его настроения, он замечал меня. Моя влюблённость в него просуществовала несколько мучительных недель, в течение которых я страстно мечтала о ещё одной встрече с ним.

Это был не единичный случай. В студенческие годы я встречала в кампусе парней, с которыми спала, и каждый раз, без исключения, они проходили мимо, уставившись в свои телефоны или под ноги, притворяясь, что не заметили меня. Я всегда пристально смотрела на них, стиснув зубы от ярости, ругая себя, что согласилась на секс с ними. Это было задолго до того, как придумали слово «гостинг» – это ситуация, когда партнёр неожиданно и без объяснений пропадает. Но в университете гостинг был в порядке вещей. Можно сказать, он был точкой в конце каждого сексуального предложения.

Наконец я задвинула воспоминания о той ночи в лесу в дальний уголок сознания. Будто сложила их в ящик, закрыла его и выбросила ключ. Сперва это работало, ящик 10 лет оставался заперт. На долгие годы я забыла это ощущение надругательства. То чувство, когда неприкосновенность твоего тела растоптана и поругана.

Когда мне было 29, мир изменился. Все мы начали рефлексировать над собственным прошлым, пережитым физическим и эмоциональным насилием. Мы делились своими историями о насилии в соцсетях, сопровождая посты двумя словами: «Me too». Порой впервые в жизни рассказывали о нём своим друзьям. Записывали всё, что с нами произошло. Старались найти слова, чтобы описать то, о чём раньше никогда не говорили.

Тогда, в 19 лет, мне казалось, что со мной не произошло ничего особенного. Теперь же отголоски пережитого опыта никак не удавалось облечь в словесную форму – слов попросту не находилось.

Когда я наконец позволила себе вспомнить, что произошло той ночью в лесу, 10 лет назад, не могла объяснить даже себе, что случилось. Я пошла туда добровольно и охотно согласилась заняться сексом с Дэниэлом. Но он сделал то, что меня напугало. Заставил меня бояться за свою жизнь.

Мой первый сексуальный опыт был отмечен страхом. На последнем курсе университета тот же страх сковал моё сердце, когда я во время ласк передумала заниматься сексом и тем самым разозлила партнёра.

«Ты же сама этого хочешь», – прикрикнул он на меня, словно обвиняя в чём-то. Я посмотрела на него снизу вверх и чётко поняла, что не хочу этого. Мне были неприятны его поцелуи, то, как его язык хозяйничал у меня во рту. Я не хотела, чтобы он прикасался к моему телу. Хотелось только, чтобы он слез с меня. Всё происходящее было ошибкой вселенского масштаба. «Тебе нравится?» – улыбаясь спросил он.

«На самом деле… нет», – пробормотала я неуверенно. «Я хочу прекратить». На секунду повисла тишина, пока мой партнёр обдумывал слова, только что произнесённые мною.

Его лицо вдруг стало жёстким и злым. «Что?» – процедил он сквозь сжатые зубы. «О чём ты?»

«Извини, но я хочу прекратить», – повторила я.

Он громко фыркнул, выразив таким пассивно-агрессивным способом раздражение. Мой отказ ранил его изнеженное эго. Я села на кровати и натянула на себя покрывало, чтобы прикрыть наготу.

«Мне жаль», – снова сказала я, но тут же подумала: а за что, собственно, приношу извинения? Я передумала. Имею на это право. Мы все имеем право на это.

Я молчала, пытаясь понять, действительно ли сделала что-то по-настоящему плохое. Считала – и до сих пор считаю – ничего плохого не сделала. Я хотела прекратить, и мы прекратили. Но его это разозлило. Очень разозлило, если быть точной. Словно я забрала у него то, что по праву принадлежало ему.

«Ты грёбаная сука», – выругался он, поднимая свой кошелёк с пола и засовывая его в карман джинсов.

«О'кей, тебе пора!» – сказала я. Встала и набросила на себя халат. Завязывая его на поясе, вылетела из комнаты. Моя соседка по дому, Фрэн, стояла на лестничной площадке, потревоженная шумом.

«Какого чёрта тут происходит?» – спросила она.

«Он уже уходит», – ответила я.

В её сопровождении спустилась по лестнице и отперла входную дверь. Сделав шаг в сторону, указала на тёмную улицу, словно говоря: «Скатертью дорога». Он немного поколебался, как будто пытался сформулировать мысль.

«Кстати говоря, ты чертовски жирная», – такими были его последние слова, адресованные мне.

Он стоял на подъездной дорожке нашего двухквартирного дома образца 1980-х годов и пристально смотрел на нас. На скулах ходили желваки. На какую-то долю секунды мне показалось, что он обдумывает, не зайти ли обратно. Он начал кричать что-то нечленораздельное, не сходя с посыпанной гравием дорожки перед нашим домом.

Я с грохотом захлопнула входную дверь и начала запирать её в безумной панике. Не хотела, чтобы он вернулся. Мои руки дрожали так сильно, что я погнула дверной ключ, и он перестал открывать замок. Его так и не удалось починить.

Когда поднялась в свою комнату, в моей душе поселилось глубокое беспокойство. Эта комната перестала быть для меня домом, надёжным пристанищем. Она была запятнана и испачкана. Я попросила у Фрэн разрешения поспать в её постели в эту ночь.

Если бы вы спросили меня, когда мне было 20 с небольшим, сталкивалась ли я с сексуальным насилием, я бы однозначно ответила «нет». Возможно, призналась, что в своё время у меня был плохой секс. Может быть, я бы даже назвала это неудачным сексуальным опытом или сказала, что «странно провела ночь».

Существует тот особый тип одиночества, который возникает с неспособностью говорить о таких вещах. Я не знала о том, что окружающие меня женщины тоже безмолвно борются с такими же проблемами.

Но теперь, когда позволила себе вспомнить пережитый опыт и обдумать его, я назвала бы это сексуальным насилием. Когда описывала ту ночь в лесу своему психотерапевту, она сказала мне: «Это травма». Теперь, будучи 22-летней женщиной, задаю себе вопрос: «В чём состояло сексуальное насилие?»

Пока писала эту книгу, у меня из головы не выходил тот момент, когда я не могла дышать. Как будто та, 19-летняя я, заставляла меня сегодняшнюю продолжать писать и не сдаваться.

Эта девочка и есть та причина, по которой я написала эту книгу. Однако она написана для каждой женщины, с которой когда-либо происходило то, о чём она не могла рассказать. Она пережила то, о чём хотелось бы забыть навсегда. С ней сделали то, на что она не давала согласия. Женщина описывает сексуальный опыт как «всего лишь плохой секс», «серую зону», «не насилие, но…» Она пострадала, но не чувствует себя вправе признаться в этом.