8.2.7: Он был вне себя, ему не давали передвигаться, как он привык и где хотел. Ему топором помогал расхлюстанный Штиис, он словно и не уходил никуда. А может, и в самом деле не уходил; смотрел он сейчас только перед собой.
8.2.8: Утеряв последние остатки осторожности, вконец осатанев от боли и уже полностью лишившись оттого всякой чувствительности, Лис руководил хором с беспорядочным мельканием неопределенного количества крысиных хвостов, прижатых ушей, ощеренных морд, обнаженных клыков и налитых красных глаз. За сплошным гвалтом в низине было не слышно, что кричит Штиис. Орали теперь даже вороны над лесом.
8.2.9: Отставив вперед испачканный нож, Гонгора отступал туда, где было свободно, где ему оставили место. Листья лопухов шевелились. И впереди, и сзади. Старый вибрам прошел перед глазами, как нехорошее предчувствие, это дурное предзнаменование листало перед глазами картинки одна страшнее другой. Казалось, если бы не эта скакавшая перед глазами реальность, выход открылся бы сам собой. Уйти отсюда можно было лишь с автоматом в руках. Стратегических интересов оказалось слишком много.
8.2.10: И в ту же секунду память услужливо достала из своих недр один полустершийся кадр из не то прочитанной, не то услышанной истории о радостях службы за полярным кругом, об ушедшем в караул воине, от которого наутро остались только россыпь смерзшихся гильз, автомат с пустой коробкой боезапаса и следами зубов и еще пряжка от ремня. Псы теперь возились только с Лисом и сосредоточились только на нем, уже обессилевшим, не таким неуловимым, дышавшим хрипло и с надрывом.
8.3.1: Гонгора перестал осматриваться и оглядываться. Размашисто поведя плечом и откинувшись, насколько позволяла тяжесть за спиной, он отскочил, пригнулся, резко выдохнул, сильно ударил и промахнулся. Позади снова затрещали кусты, там загомонили, надрываясь, в несколько глоток и нехорошим голосом заурчал, как скребущие траки порванной на камнях гусеницы бульдозера, осатаневший Лис. В правое плечо очень сильно ударили, едва не сбив с ног, и тут же прожгла резкая боль, перекрыв волну омерзения и животного страха. Гонгора подхватил нож свободной левой рукой, загородился плечом и не раздумывая погрузил в шею, покрытую мелким ворсом. Под локтем брызнуло, и тяжесть с руки исчезла. Дыхания не хватало. Гонгора прижал руку с зажатым ножом к плечу, развернулся, встретился глазами, сразу же полоснул и подумал, что это кaк раз ничего еще не значит: левой он владел не хуже правой. В детстве он даже пробовал ею рисовать и зубы чистил тоже ею, это такое свойство организма, объяснял он всем интересующимся. Он всегда недолюбливал свойства озерных раков. Штиис опять кричал.
8.3.2: Гонгора держал нож у самого бедра, никому не показывая. Пусть это будет сюрпризом. Что у меня есть, думал он, двигаясь боком мелкими шажками. Он уже понял, что им отсюда не уйти. И не только им. Выход отсюда был просто не предусмотрен. Он заслонял голову свободной рукой, так, словно собираясь гасить наседавшую тварь кулаком другой руки с ходу, цепляя снизу. Он хорошо видел сейчас, видел их всех и, далеко выбросив руку, еще в воздухе встретил одну из них. Он вспомнил. Он сейчас вспомнил, вибрам подсказал. Не весь курс, но самое простое, три самых главных движения. Они повторялись, как часовой механизм, и как часовой механизм отрабатывали то немногое, на что еще оставались силы. Два инструмента сделали бы это быстрее, но принцип был один. Три связки, три дистанции. Три шага. Он уже видел выход за пределы рядов колючей проволоки. И он знал, что свобода всегда давалась самой дорогой ценой. Упражнения рекомендовались, как разогрев перед тренировкой с палками вместо ножей. В поле зрения на миг показалось и исчезло лицо напарника. Искаженное деревянное лицо снова ушло в траву и больше не появлялось. Что делалось за спиной, Гонгора не видел. Часовой механизм в самом деле работал. Рука с зажатым ножом удерживала весь угол атаки. Псы отскакивали, но неохотно.
8.3.3: Штиис снова был на ногах. Он стоял, широко расставив ноги и размахивал топором вокруг себя и мимо себя, работал от спины, опуская, подсекая и собирая несколько тварей вместе. Гонгора, кажется, начинал понимать, чем объяснялся напор зверей. Он диктовался опытом. Они никак не могли поверить, что что-то могло пойти не так, что их шуршание и кокетливое беганье на цыпочках могли не работать. Попавшим в их капкан они не давали думать, и это решало всё. Единственным не предусмотренным осложнением был Улисс. И пара его стальных ошейников. Измазанный в болоте рюкзак прямо по курсу продолжал усеивать траву зернами риса, мыльно-пенным аксессуаром, на глаза попался фонарик. Фонарик одиноко лежал, обреченно глядя прямо вверх, в его слабом облачке света плясала пыль. Рядом в траву ушел тугой тюбик ярко-бело-лимонного цвета. Рюкзак за спиной все время мешал, он раскачивался и бил в поясницу, Гонгора прыгнул, выправил равновесие, подхватил с земли влажный тюбик и принялся отвинчивать. Пробка отнимала все внимание.
8.3.4: Деревянные пальцы не слушались. Он расчленил, махнул, не глядя, швырнул, как швыряют штатную гранату, прямо в слюнявые морды и, пригнувшись и даже прищурив глаза, придерживая дыхание словно в ожидании того, что должно было произойти за спиной, бросился к Лису и Штиису, окружение которых теперь словно к чему-то прислушивалось.
8.3.5: Над тесным встрепанным пролетом в деревьях, никогда не видевшим неба и света дня, повисла тишина. Подхватив за шипастый ошейник Лиса, взъерошенного до неузнаваемости, настроенного продолжать веселье, больше не видя плосколобых тварей, тенями шарахавших мимо, больше не видя ничего, Гонгора длинными прыжками, не чувствуя ног, ушел через почерневшую крапиву к елкам, мимо вибрама, который оказался и не вибрамом вовсе – комьями перепревших листьев просто, прочь от обстоятельств, которые медленно барахтались, отставая, прочь от этих мест – сквозь стегавшие по глазам ветви, с сердцем, бившим в ключицы, с сорванным дыханием и с хлопавшим по заду рюкзаком, на чистый воздух. «Я же кричал: бросай рюкзак… – объяснял, задыхаясь, рядом голос Штииса. Соратник тоже летел, обеими руками держа у груди испачканный томагавк и только крепче зажмуриваясь, когда у лица оказывалась новая ветвь. – Вся еда у меня…» «Пронесет. Пронесет… – думал Гонгора. – Только бы пронесло…» Они единой упряжкой одним рывком перемахнули через ручей, едва не сорвавшись, успев набрать полные мокасины воды, пронеслись мимо заросших слоистых камней, миновали голую стену, гребень и провалились в ложбину, полого уходившую вниз. Когда сквозь рыжие стволы старых сосен засинело слепящим светом, забрызгало солнцем озеро, никто не мог уже ни говорить, ни думать.
8.3.6: Скатившись по крутому песчаному обрыву берега, они упали в податливое крошево, нагретое и сухое, и остались так лежать, чтобы лежать так вечность. Знаешь, что это было, невнятно спросил Штиис, не поднимая лица. Он опять что знал. И это знание в корне должно было изменить ход истории. Мы нашли ее. Все-таки они появились теперь. Участок земной поверхности со страшно бедным уровнем напряженности магнитного поля. Аномалия заднепроходная. Ну и сволочи…
8.3.7: Гонгора закрыл приоткрытый глаз. Нечего тут было больше видеть. Щека саднила на горячем песке и хотела воды, много воды. Вода была рядом. Наша стая по-прежнему сильна, подумал он. Мрачно блестя лезвием, у самого носа торчал всаженный в песок острый на все готовый нож. Теперь в нем отражалось только утро. Надо будет спросить, подумал Гонгора, как у него получается думать там, где другие борются за жизнь. Они лежали долго, как и собирались, бесконечно долго, не шевелясь и не открывая глаз, и только Лис временами еще приподнимал встрепанную морду и грозно урчал, нервно вздрагивая всем телом. С разорванной губы у него, тускнея и сворачиваясь в песке, падала черная капля.
– You’ll never rise to the level of your expectations. You always default to the level of your training.1
