Иван был рукастым, в своего отца. и они вдвоём принялись за дело, а двое мальчишек присматривались, им доверяли пока вещи полегче, что бы и сами не поранились, и не поломали чего по его недосмотру.

– Вот Ваня, молодец, поддерживай пружину, я сейчас заклепаю, и всё готово будет …

– Сейчас, – и юноша перехватил малые пассатижи, а отец продел пружину в тонкую пластину.

Затем, нагрев деталь до красного цвета, заклепал, и замок был готов. Это был большой, во всю дверь хитрый замок, с несколькими пружинами, просто гордость умелого мастера. Сначала надо было нажать на два места в хитром узоре, а только затем ключ мог открыть щеколду запора. Купец Федор Конюхин обещал за работу целых десять рублей, но работа того стоила. Корпели они над этой прекрасной вещью почти месяц. Снаружи же это была железная узорчатая дверь, очень красивая, сделанная для каменного подклета с дорогим товаром.

– Хорошо сработали, отец, – гордо говорил Иван, любуясь на тонкую работу.

– Неплохо. Сейчас повезём наше детище к купцу Фёдору Романовичу. Пойду, телегу приготовлю.

Устьян и Василий, младшие сыновья, держали под уздцы их коня, Огонька, а Семен Петрович и Иван деловито и осторожно укладывали железную дверь на солому в телеге. Поправили всё получше, увязали. В повозку положили и молот с двумя ломами, что бы повесить на петли дорогущую штуковину. Васька побежал открывать воротины, и успел удержать собаку, ухватив её за ухо.

– Эй, Дружок, куда собрался? – выговаривал он здоровенному псу, – сейчас все вернутся, – и потащил больше не упиравшегося четвероногого друга к его будке.

Собака была хорошей, зря Дружок не лаял, но сторожил хорошо, правда, не любил оставаться один, жутко выл, когда семейство ходило послушать службу в церковь.

Младший сын вёл коня под уздцы, повозка не спеша катила по дороге, иногда телегу встряхивало на ухабах, так что Семён держался за край, боясь, что плод тяжёлых трудов упадёт на дорогу. У ворот купца стоял работник, играющий на рожке. Наигрыш был не нов, но приятен, так что Иван даже заслушался. Но отец прервал усилия нового Давида, в этой пасторали, и крикнул:

– Открывай! Мы к Федору Романовичу Канюшкину замок и дверь привезли. Доложи в доме.

– Он уж заждался, все глаза просмотрел, – и стал отворять ворота, заскрипевшие в плохо смазанных петлях.

Ворота были слажены на совесть, Ваня засмотрелся на красивую и ладную резьбу- львов и единорогов на дубовых досках. И сделано всё было ровно и красиво, строго на одной линии. Столбы были изукрашены травяным узором, и покрашены красной и синей краской. Устьян завел повозку, купец спустился по лестницу, и тут же почти подбежал к роскошной вещи. Семен и Иван поставил дверь к подклету.

– Зело пречудесно исполнено, умелец, – и передал замшевый кошелёк, – сейчас открою двери в подпол. Анфим, посвети!

Дворовый поспешая принёс масляный фонарь, а когда, осердясь, купец Канюшкин затопал ногами, принёс ещё два. Семён Петрович кивнул головой. Так света хватит.

– Иван, ремни давай. Смотри, которые хорошие и крепкие.

Сын протянул толстые сыромятные ремни, и охнув для порядка, мастера Мошкины стали опускаться по крутой каменной лестнице. Впереди светил хозяин дома, замыкал шествие трудолюбивый Анфим с двумя светильниками. Отец и сын поставили дверь у стены, рядом с проёмом, Ваня сбегал за инструментом. Железное полотно поставили на камень, и ловко одели на петли. Дверь плотно прилегала к кованому косяку, Семён был доволен.

– Пусть все уйдут, Фёдор Романович, я должен показать, как открывается замок. Иван, оставь нас.

– Анфим, уходи, – приказал купец.

Оба поднялись наверх, слуга всё оглядывался назад, но Иван помог ему подняться, потянув за руку.

– Пошли, не след смотреть, – строго сказал юный умелец.

– Что там, колдовство какое?

– Умельство хитрое, – приговорил Иван, – не зная, дверь не открыть.

– А ты сам знаешь? – подначил стрельца дворовый, – небось и тебе отец не сказал?

Мошкин – младший не сказал ни слова, лишь лихо сдвинул шапку на правое ухо. Чего там говорить? Батя сейчас покажет купчине, что да как, и они балками закроют дверь, что бы никто не снять её с петель. Так и случилось, работа была сделана, а купец по- уговорённому принёс икону, Семён поцеловал её, перекрестился, и произнёс:

– Никому не скажу, Фёдор Романович, вот тебе святой крест!

– Господь с тобой, Семён Петрович, – и купец поклонился в ответ, – Поешьте, на дорожку?

Отказываться было нельзя, и трое работников сели за богатый купеческий стол. Разносолы приносила дочь, Елена Фёдоровна. Её видел в церкви Иван не раз вместе с отцом. Купеческое семейство стояло недалеко от алтаря на почётном месте, ведь храм возвёл отец купца Канюшкина, Роман Прохорович, не пожалев казны на каменное здание. И мастер добрый ставил, Кузьма Тощий, ученик Петра Малого, фрязина.

Красивая была девица, купеческая дочь, да статная. Не жалел для неё отец серебра на наряды – из персидского шёлка сарафан, опашень тоже из шёлка, всё тёмно – синего яркого цвета, рубашка голландского полотна, налобная повязка парчовая, башмаки козловой кожи.

Но Иван удивился, что её пригожее, густо набелённое лицо с румянами на щеках, зачерненными бровями, так часто обращалось к нему. И красавица даже тихо ему сказала:

– Я пироги сама пекла…

Давно вдов был богатый купец. Любимая жена Ульяна Юрьевна умерла от чахотки, оставив дочь на попечение мужа. Фёдор Романович тихо говорил с Семёном, успевая поесть, затем они ударили по рукам, видно, договорившись.

Сам же Иван заглядывался на пригожую девушку, но не пялился, глаза не ломал. Оглядел и горницу- богато обставленная, с шкафчиком итальянским, резными сундуками, и хитрым столиком с множеством ящичков, видно, венецианской работы.

Пироги и вправду были богатые, из пшеничной сеяной муки. Такие они дома редко едали, хотя ржаного хлеба вполне хватало. Но вот, поели, и гости чинно поклонились, благодаря хозяев за угощение.

– Пойдём мы, пора и честь знать.

– Спасибо за труды, Семён Петрович, и видать, сынок твой тоже умельцем будет дельным.

Елена Федоровна же что-то зашептала старой приживалке, та поспешно кивала головой, и старческое морщинистое лицо озарилось улыбкой. Иван же не обратил внимания, или сделал вид что не обратил.

Мошкины ехали на телеге домой, а Иван держал небольшую корзинку, которую успела сунуть ему в руки Елена у калитки,

– Пригожая девушка, – глубокомысленно изрёк Семён Петрович, – одна наследница, одна радость у Фёдора Романовича. Остальных детей и жену у него лихоманка забрала. Так вот не повезло купцу Канюхину. Ни заговоры не помогли, ни молитвы попа Аркадия, ни травы. Только одну Елену Господь оставил в утешение купчине, видать, за усердие в вере его отца, с постройкой церкви. А так, видишь, с немалыми деньгами возвращаемся, десять рублей заработали, – радовался мастер, – вот тебе, Устьян с Василием десять копеек, – и отсчитал два десятка серебряных чешуек – денежек.

– Спасибо, батюшка, – только смог ответить мальчишка.

– Так и поймёшь, зачем мастерством овладевать. И самому хорошо, и серебро в мошне звенит.

– Да мы же на службе государевой? – сказал Иван.

– Верно. Только не в великих мы чинах, и жалованье наше тоже не великое, – изрёк Семён Петрович, – а теперь за рублей пять мы тебе и избу новую поставим, глядишь, и дранкой крышу покроем. Рядом с нашей усадьбой. И будет не хуже, чем у других, что б женится ты мог, и жил не хуже других, со своим домом! – уведомил Семён .

Иван да не царевич, и Елена Федоровна Прекрасная

Ближе к вечеру, когда и поесть все домашние успели, услышал Устьян негромкий стук в калитку, словно по ней маленькой палочкой стучали. Тихонько так, а потом ещё два раза. Мальчишка подбежал, опять прислушался, но спросил, как мать с отцом учили:

– Кто пожаловал? – говорил он нарочито протяжно.

– Так бабка Лукерья это. Откроешь мне, или как? Я не баба Яга, тебя не съем, добрый молодец. А откроешь, вот леденец для тебя.