– Ничего не понимаю, – вздохнул Генрик.

– Но ведь это проще пареной репы. Допустим, незнакомец находился в квартире для того, чтобы украсть какую-нибудь вещь. Часы, деньги, золотой браслет, меха, радиоприемник. Вдруг в квартиру, где он хозяйничает, входит какой-то субъект, то есть вы. Что ему делать? Сплавить вас как можно быстрее, чтобы иметь возможность довести свое дело до конца. Сделал он это? Нет. Услышав, что вы пришли по поводу какой-то вещи, он пригласил вас в комнату. Больше того, он даже выдал себя за Рикерта, чтобы узнать, о какой именно вещи идет речь. Он действовал вопреки воровской логике. Следовательно, это не был вор в обычном понимании этого слова. Он явно что-то искал в квартире покойного. Искал, но не мог найти. Вдруг появились вы. Он пригласил вас, ибо рассчитывал, что вы каким-нибудь образом сможете помочь ему в его поисках. Вы ему рассказали о тросточке. И что тогда произошло?

– Он потерял ко мне всякий интерес. Дал понять, что пора оставить его одного.

– Иначе говоря, он искал не тросточку.

– Вы были бы великолепным детективом! – воскликнул он. Они выпили по рюмке вина. Рассуждения девушки и в самом деле показались ему очень логичными. Гордость его, однако, была сильно уязвлена: ведь скорее ему полагалось бы сделать подобный вывод. Он выпил еще одну рюмку вина и сказал:

– По-моему, автомобильная катастрофа была подстроена. Рикерта убили, и в квартире Рикерта я разговаривал с его убийцей.

Пить он не умел. После четвертой рюмки он изменил свою версию следующим образом.

– Я когда-то видел пьесу Сухово-Кобылина под названием «Смерть Тарелкина». Тарелкин был тип, по уши залезший в долги. Чтобы избавиться от кредиторов, он инсценировал свою смерть, купил гроб, положил туда куклу, похожую на него, под куклу – дохлую рыбу. Что вы скажете, если выяснится, что мы участвовали в похоронах куклы господина Рикерта, магистра и искусствоведа. Вас не восхищает такая гипотеза?

– Нет, – откровенно ответила она. Демонстративно убрала со стола недопитую бутылку вина и унесла ее на кухню.

Ему это очень не понравилось. Горький опыт подтвердился еще раз: стоит только пригласить молодую девушку в холостяцкую квартиру, как она сразу начинает распоряжаться, как у себя дома. Не захотела даже выслушать его гипотезы до конца.

Генрик пошел в кухню, чтобы заварить черный кофе. Розанна или Зося – ему было все равно, как ее зовут на самом деле, – включила проигрыватель и поставила старинный вальс «На сопках Маньчжурии». Генрик вылил себе на брюки черный кофе. К счастью, брюки были темными и пятно можно было замыть горячей водой. Он вынул из шкафа другой костюм и заперся в ванной. Включил газ, чтобы нагреть воду. Из-за шума колонки и бульканья воды он едва услышал звонок телефона. Пока он накинул халат и вбежал в комнату, телефон уже не звонил. Трубка лежала на вилке аппарата, из радиолы гремел старинный вальс.

– Звонила какая-то женщина, – с равнодушным видом объяснила Розанна-Зося.

– Юлия? – обрадовался он.

– Не знаю. Спросила Генрика; услышав мой голос, никак не хотела поверить, что это действительно ваша квартира. Я ей сказала, что вы в ванне и что я с удовольствием вас позову, по она бросила трубку.

– Это была Юлия! Она хотела объясниться со мной.

– А трубку все-таки бросила, – вздохнула она, удачно разыгрывая сожаление.

«Я потерял Юлию. Теперь я уже наверняка потерял Юлию», – подумал Генрик и вернулся в ванную.

Но через минуту телефон зазвонил вновь. На этот раз Генрик опередил Розанну. Как молния, метнулся он к телефону и схватил трубку.

– Генрик слушает, – тепло произнес он.

– Говорит реквизитор киностудии, – прохрипел в трубке мужской голос. – В комиссионном магазине мне сказали, что вы на днях купили старинную тросточку со штыком. Она нужна нам для одной картины. Будьте так добры, уступите ее нам.

– Нет.

– Сколько вы за нее заплатили?

– Пятьсот злотых.

– Мы дадим вам тысячу.

– Нет.

– Полторы тысячи.

– Она не продается. Это историческая ценность.

– Именно такая нам и требуется. Я предлагаю за нее две тысячи злотых. Согласны?

– Я не продаю ее. Благодаря ей я напал па след одной архиинтересной истории.

На другой стороне провода долго не отвечали. Потом голос отозвался снова.

– Три тысячи! После окончания фильма можете получить тросточку обратно. Устраивают вас такие условия?

– А для какого фильма она нужна? – спросил Генрик.

– Для фильма «Влюбленные». Вы согласны?

– Нет. Ни в коем случае, ни при каких условиях. Трость я не продам.

– Это ваше последнее слово?

Генрику показалось, будто в голосе мужчины звучит бешенство и даже угроза.

– Да, последнее.

На другом конце повесили трубку. Генрик передал Розанне содержание разговора. Вдруг он хлопнул себя по лбу.

– Черт возьми! Откуда этот реквизитор знает, что в тросточке штык? В магазине об этом понятия не имели, и о штыке я не говорил никому, кроме лже-Рикерта.

– Может, Лолек растрепал?.. – заметила Розанна.

– Реквизитор ссылается на информацию из магазина. Какая-то подозрительная история. Да, – вспомнил он. – «Влюбленные» – современный фильм. Зачем им понадобилась старомодная трость?

– Киношников не поймешь, – сказала Розанна. – Я читала как-то, будто фильмы, действие которых происходит на берегу озера, снимаются на берегу реки. Если в фильме речь идет о горах, то съемочная группа едет к морю, и наоборот.

Генрик взял телефонную книжку, нашел номер своего школьного товарища, как раз занятого на съемках фильма «Влюбленные».

– Тросточка со штыком? – удивился тот. – Что-то я не слышал, чтобы она была нужна нам. – И тут же спохватился: – Знаешь, старик, у нас всяко бывает. Вчера – не нужно, а сегодня – кто его знает… Подожди, я сейчас позвоню нашему реквизитору, а потом тебе.

Прождав напрасно целый час. Генрик опять позвонил другу.

– Нет, старик. Никакая тросточка нам не нужна, мне сам реквизитор сказал.

– Но ведь он же звонил мне!

– Да нет же! Говорю тебе, он ничего об этом не знает. Генрику было этого достаточно.

– Дело нечисто. Кто-то страшно хочет заполучить мою тросточку.

– Может быть, звонил лже-Рикерт?

– Не думаю. Ведь когда он услышал о трости, у него сразу пропал интерес ко мне.

– Это могла быть просто уловка. Так он себя и выдаст, ждите!

– Мне сдается, голос в трубке совсем не похож на голос человека, выдававшего себя за Рикерта.

– Телефон искажает голос, – заметила она и снова поставила «На сопках Маньчжурии».

Было около одиннадцати вечера. Генрих вооружился тросточкой и проводил девушку до трамвайной остановки.

29 мая, утро

Сестра Яна Рикерта, покойного магистра и искусствоведа, приняла Генрика очень тепло. Шторы на окнах были раздвинуты, комната проветрена, завядшие цветы убраны. Ничто не напоминало Генрику вчерашней встречи с таинственным незнакомцем.

Худенькая старушка оказалась на редкость веселой и болтливой. Она усадила его в кресло, то самое, в котором он сидел во время разговора с «Рикертом», и через десять минут они беседовали, как добрые, старые знакомые. От соседки ей уже было известно о некоем мистическом субъекте, находившемся в квартире ее покойного брата. К счастью, она не верила в привидения.

– На первый взгляд, – сказала она, – в квартире все на месте. Во всяком случае, все крупные вещи. Имущество брата мне знакомо, ведь я часто приезжала к нему из Варшавы. Как правило, я гостила у него по нескольку недель. Стирала ему, готовила, убирала, так что неплохо знаю его вещи. Если же вор ничего не украл, а так оно, кажется, и есть, то зачем он приходил сюда и выдавал себя за моего брата?

– Может быть, он искал здесь что-нибудь?

– Если он искал деньги, то зря старался. Дела моего брата шли неважно, особенно в последние годы. Чтобы купить машину, он продал свои самые ценные вещи. Видите ли, в последнее время он много пил. О покойниках плохо не говорят, но, к сожалению, ничего хорошего о нем не скажешь. В конце концов, – махнула она рукой, – из квартиры ничего не пропало. А ведь вас интересует именно это, не правда ли?