Он догнал Юлию в коридоре редакции и стал перед ней оправдываться.
– Она действительно несносна, – заметил он.
– Поедешь с нами на прогулку?
– Сегодня не могу. Я как раз заканчиваю историю моей тросточки. – Он ловко подбросил и поймал трость. – Скоро у меня будет масса свободного времени. Тогда и съездим куда-нибудь. Вдвоем, без твоего брата. И на моей машине, – подчеркнул он.
Генрик явился к главному редактору, потом заглянул в свою комнату и выскользнул на улицу. Не прошло и получаса, как он стоял перед дверью квартиры Рикерта. Долго стучал, пока услышал голос старушки.
– Кто там?
– Я, Генрик, журналист.
Она осторожно приоткрыла дверь.
– Что с вами? Вы меня боитесь, дорогая пани?
– Я всех боюсь. Все время кого-то убивают, а убийцу так и не нашли. Может быть, это вы?
Он пожал плечами.
– Вам кто-нибудь угрожал?
– Убили Бутылло, который ко мне приходил. Убили репортера из «Эха», а он тоже был у меня. Даже два раза. Теперь, видно, моя очередь.
– Но ведь и я у вас бывал, а посмотрите: жив и здоров.
– Это-то и подозрительно.
Он понял, что она не впустит его. «Нагнали на нее страху», – подумал Генрик. Однако поведение старушки его не удивило: три убийства одно за другим хоть кого напугают.
– А милиционеров вы впускаете? – поинтересовался он.
– Пакула ко мне заходит почти каждый день. Сегодня тоже был.
– Вы не догадываетесь, кто этот Икс из записной книжки вашего брата?
– И слышать ничего не желаю. Кобылинский спрашивал, и вот что вышло… Ничего вам не скажу.
Ему не оставалось ничего другого, как попрощаться и уйти. На автовокзале он узнал, что автобус до Бжезин, где жил Скажинский, отправляется только через полчаса. Генрик купил билет и зашел в маленькое кафе. Настойчивость, с которой Скажинский искал золоченую солонку, свидетельствовала о его любви к старинным вещам. Возможно, ему приходилось встречаться с человеком, продававшим старинные вещи, который хотел остаться неизвестным.
В автобусе было душно. Генрик задремал и проснулся уже в Бжезинах. Киоскер сразу показал ему дом, где жил Скажинский. Увидев перед собой Генрика, Скажинский очень удивился.
– Я позволил себе потревожить вас, – объяснил Генрик, – чтобы взглянуть на солонку, купленную вами у Гневковского.
Скажинский провел пальцем по своим громадным усам.
– Сегодня утром у меня была милиция. Они тоже интересовались солонкой. Может быть, я зря ее купил у Гневковского?
– А кроме милиции, к вам никто не заезжал?
– Сегодня?
– Нет. Например, шестого июня?
Скажинский покраснел, погладил рукой по своей бритой голове.
– Я знаю, о ком вы говорите. О репортере Кобылинском, которого убили. Я прочел об этом в газете и знал, что рано или поздно милиция явится ко мне. Пришли сегодня рано утром, записали мои показания. Да, 6 июня, днем, у меня был пан Кобылинский. Он, как я уже говорил, просил показать солонку, интересовался, у кого ее купил Рикерт. Я не смог дать ему нужных сведений. Он ушел. Похоже было, что он спешил. Взглянув в окно, я увидел, как он бежал к автобусной остановке. Куда он поехал, я, конечно, не знаю. Люди видели, как пан репортер садился в автобус. Его запомнила женщина из книжного киоска: впервые в истории нашего города нашелся покупатель на журнал «Диалог». Она сама мне об этом сказала. Скажинский предложил Генрику сигарету.
– Боже мой! – вздохнул он. – Неужели милиция отберет у меня солонку? Я дал Гневковскому три с половиной тысячи. Она стоит немного больше, но он-то купил ее у Рикерта за три тысячи, так что он не внакладе.
– Что вы говорили милиции, меня не касается. Это – ваше дело. Прошу быть со мной откровенным. Ваша солонка стоит в десять раз больше, чем вы за нее заплатили. Для знатоков и коллекционеров – еще больше. Ведь вы купили ее не потому, что у вас есть кубок с таким же сюжетом. Да и вообще я не верю в существование такого кубка.
– Вы меня оскорбляете! – Скажинский потянул себя за ус, но на Генрика это не произвело никакого впечатления.
– Я не собираюсь вас оскорблять, я просто хочу услышать ответ на вопрос: откуда вы знаете, что золоченая солонка – творение рук Бенвенуто Челлини? Если вы не ответите мне, я постараюсь, чтобы тот же вопрос задала вам милиция.
– Я прочел в газете отрывок из дневника доктора Крыжановского. Там шла речь о солонке с Ледой и лебедем работы Челлини. Точно такую я видел у Рикерта и решил купить ее. Рикерт просил за нее три тысячи, но она стоит значительно дороже.
– Вы читали воспоминания Крыжановского, следовательно, знаете о происхождении солонки.
– Ну и что! – оскорбленно вскричал Скажинский. – Неужели я должен был отказаться от покупки только потому, что солонка когда-то принадлежала человеку, которого ныне нет в живых?
Генрик не знал, что возразить, но в нем появилось желание нагнать на Скажинского страху.
– Не знаю, известно ли вам, что этот гитлеровский преступник жив и спекулирует награбленными вещами?
– Чепуха! Быть не может!
– Однако это так, – удовлетворенно заметил. Генрик. И добавил, чтобы еще сильнее испугать Скажинского: – Мне не хватает лишь одной мелкой детали, чтобы назвать имя убийцы. Я уже знаю фамилию человека, продающего вещи, реквизированные во время ликвидации гетто. Преступник сядет на скамью подсудимых, а ваша солонка будет одним из вещественных доказательств. Тогда специалисты установят ее подлинную ценность. Государство, конечно, вернет вам ваши три с половиной тысячи, а солонка будет передана в музей.
– Это грабеж! – крикнул Скажинский.
– Разве только…
– Что? – подхватил Скажинский.
– Разве только вы поможете поймать преступника. В таком случае вам могут оставить солонку.
Скажинский встал.
– Что вы от меня хотите?
Генрик положил трость на колени, вынул сигарету.
– Вы интересуетесь стариной, знакомы со многими коллекционерами и торговцами. Не известно ли вам о человеке, продающем вещи исключительно через посредников?
Скажинский снова погладил лысину.
– Я понимаю, о чем вы говорите. Но это – очень ответственное дело.
– Значит, вы все-таки знаете его! – воскликнул Генрик.
– Назвать – значит обвинить его.
– Если он невиновен, ему ничего не сделают.
– О, неизвестно! – покачал головой Скажинский. – Столкновение с милицией никогда не доставляет особой радости.
– Вы говорите, как пани Бутылло. Она хранила в тайне имя этого типа. Может быть, поэтому-то ее и убили.
– Я не знаю, о ком думала пани Бутылло, но ведь вполне возможно, что какой-нибудь отпрыск аристократического рода сохранил часть фамильных драгоценностей и теперь понемногу распродает их.
– Меня интересует только человек, продающий предметы, отобранные гитлеровцами у жителей Лодзи. Обещаю, что сведения, полученные от вас, не станут известны милиции. Я постараюсь сам проанализировать создавшееся положение и поступить так, как подскажет мне совесть.
Скажинский надолго задумался.
– Я поступлю не совсем порядочно, но я укажу вам этого человека.
– Где он живет, как его фамилия? Скажинский взглянул на часы.
– Сейчас половина третьего. В три идет автобус. Вы должны доехать до остановки «Зернохранилище».
– Я знаю, где это.
– Потом пешком пройдете до леса и там свернете налево. Увидите маленькую деревеньку. Там отыщете домик лесничего. В соседнем доме живет тот человек, о котором я говорю. Не знаю, как его зовут, но вы узнаете его. Это маленький сорокалетний мужчина без двух передних зубов. Жаль, что не могу вас подвезти на своей машине.
– Вы ее продали? – поинтересовался Генрик.
– Нет еще. Она в ремонте. Должна быть сегодня готова.
– Я поеду автобусом… – сказал Генрик.
– А я загляну в ремонтную мастерскую. Если машина готова, я вас догоню.
Он потрогал трость Генрика.
– Очень красивая! На улице, наверное, на вас обращают внимание: молодой человек со старомодной тросточкой.