В 9 часов вечера (по-видимому, после совещания у Мюрата) Бертье отправил Нею послание. Начальник Главного штаба сообщал, что у тет-де-пона и на укреплениях на реке Вилии размещены орудия и Ней сможет открыть из них огонь по казакам. В связи с тем, что уже несколько дней не видно неприятельской пехоты, это дает возможность французским пехотинцам, тем более имеющим артиллерию, задерживать в лесу, который тянется до Вильковишек, неприятельскую кавалерию[148]. Ней, получив послание Бертье, выдержанное, как обычно, в беспристрастном тоне, вспылил. Он написал начальнику Главного штаба такой ответ: «В первую очередь, месье, надо определиться с понятиями. II и III корпусов в армии более не существует, они имеются не иначе как только в воспоминаниях; последний из них состоит не более чем из 60 человек, почти все из которых сержанты и относятся к составу эскорта орлов; другой же [то есть II корпус. – В. З.] находится не в лучшем состоянии; Легион Вислы, о численности которого вообще не знаю, может быть не чем иным, как только слабым подразделением; наконец, дивизия Луазона [34-я пехотная дивизия. – В. З.] состоит к этому вечеру не более чем из 500 человек, причем ее реальную численность необходимо уменьшить, учитывая усталость ее состава, который благодаря увиденным примерам заразился от Ковно стремлением к самым настоящим грабежам. Никто не в состоянии сказать, что от нее останется до завтра»[149]. Далее Ней прямо написал, что в создавшемся положении он ни за что не ручается и может сложиться так, что у него не останется другой возможности, «как смешаться с бегущими войсками, но, конечно же, не из-за стремления обеспечить свою безопасность, но по причине важности политической, связанной с той высокой степенью положения, которую император мне даровал»[150].
Ф. Ребуль на основе некой рукописной записки об эвакуации Ковно, найденной в бумагах маршала Даву, отметил, что генерал Э. М. Жерар, принимая к утру 13 декабря командование над арьергардом, получил не более 2700 человек. Значительная часть солдат арьергарда, который мог составлять 12-го еще 4,5 тыс. человек, ночью просто разошлась[151].
Вечером 12-го маршал Ней вместе с генералом Жераром провели рекогносцировку укреплений Ковно и определили диспозицию к обороне. Помимо солдат отходившего арьергарда для обороны предстояло задействовать остатки ковенского гарнизона и другие подразделения, оказавшиеся к началу декабря в этом городе[152]. Подразделения 4-го и 5-го полков Рейнского союза 34-й пехотной дивизии, составленные из контингентов войск мелких германских княжеств и плохо подготовленные, были размещены в оборонительных сооружениях. Другие части дивизии вместе с 12 орудиями, также принадлежавшими 34-й дивизии, заняли высоты по левому берегу реки и по дороге на Гумбиннен[153].
12 декабря, еще перед рассветом, экипаж императора прибыл в Позен. Здесь он получил сразу две эстафеты из Франции. Сведения были благоприятными. О том, что происходило с остатками брошенной им Великой армии, Наполеон не знал. В тот день, находясь в Позене, он набросал краткое сообщение для Мюрата, в котором сообщал, что его вояж проходит благополучно и он сам здоров[154].
В ночь на 13 декабря многочисленные пожары зловеще освещали Ковно. Солдаты без устали грабили магазины с водкой, так что развал субординации все более и более нарастал; дезорганизация и разбой вышли за всякие рамки. Все это происходило на фоне жестокого холода и снегопада[155]. В этих условиях, писал Бертье, командование «сделало невозможное, чтобы сохранить казну», однако в отношении всего остального, по его словам, ни за что невозможно ручаться, ибо грабежи осуществляют толпы отставших, а меры, принятые против них, оказываются безрезультатными[156]. В другом отчете императору Бертье писал, что к утру «беспорядок был чрезвычайный, большая часть [города] была в огне», в самом городе и на примыкавших к нему дорогах 300 человек, напившись пьяными, умерли от холода; «не было возможности заставить солдат покинуть дома; кажется, что воздействие холода ввергает человека в состояние ступора, и это лишает его всех чувств; следует сказать: у четырех пятых [чинов] армии ноги, руки или лица обморожены»[157].
Когда 13 декабря в 5 часов утра[158], перед рассветом, Мюрат выступил с остатками армии из Ковно, его мог прикрыть только жалкий арьергард. Помимо остатков частей, которые накануне были собраны Неем и Жераром, оказались задействованы еще 300 человек 29-го линейного полка и 80 человек «одного из батальонов Липпе»[159].
Когда слабые колонны Мюрата, напоминающие скорее вереницу бредущих солдат разгромленной армии, перешли мост и двинулись от Ковно к Скрауце, они оказались у подножия очень крутого холма, напомнившего многим местность у Понар. Ш. П. Л. Гриуа, полковник, командующий артиллерией III кавалерийского корпуса, чуть позже подошедшего к этому месту, увидел холм, «у подножия которого собралось много людей и экипажей»: «Стояла ясная, но очень холодная погода. Ледяные сосульки, покрывавшие землю, ослепительно блестели на солнце, которое совершенно не грело. Ледяная гора, покрывавшая землю, не давала никакого упора лошадям, и они не могли ввезти экипажи на крутой холм. Во многие повозки впрягали по две пары самых сильных лошадей, и они все-таки, не доезжая до вершины, останавливались посреди горы. Между этими фургонами были те, которые везли остатки вывозимых сокровищ». Судя по дальнейшим строкам, речь, по-видимому, все-таки шла о повозках с денежной казной, которые подверглись разграблению[160].
Пока остатки армии, ведомые Мюратом, теряли свои последние пушки и фургоны по дороге от Ковно к Скрауце, маршал Ней пытался сдерживать неприятеля. Около 9 или 10 часов русские открыли огонь по французскому арьергарду[161]. В середине дня огонь русских, которые обосновались уже в монастыре, усилился. Несколько снарядов попало в ряды батальонов Рейса и Липпе, защищавших Виленские ворота Ковно. Немецкая пехота побежала, и «невозможно было ее удержать ни г-ну маршалу, ни мне», – докладывал позже генерал Жерар[162]. После этого под командованием Нея и Жерара были только остатки 29-го линейного полка. Канониры, обслуживавшие орудия, оставленные для защиты города, увидев бегство немецких батальонов, также начали покидать позиции[163]. Теперь, не под огнем, казаки смогли приблизиться к городским стенам. Человек 150, спешившись, захватили ворота. Ситуацию несколько спасли прибытие пяти десятков солдат 29-го линейного и огонь нескольких (по всей видимости, пяти[164]) орудий 34-й дивизии, разместившихся на высоте позади укреплений[165].
«Это начавшееся со все более возраставшей активностью сопротивление стало сдерживать врага, вселяя в каждого, от человека к человеку, уверенность, и я достиг того, что к концу дня город не был взят силой…» – писал Ней Бертье[166]. Тем не менее это был только временный успех. Русская батарея, расположившись на одной из высот, стала обстреливать мост, который оказался под угрозой захвата. Генералу Ж. Г. Маршану с группой солдат, в основном из III корпуса, пришлось его отбивать. Но это не спасло ситуацию. Так как Неман был покрыт льдом, несколько сотен казаков с пушками легко перешли реку и стали заполнять левый берег. Французские орудия, которые стояли на возвышенности с целью не допустить на этот берег неприятеля, оказались под угрозой захвата, и командовавший ими офицер отвел их[167].
