– Разойдись! – скомандовал я.
Ко мне подошёл командир одной из рот, который был в этот день ответственным офицером в батальоне, молчал и тихо наблюдал, не хотел мне помешать.
– Красавчик, – коротко произнёс он и сильно пожал мне руку.
Утром ко мне подошёл Кучумов. Вид у него был плохой. Под глазом красовался большой синяк, одно ухо было перевязано, кроме того, он сильно хромал. Подошёл ко мне, как положено, и спросил:
– Товарищ старший лейтенант, вы докладывать комбату насчёт солярки будете?
– Нет.
– Спасибо. А насчёт чурок вы полностью правы. Они друг за друга горой, не то что мы. Мы, русские, очень разобщены, и это неправильно. Я с вами полностью согласен во всём. Знайте, если я увижу, что на вас наехали чурбаны, Кучумов тут же за вас впишется. И вообще с моей стороны больше проблем не будет. Вообще никаких.
Мы пожали друг другу руки и разошлись.
Кроме всего прочего, для меня это была проверка личного состава на наличие у них русской идентичности, и я чётко понял, что они успели хорошо усвоить межнациональную школу ещё Советской армии, вспомнили о том, что они Русские, и на этой идее они готовы объединяться даже с ненавистными им офицерами, которых они продолжают воспринимать как еще более им ненавистных «ментов», а не своих же командиров. Сейчас солдаты увидели, что есть офицеры, которые готовы вслух признать то, что думают сами солдаты. Появились некоторые зачаточные признаки единства между ними и мной, офицером. Соответственно я стал для них ближе, но всё равно не родным.
Уже неплохо для мирного времени и солдата срочной службы.
Этот авторитет не очень дорого стоит, но тем не менее это уже хоть какой-то авторитет, тем более я говорил солдатам только то, что сам лично думаю, ни капли не покривил душой и ровно поперёк тому словесному дерьму, которое им пытаются заправить в мозги под нынешним названием общественно-гуманитарная подготовка, то есть то, что недавно называлось политзанятиями и всяким там марксизмом-ленинизмом с их интернационализмом. Впервые на практике опробовал замену всему тому советскому совершенно новое и искреннее. Сделал для себя выводы вполне практические и очень обнадёживающие.
Заодно и у меня на душе отлегло – оказалось я совсем не одинок в своих взглядах и даже напротив, нас, с такими взглядами, в нашем небольшом батальоне абсолютное большинство, если не сказать, что все мы такие, с такими взглядами. Я не заметил ни одного не согласного со мной солдатского взгляда, несмотря на то, что из двухсот человек около двух десятков были явно нерусскими, но и не кавказцами.
Это солдаты и сержанты, причём все срочной службы, естественно. А что офицеры?
Мнение офицеров я знаю хорошо, оно может быть только слегка мягче моего, но не на порядок даже. Не всё потеряно. Ладно, подождём, пока инородцы и в нижегородской области ещё больше борзеть будут, тогда, может, и народ поднимется. Эх! Сомневаюсь.
Нормально в итоге вышло выяснить отношения со всем личным составом солдат и сержантов батальона. Одним махом вышло! Круто. Всегда бы так. Теперь мне будет намного легче.
Утром заметил, как действительно многие начали смотреть на меня очень доброжелательно. Настроение улучшилось.
После развода комбат обратился ко мне и произнёс:
– Тимофеев. Зайди ко мне.
Настроение резко упало.
Оказалось, комбат был уже в курсе всех дел. Откуда? Понятно, что это не ответственный офицер доложил.
Разговор получился коротким. Суть его заключалась в том, чтобы я не слишком увлекался «мордобоем», а если и прибегать к нему, то по крайней мере не на глазах у всего батальона. А в конце нотации добавил:
– И насчёт межнационалочки давай осторожнее. Перед строем-то зачем? А то замполитов хоть и освинячили на глубину сибирских руд, но доложат кому-то что-то, типа, в танковом полку национализм русский и тому подобное и замучают нас проверками всякими. Нахер нам это нужно?!
Я промолчал. Мне понравилось, что мой командир очень даже согласен с моими взглядами по сути и только по форме с ними не согласен. С этих пор у меня не было никаких проблем с личным составом.
На майские праздники приехала Ольга. Мы ездили в Нижний Новгород и другие небольшие города области. Расстались с ней, обговорив все наши планы на отпуск.
Командир полка своё слово сдержал, и первого июля я уехал в отпуск на два с лишним месяца.
Ольга прилетела ко мне в Дзержинск, и мы вместе на машине поехали в Витязево почти на месяц. Туда же приехали мои родители. Потом на машине через Украину, Белоруссию, Литву отправились в Калининград. Из Калининграда мы с Ольгой по сложившейся традиции поехали по уже не нашей Прибалтике. Потом из Калининграда уже один – в Дзержинск. Каких-то серьёзных трудностей на границах мы ещё не испытывали, но на Украине и в Литве уже почувствовалось, что они вот-вот наступят. Особенно в Литве.
Осенью после увольнения личного состава пополнение не пришло. Как и обещали. Впрочем, к этому я был готов. С техникой был полный порядок. Этому вопросу я и, естественно, Осипов, старались уделять основное внимание.
Кучумов уволился, и в батальоне не осталось ни одного водителя. Иногда приходилось садиться за руль УРАЛа офицерам, включая меня. Дослужились! Какая честь быть водителем грузовика!
В целом ситуация в полку продолжала деградировать. Из трёх танковых батальонов людей хватало максимум на два, в них и свели всех солдат-танкистов. Солдат своей роты я практически не видел, максимум три человека получалось «вырвать» для работы на технике, а так они всё время пропадали в различных рабочих командах и командировках. Боевая подготовка полностью отсутствовала, даже расписания не писали. Рабочий день был почти нормированным, с обязательным выходным. Изредка заступал помощником дежурного по полку.
На Новый год приехала Ольга. Я понимал, что она очень хочет замуж, но говорить мне об этом не осмеливается, знает моё мнение.
Весной в полку сократили штаты. Теперь даже по штату в роте должно быть тридцать человек, остальной личный состав должен был поступать из Автозаводского районного военкомата города Нижний Новгород в случае войны. На деле в роте было два солдата, оба механики-водители, а в батальоне восемь солдат. Деградация полная.
Летом 1993 года меня опять отпустили в отпуск летом, и мы с Ольгой повторили своё путешествие сначала на юг, потом в Калининград и далее по побережью Балтики. Неожиданно для меня Ольга призналась, что у неё появился парень, ходит в моря и предлагает ей выйти замуж. Я спросил о её решении, а она ответила, что поскольку от меня предложений нет, то и у неё выхода другого тоже нет. Сказала, что пообещала парню дать ответ после его прихода из рейса. Больше к этой теме мы не возвращались. Мне было жаль терять Ольгу, мысли постоянно возвращались к этому вопросу, однако жениться я не хотел категорически.
В этой поездке стало известно, что с осени посетить наши Прибалтийские страны можно будет только по заграничному паспорту и по визе. А у нас, у офицеров, не было не то что заграничного паспорта, но простого не было. До меня дошло, что, возможно, я в последний раз в жизни вижу Ниду, Клайпеду, Палангу, Юрмалу, Ригу, Пярну, Таллин и другие города. Стало как-то нестерпимо больно и обидно. Но Литва, Латвия и Эстония стремились от нас отгородиться. Тяжело было на душе. К этим мыслям я возвращался постоянно. Не хотелось признавать, что местное население совсем не желает жить с нами, да ещё без границ. Возмущало и то, что мы не собираемся вводить визовый режим с Азербайджаном, Арменией, Грузией и всей Средней Азией. Вот если бы наоборот, со всеми южными странами визовый режим, а с Прибалтикой безвизовый!
Тогда я не понимал, как теперь можно будет попасть на машине из Москвы в Калининград. Получается, чтобы проехать в Калининград на машине или на поезде, нужна виза? Не может быть. Наши начальники не должны это допустить. Но ощущения были тревожные. Это была моя последняя свободная поездка в Прибалтику, и о новых правителях России я думал слишком хорошо, всё потом оказалось гораздо хуже.
