Кэтрин не сумела сдержаться. Распахнула окно и высунулась наружу.

– Эй! Здрасьте! – Затем громче: – Как поживаете, мисс Дюпре?

Старуха едва пошевелилась.

– Дерьмово выглядят ваши цветочки, мисс Дюпре! – крикнула Кэтрин еще громче, но женщина никак не отреагировала. Просто стояла там, как некое украшение газона, поливая водой клумбу с кустами хризантем. Кэтрин сдалась, слезла с подоконника и закрыла окно. «Мисс Дюпре не слушает музыку. Она глухая!»

Около полуночи у Кэтрин начало расплываться в глазах. Она лежала в постели, в пижаме, пытаясь изучать справку на некую Эллен (имя при рождении – Алан) Шварц, которая подала в суд на Военно-морской флот США по поводу компенсации медицинских расходов, связанных со сменой пола. Но от этого увлекательного чтения постоянно отвлекали предшествующие сну свободно-ассоциативные образы, бесцельно роящиеся в голове. Детские воспоминания о соревнованиях по выездке уступили место подростковым кувырканиям в семейных конюшнях с неуклюжими бойфрендами, которые затем переросли в более поздние, умелые и горячие ласки более опытного любовника, почему-то сопровождаемые мутирующими и диссонирующими закольцованными обрывками фоновой музыки, звучащей в лифтах «БКЛ». Пока наконец одна мелодия не стала доминировать над остальными. «Осенние листья». Трепетный женский голос, доносящийся словно откуда-то издалека, из самой глубины ее сознания. Или не оттуда?

Сонливость Кэтрин быстро улетучилась, и она резко подняла голову. Музыка звучала не у нее в голове. А в комнате. Из того же места, что и прошлой ночью. Из-за стены, соединяющей ее таунхаус с домом мисс Дюпре. Кэтрин вскочила с кровати и прижалась ухом к штукатурке. Вне всякого сомнения, музыка доносилась именно оттуда.

– Мисс Дюпре… Мисс Дюпре… Пожалуйста! – закричала Кэтрин, хлопая по стене. – Мисс Дюпре… Пожалуйста, поимейте совесть! Я никак не могу уснуть!

Музыка умолкла. Подобно доплеровскому эффекту при свистке проезжающего поезда, стала просто затихать, переходя на полутона, все ниже и ниже, пока не превратилась в тишину. Кэтрин уставилась в стену. Неужели мисс Дюпре взяла радиоприемник, или бумбокс, или что там еще у нее есть, и перешла в другую комнату? Старая глухая мисс Дюпре? Что это еще за хрень? Может, это была Мэгги – эта местная миссис Дэнверс?[17] Может, у нее комната по другую сторону этой стены? Кэтрин пообещала себе, что с утра первым делом разберется с этой угрюмой старухой.

И вот тут музыка заиграла опять. На этот раз вызывающе громче. С громкостью «а в гробу мы вас всех видали».

Кэтрин постучала в стену.

– Выключите же эту музыку, черт возьми! Мисс Дюпре, Мэгги, кто бы там ни был – если вы не прекратите весь этот шум, я вызову полицию! – Она так разозлилась, что даже не заметила, как дыхание маленькими облачками конденсируется у ее губ. Но холод почувствовала. В комнате вдруг стало жутко холодно.

Кэтрин опять ударила по стене, сильнее, и на сей раз под ладонью треснула штукатурка. Она в шоке отпрянула. «Неужели я и вправду так сильно по ней влепила?» Из трещины сразу же просочился какой-то странный шипящий свист, похожий на горестный заунывный вскрик, который резанул Кэтрин по нервам, как визг микрофонной наводки в системе громкой связи средней школы. Что-то метнулось к ней, задев ее щеку, пролетая мимо. Судорожно замахав руками перед лицом и спотыкаясь, она попятилась прочь от стены. А когда оглянулась назад, то увидела, что это было – большая и ошеломительно черная бабочка с похожими на молнии алыми отметинами на крылышках. Теперь та примостилась в изножье ее кровати, мягко обмахивая крылышками воздух, – просто сидела там, словно уставившись на нее. Кэтрин вновь повернулась к стене и провела кончиком пальца по трещине, которая казалась слишком тонкой, чтобы подобное существо могло проскользнуть сквозь нее. Неужели бабочка и вправду появилась оттуда?

Музыка смолкла, и, когда Кэтрин опять посмотрела на свою кровать, бабочка тоже исчезла.

Рассел появился около семи утра с большим бумажным стаканом кофе из «Данкин Донатс» в одной руке и коробкой их знаменитых пончиков, известных как «Дырки от бублика», в другой. Запасшись достаточным количеством сахара и кофеина, чтобы зарядиться энергией для утренней работы. Кэтрин уже проснулась и ждала, чтобы отвести его в свою спальню и к трещине в стене. Посовещавшись над чертежами, которые принес Джек Райт, они решили, что стена, судя по всему, была возведена сравнительно недавно. Кроме того, по словам Рассела, это был гипсокартон, а не нормальная штукатурка на деревянной обрешетке, как в первоначальной конструкции.

– И зачем же кому-то понадобилось возводить стену перед стеной? – удивилась она.

– В таких старых домах такое сплошь и рядом, – вздохнул Рассел. – Людям что-то не нравится, и они это просто прикрывают.

Ему не потребовалось много времени, чтобы пробить гипрок, сдвинуть его огромные куски и показать, что находится с другой стороны.

– Ничего себе! – воскликнул он, водя лучом фонарика в темноте. Там пряталась небольшая гардеробная. – Обалдеть, правда? Но однажды я обнаружил за такой стеной целую ванную комнату. Водопровод все еще работал, и все такое… Парень даже оставил бритву в шкафчике.

Кэтрин его не слушала. Она была очарована пыльным туалетным столиком с мраморной столешницей, зеркалом в стиле королевы Анны и изящными вещицами перед ним. Флакончики духов, баночки с кремом и пудрой, расческа для волос чистого серебра… Все аккуратно разложено, все на своих местах. И все идеально сохранилось, словно в гробнице какой-нибудь древней правительницы. На стене висело шикарное черное платье. Кэтрин сразу узнала в нем «Живанши».

– А вот и ваша музыка, – сказал Рассел, нацеливая луч фонарика на старый радиоприемник «Зенит» рядом с зеркалом. Просунувшись в проем, он получше осветил стену. – Ха!..

– Что?

Выпрямившись, Рассел показал ей то, что держал в руках. Шнур питания радиоприемника.

– Отключен. – Он пожал плечами.

– Но я сама слышала! Музыку! Она доносилась оттуда. Я слышала ее!

Рассел опять пожал плечами и отбросил шнур.

– Схожу-ка лучше за пылесосом, приберу весь этот бардак.

И отошел, оставив ее в замешательстве таращиться на шнур, выдернутый из розетки.

– Я сама слышала, – повторила Кэтрин, наклоняясь, чтобы включить приемник в сеть. И тот сразу же заработал, со всей мочи заорав «Сколько стоит доллар» Кендрика Ламара[18].

Схватив приемник, она поспешно выключила его, теперь уже откровенно психанув. Но тут заметила край красивой резной старинной шкатулки, частично скрытой за зеркалом. Подняла ее, и защелка отскочила словно сама собой. Любопытство восторжествовало. Внутри обнаружились всякие памятные вещицы: прядь детских волос, завернутая в салфетку, короткое стихотворение на пожелтевшей бумаге, обрывок свадебной фаты, запечатанный в пластиковый пакет, маленькая брошка – должно быть, некогда имевшая чисто сентиментальную ценность, поскольку больше походила на бижутерию «Таджит», чем даже на что-то из серии «Кей» или «Джаред»[19]. И все это покоилось на помятой фотографии потрясающей молодой женщины с тонкой андрогинной фигурой, похожей на фотомодель. Короткие черные волосы подчеркивали идеально симметричное лицо с сильной челюстью и широко расставленными миндалевидными глазами. Женщины, одетой в это маленькое черное платье, что висело сейчас на стене. Стоящей рука об руку с красивым мужчиной в смокинге. Хотя фото было порвано. А оставшийся кусочек чьего-то плеча с рваным краем наводил на мысль, что порвали снимок намеренно и резко, как будто кто-то хотел убрать человека, стоящего по другую сторону от женщины.

Пронзительный взгляд этой женщины буквально гипнотизировал Кэтрин. Прямо в объектив, с настороженностью в глазах, которая почему-то казалась никак не связанной с улыбкой и языком тела. Чернильная густота этих глаз затягивала как омут. Кэтрин вдруг почувствовала себя вуайеристкой – как будто случайно наткнулась на какой-то интимный момент и этот пристальный взгляд был предупреждением. Или искушением? Быстро собрав сувениры и фотографию, она уже собиралась положить их обратно в шкатулку, когда вдруг заметила кое-что еще.