Несмотря на то, что своей изобретательностью я обязан влиянию матери, отец научил меня очень многим полезным вещам. Я выполнял вместе с ним разнообразные упражнения: мы угадывали мысли друг друга, находили дефекты в какой-либо форме или выражении, повторяли длинные предложения и считали в уме. Эти ежедневные уроки предназначались для укрепления памяти и разума, особенно для развития критического мышления, и несомненно оказались очень полезны.

Моя мать происходила из династии изобретателей – одной из старейших в стране. Ее отец и дед разработали множество различных устройств для бытовых, сельскохозяйственных и других нужд. Она была поистине великой женщиной, обладавшей редкими навыками, а также мужеством и стойкостью, которые помогли ей перенести множество невзгод.

Когда матери было шестнадцать лет, по стране прокатилась страшная эпидемия. Ее отца вызвали для проведения обрядов причастия, и в его отсутствие она одна отправилась на помощь соседям. Все члены семьи, пятеро человек, скончались один за другим. Она омыла, одела и подготовила тела к погребению, украшая их цветами в соответствии с традициями. Когда ее отец вернулся, он обнаружил, что все готово к похоронам по христианскому обычаю. Моя мать была первоклассной изобретательницей, и, уверен, могла бы достичь больших высот, не живи она вдали от больших городов и предоставляемых ими возможностей. Она проектировала и изготавливала все виды инструментов и устройств, а также пряла и создавала удивительные узоры из нитей. Мать сажала семена, выращивала растения и разделяла волокна. Она работала неутомимо, с раннего утра до поздней ночи, и большая часть одежды и предметов в нашем доме были изготовлены ее руками. Когда ей было за шестьдесят, ее пальцы все еще были настолько проворны, что она могла завязать три узла на реснице.

Есть еще одна, более важная причина для моего позднего «пробуждения». В детстве я страдал от особой болезни, основным проявлением которой были зрительные образы, зачастую с сильными вспышками света, которые искажали вид реальных объектов и влияли на мое восприятие и действия. Это были образы вещей и сцен, которые существовали в действительности. При этом они являлись мне не по зову фантазии, а как бы сами собой. Когда мне говорили какое-либо слово, образ предмета, который оно называет, ярко представлялся моему внутреннему взору. Иногда я даже не мог различить – материальный объект передо мной или иллюзия. Это приносило мне огромный дискомфорт и беспокойство.

Никто из студентов, изучавших психологию и физиологию, которых я консультировал, не мог в полной мере объяснить происходящего со мной. Эти явления представлялись уникальными, хотя я, возможно, предрасположен к ним генетически, ибо брат сталкивался с аналогичными проблемами. Согласно моей теории, эти образы были результатом рефлективных воздействий мозга на глазное яблоко, находившееся под сильным возбуждением. Это определенно были не галлюцинации, какие возникают в сознании у страдающих от расстройства психики людей, потому что во всех других отношениях я был нормальным и спокойным человеком. Чтобы понять то, в чем состояло мое несчастье, представьте, что днем я присутствовал на похоронах или смотрел волнующий спектакль, и вот лежу в ночной тишине и не могу заснуть. Перед глазами стоит яркая сцена пережитого, от которой не получается избавиться, как ни старайся. Иногда подобные картины являются мне как будто подвешенными в пространстве, хотя я и мог провести сквозь них рукой. Если мое понимание верно, подобные картины могли бы быть спроецированы на экран. Это позволило бы сделать образ любого воображаемого объекта видимым. Такое преимущество стало бы революционным для всех отношений между людьми. Убежден, что это чудо может и будет реализовано со временем; могу также добавить, что я много думал над решением этой задачи.

Чтобы освободить себя от мучительных зрительных образов, я пробовал сосредотачивать свой разум на вещах, которые видел на самом деле, что давало временное облегчение. Но, чтобы получить его, мне приходилось непрерывно вызывать в голове новые образы. Прошло немного времени, прежде чем я обнаружил, что исчерпал все доступные мне варианты: мой «хоровод» иссяк, потому что я видел мало предметов в своем доме и его ближайших окрестностях. Я выполнял эти умственные упражнения всего во второй или третий раз, когда понял, что их целительные свойства начинают сходить на нет. Тогда я инстинктивно начал совершать экскурсии за пределы того маленького мира, который знал, чтобы увидеть новые сцены. Сначала я мог представить их лишь очень размытыми и нечеткими. Стоило мне сосредоточить на новых сценах внимание, как они исчезали. Со временем я смог уловить их: они стали более ясными и, наконец, приняли форму реальных вещей. Вскоре я обнаружил, что мне становится лучше, если я продолжаю двигаться в своем воображении дальше и дальше, постоянно получая новые впечатления. Так я начал путешествовать в своем уме. Каждую ночь (и иногда днем), стоило мне остаться одному, я начинал свои путешествия, видел новые места, города и страны, жил там, встречал людей, заводил дружбу и знакомства. Это может показаться невероятным, но те люди были для меня так же дороги, как и тех, которых я знал в реальной жизни, и были не менее настоящими в своих проявлениях.

Так я делал до тех пор, пока мне не исполнилось около семнадцати лет и я всерьез не занялся изобретательством. Тогда, к своему восторгу, я заметил, что могу без большого труда представлять в уме все что угодно. Мне не нужны были никакие модели, чертежи или эксперименты. Я мог представить все это в уме так четко, словно видел на яву. Я невольно пришел к тому, что считаю новым методом материализации концепций и идей, который радикально противоположен чисто экспериментальному и, на мой взгляд, намного более оперативен и эффективен. Когда человек конструирует устройство для воплощения первоначальной идеи, он неизбежно оказывается в плену у несовершенства аппарата и необходимости продумать детали. По мере реконструкции, концентрация изобретателя снижается, и он теряет из виду главный основополагающий принцип. Результаты могут быть достигнуты, но всегда в ущерб качеству.

Мой метод отличается. Я не бросаюсь сразу заниматься практической стороной вопроса. Когда ко мне приходит идея, я начинаю воплощать ее в своем воображении. Я меняю конструкцию, вношу улучшения и проверяю устройство в своем уме. Для меня совершенно не имеет значения, работает ли моя турбина в воображении или проходит физические испытания в мастерской. Я даже замечаю, если она не сбалансирована. Разницы нет, результаты одинаковы. Это позволяет мне быстро разрабатывать и совершенствовать концепцию, не прикасаясь ни к чему на практике. Когда я продвигаюсь настолько, что превношу в устройство каждое возможное улучшение и не вижу нигде недостатков, я придаю изобретению моего разума физическую оболочку. Неизменно устройство работает так, как я представлял, и эксперимент проходит так, как планировал. За двадцать лет не было ни одного исключения. А как иначе? Инженерное искусство, электрическое и механическое, дает конкретные результаты. Едва ли есть предмет, который не может быть математически обработан. Эффекты всегла могут быть рассчитаны, а результаты определены заранее на основе доступных теоретических и практических данных. На мой взгляд, привычное всем воплощение в жизнь грубой идеи – не что иное, как трата энергии, денег и времени.