Если они отследят ее маршрут через биос, то он закончится под этим кустом. Значит, отсюда надо начинать все с начала: оглядываться в поисках камер, выбирать самые непрезентабельные закоулки, и идти, идти, идти. Маша снова пустилась в путь. Но дома вокруг становились все выше, а людей и машин было все больше: пошел обычный спальный район, не изобилующий закоулками. Она старалась идти дворами, но все равно время от времени приходилось пересекать улицы. На одной из них навстречу ей попались две женщины, сообща уставившиеся в телефон. Из динамика неразборчиво бубнил голос диктора, а хозяйка телефона, которая несла его в руке, тревожно приговаривала: «Прикинь, теракт… Недалеко от нас, около «Ручьев»… Прям на железной дороге…» Маша застыла на месте, как подстреленная. На миг ей показалось, что все кончено, ее уже нашли, и что эти женщины, увидев ее, сейчас же завопят, схватят за руки и начнут звонить в полицию. Но они прошли, даже не взглянув на Машу, и издали до нее долетел вдруг ставший четким голос из телефона: «…на место выехали все экстренные службы… пока ничего не комментируют… ведется поиск преступников по горячим следам…

«Преступников по горячим следам» – как молотом стучало в голове. Преступники – в единственном числе – это она, Маша. Это ее сейчас ищут отряды ФСБ, которые ничего не комментируют. А зачем им комментировать? Им надо поймать. И посадить на всю жизнь.

Ей вдруг захотелось разрыдаться, броситься к первому встречному и закричать – это не я, это Васька! Это он дал мне сумку! Он все подстроил. Я ни в чем не виновата. Пожалуйста, отпустите меня! У меня больше нет сил. «Ты с ума сошла?! – остановила она себя. – Ты знаешь, что такое пожизненное заключение? Над тобой будут всю жизнь издеваться и тюремщики, и сокамерники. То есть сокамерницы. Представляешь себе уголовниц? Не таких, как ты, а настоящих. И ты никогда в жизни больше не увидишь ни маму, ни брата, и друзей. И замуж ты не выйдешь, и детей у тебя не будет…»

Маша сглотнула не успевшие пролиться слезы и крепко сжала зубы. «Ну что ж, поймают – так поймают, а сама я им не сдамся». С трудом, но она заставила себя шагать спокойней. Вскоре встретился еще один прохожий, смотревший в телефоне новости про теракт. Он шел впереди, Маша нагнала его, но не стала обгонять. На экране у парня мелькали картинки, которые издали было не разглядеть, но Маше чудилось, что она видит скрюченную змею электрички и людей, со стонами выползающих из ее мертвой утробы. «Меня там нет. Меня не показывают. Меня не успели снять!», – твердила она себе. «Двадцать один погибший… Пятьдесят два раненых… Количество уточняется… Эпицентр взрыва… На месте работают спасатели…» А тот пенсионер, который предложил подержать сумку? Маша представила, что стало с его телом, и в глазах у нее помутилось. А еще все те бабушки с тележками, и мамаши с детьми, и мужики с удочками… Она вдруг явственно увидела лицо каждого из них – тех, кто прежде сливались в аморфную массу. Ей страшно захотелось, чтобы все, кого вычленила ее память, остались живы. Она пыталась вспомнить, насколько близко каждый из них был к месту, который диктор назвал словом «эпицентр». А вдруг, утешала себя она, до этой тетушки все-таки не дошло. До того мужика, конечно, дошло, а вот до тетушки… Она силилась представить себе ее, живую и вылезающую из вагона, но ничего е получалось: перед глазами выплывало что-то бесформенное, залитое кровью. Нет, они были слишком близко. И эта бабушка, и тот мальчик. И много других бабушек, дедушек, мальчиков и девочек. Маша закрыла лицо руками. Нет, нет, надо держаться, чтобы никто ничего не заметил!

«…Пока ни одна из группировок не взяла на себя ответственность за теракт…»

Какое ужасное слово – теракт. Зачем они его говорят?!

«…Рассматриваются различные версии… Изучаются данные с камер наблюдения…»

О Боже, камеры! Они уже нашли ее? – Маша пониже опустила капюшон ветровки.

«…Пострадавшим оказывается помощь на месте… Десятки человек госпитализированы… Машины «Скорой помощи» непрерывно отъезжают с места крушения состава…»

Отъезжают? Значит, Слава, Юра и другие спасены? – Она снова вспомнила о друзьях. – Их увезли в больницу? А может, они и не пострадали! Они ведь были в другом вагоне. Непонятно только, спереди или сзади. Но даже если она перепутала, и сама вошла в третий, а ребята ехали в четвертом – тогда взрыв был совсем близко от них, потому что они сидели в начале четвертого, а сумка была в конце третьего – но все равно между ними был тамбур, он должен был их защитить… Маша напрягла память и снова увидела свой искореженный вагон. Тот, что был позади него, выглядел почти неповрежденным, разве что неестественно кренился в сторону.

Значит, все хорошо! Они живы! И тут Маша сделала то, что ни за что бы не стала делать, успей она обдумать: она шагнула в сторону, к палатке с мороженым, где сидела, облаченная в розовую униформу, толстая таджичка, и произнесла:

– Девушка, а у вас не будет телефона позвонить? Я заплачу́. Я телефон дома забыла, а мне срочно нужно… – и с удивлением увидела свою руку со сторублевкой, протянутую к самому носу продавщицы.

Наверное, в этот момент Маша верила, что счастье от того, что Слава, Юра, Наташа и другие оказались живы, должно ощущаться и таджичкой-мороженщицей. На круглом лице, обрамленном косынкой, отобразилось сначала удивление, потом легкое неудовольствие, потом тревога. Маша ужаснулась. Она машинально продолжала бормотать про забытый телефон, хотя уже готова была развернуться и бежать. Однако девушка скосила глаза на сторублевку, и хмурая складка между бровей разгладилась. Одной рукой она быстро взяла деньги, а другой вытащила из кармашка фартука потрепанный смартфон.

– Я позвонить… – строго сказала она, когда Маша, не веря своей удаче, потянулась к трубке. – Я сама позвонить. Ты говорить телефон…

Телефон! Господи, какой же… Маша принадлежала к тому подавляющему большинству людей, что послушно передали искусственному интеллекту заботу о сохранности всей своей информации – номеров, имен, адресов. Телефон Славы представлял собой кнопочку «Слава», которую надо было нажать, чтобы услышать его протяжное «алло-о». И так же было с остальными. Маша замерла, мучительно вспоминая хоть одну последовательность цифр. Юра? Нет. Рома, Наташа… Таджичка начала проявлять нетерпение. И тут Маша вспомнила – Женя! Ее «красивый номер» с комбинацией из девяток и единиц она помнит! Благо, что префиксом служили эмтээсовские «911». Когда все знакомились, кто-то пошутил, что Женя, наверное, дочь олигарха, потому что каким еще образом она может быть обладательницей такого номера… А Женя смущенно улыбалась и ничего не объясняла. Женя была там, с ребятами! Она собиралась поехать, и Маша слышала из трубки ее голос!

Запинаясь, она проговорила номер. Толстый палец с накрашенным ногтем потыкал в стекло. Несколько секунд тишины, и послышались сдавленные гудки – телефон оставался в руках у продавщицы. Один, два, три, пять…

– Нет никого, видишь! – Таджичка полезла было телефоном в карман. Деньги за неиспользованный звонок она явно не собиралась возвращать.

Но вдруг гудки прекратились, и из кармана донеслось шелестение. В трубке говорили! Маша почти вырвала ее из рук таджички. Но, так как та все же не разжала пальцев, пришлось слушать, перегнувшись через прилавок.

– Алло, алло! – закричала Маша.

В телефоне не отвечали, однако на заднем плане звучал оживленный разговор нескольких человек. Как показалось Маше, прогудел какой-то железнодорожный сигнал. Поезд! Значит, они еще там, на месте аварии! И они живы! По крайней мере, Женя…

– Алло, Женя, ответь!

В хоре голосов прорывался и женин, но слов разобрать было нельзя. Истошных криков не было – собеседники говорили хоть и громко, но спокойно. Значит, беда их миновала! Слава Богу! Но что же ты не отвечаешь?

– Женя, Женя! Слава, Юра! Это я, Маша! Ответьте!

Продавщица уже тянула телефон на себя, собираясь нажать на отбой – по ее мнению, сторублевка была отработана. Но связь прекратилась раньше. Маша услышала женино озабоченное «ой, не могу, не сейчас» – и в трубке чмокнул завершающий сигнал. Таджичка вырвала телефон.