Но тут, как черт из табакерки, выскочил салага Кравченко:

– Товарищ сержант! Давайте поможем, все равно делать нечего!

– Помоги, пожалуйста, сержант! – лейтенант взирал на меня умоляющими глазами.

Я посмотрел еще раз на него, и мне стало его жаль. Ну совсем ребёнок! Глаз с меня не отрывает. Конечно, не хотелось на ледяном ветру вывешивать эти, никому не нужные плакаты, но в тоже время и слоняться без дела не было желания. Вдруг нарвешься на патруль. Морские патрульные не страшны, зря приставать не будут, а вот гарнизонные – хуже собак. Обязательно придерутся за что-нибудь. Почему сапоги не блестят? Почему воротничок не первой свежести? Почему, зачем, отчего… Обязательно настрочат в часть рапортичку. Неприятности на полные штаны.

– Хорошо, – сказал я, уступая. – Как это сделать?

– Я посмотрел, – начал объяснять лейтенант суетливо, – вдоль причала уложены бревна, туда и забьем эти плакаты, не то ветер их сорвет.

«Вот влипли! Мог бы язык держать за зубами!» – ругнул я про себя Кравченко. – Подхалим, несчастный. Врежу потом, век помнить будет, что нельзя вперед батьки в пекло лезть!

Осмотрели место, куда должны были вывесить плакаты с надписями: «Слава морякам Северного флота!», «Слава Ленинскому комсомолу, вдохновителю Советской молодежи!»

Чтобы проделать эту работу, надо было подплыть на лодке к причалу и закрепить полотнища рейками к быкам-сваям. Делать нечего, пошли в механическую мастерскую, где лейтенант добыл для нас гвозди, топор, вместо молотка, и охапку реек.

– Где же лодку найдем? – спросил я озадаченно.

– Есть спасательная шлюпка. Только она стоит у соседнего причала. Пойдем туда!

Увидев эту шлюпку, я чуть не покрыл лейтенанта матом:

– Это же ЯЛ-6! Тут надо шесть гребцов, да еще одного на руль сажать! – завопил я в сердцах.

– Где же я их возьму? Видишь же, на причале ни души, – растерянно промолвил секретарь комитета комсомола. – Тут же недалеко, всего метров тридцать…

Ну и послал бог калым! На двух веслах управлять таким судном очень даже не просто. Это же не маленькая лодочка, а огромная морская! Попробуй втроем проплыть на ней тридцать метров при волнении моря около двух баллов.

Раз согласились, надо преодолеть. Погрузили рейки, сели, поплыли. Метр вперед, но порыв ветра нас снова откатывает назад. С грехом пополам доплыли до торца причала, пришвартовались и только начали разматывать плакат размером поменьше, как прибежал какой-то боец:

– Товарищ лейтенант! Вас вызывают… Срочно! – прокричал он.

– Вы пока занимайтесь, – виновато проговорил лейтенант, поднимаясь на причал. – Как только освобожусь, прибегу. Обещаю вам бутылку спирта! И закуску принесу… Только закрепите плакаты.

– Закрепим! – обрадовался Кравченко. – Только вы, товарищ лейтенант, жратвы побольше прихватите!

– Спирт не забудьте! – напомнил Уськов.

– Принесу! – обрадовался лейтенант. – У меня и тушенка есть…

– Не испортился еще лейтенант, – веселым голосом заговорил Кравченко, провожая взглядом лейтенанта. – Видать, с училища только что вылупился…

–Ничего ты не понимаешь, салага! – воскликнул Уськов хлопая по спине Кравченко. – Запомни, молодой, морские офицеры всегда интеллигентнее наших. Наш бы просто приказал, и точка! А ты лихо поднес бы правую руку к виску, жизнерадостно отчеканил: «Есть!», и скорее скачками побежал выполнять приказ. Бесплатно! Эти другие…

–Да, он вежливый такой, – поддержал его Кравченко. – Лишь бы с закуской не оплошал, что-то я проголодался.

– Ты мастер лопать…

– Прекратить разговоры! – заорал я, увидев, как лодку швыряет к опорам причала. – Налегай!

«Хорошо, что время прилива, – подумал я. – Хоть с лодки можно достать настил». Помучившись на ледяном ветре часик, один плакат все же сумели кое-как закрепить.

– Где же этот лейтенант? – нетерпеливо спросил Уськов, устало опускаясь на дно лодки. – Сейчас бы его закуску со спиртяшкой… Мы же даже не обедали сегодня. Что будем делать, командир? Замерзнем…

Мне тоже надоело коченеть на ветру, но хотелось завершить работу.

– Ничего! – ответил я, стараясь казаться веселым. – Раз Кравченко пожелал помочь, справимся!

– Откуда я знал? – начал оправдываться Кравченко, продолжая дуть в ладони, чтобы отогреть замерзшие руки. – Тут одной банки тушенки явно мало будет. Эх, вернуться бы скорее домой! Знали бы вы, сколько мы осенью заготавливаем пол литровых банок тушенок! Сотни две! А то и больше!

– Зачем же вы добро переводите на отходы? – удивился Уськов. – Так много мяса?

– Мы каждый год покупаем лицензию на лося, на кабана.

– И ты ходишь на охоту? – удивился я.

– А как же! – гордо ответил Кравченко. – Раньше я не ходил. Охотились мой батя и дядя Матвей. Однажды дядя Матвей выстрелил в кабана, он упал. Дядя только подбежал, чтоб посмотреть, тот выскочил и на него. Дядя оплошал, не перезарядил ружьё после выстрела, попытался спрятаться, побежал, но не успел. Кабан ударил его сзади, сломал ему позвоночник, а затем полоснул клыком. Отец не смог его довести до больницы, помер по дороге. Потом батя уже начал в лес брать меня.

– Ты стрелял кабана? – спросил Уськов.

– Мне было четырнадцать лет, когда я взял своего первого кабана. А в пятнадцать меня чуть не подмял лось. Батя его ранил, а я, дурак, выскочил ему наперерез и нажал на курок. Не подумал, что я на лыжах. Представляешь, бежит на меня туша, килограммов пятьсот с лишним, а я не могу сбросить лыжи, чтоб спрятаться за деревом. Дурень, я их еще дома привязал веревкой, чтобы не скидывались с валенок.

– Как же ты остался живым? Брюки, небось, мокрые стали? –засмеялся Уськов, хлопая его по плечу. – Али, липкими?

–Тебе смешно… Я тогда, на самом деле, чуть в штаны не наложил. Можешь вообразить, такая туша с мясом, громадина?! И она несется в мою сторону, поднимая облако снега. Думал, мне каюк. И вдруг, о, чудо! Не добежав всего, каких-то, три метра, падает замертво. Батя тогда чуть меня не прибил, хотел…

Он не успел договорить. Как это обычно бывает на севере, вдруг выскочивший ниоткуда шквальный зюйд-ост сорвал лодку с места и потащил в сторону моря. Кравченко начал натягивать на себя брезентовый плакат, чтобы укрыться от ураганного ветра.

– Отставить! – заорал я. – Налечь на весла!

Они схватились за весла и начали отчаянно грести. Но лодка вместо того, чтобы двигаться в сторону причала, лишь отдалялась от него. Вдруг я с ужасом понял, что начался отлив. Лодка, убыстряя движение, все дальше и дальше уходила от освещенного берега, не оставляя нам никакой надежды на возвращение. Внезапно ветер прекратился, чтобы через несколько секунд обрушить на нас снежную лавину. В считанные секунды снегопад закрыл от нас берег с его яркими прожекторами, и мы очутились в кромешной темноте. Ничего не видно! Нас несло, как спичечную коробку по бурной реке. Где же маяки? Неужели, мы проскочили мимо стоящих на приколе субмарин и кораблей на Святоносском заливе? Они же должны были быть! Хотя Лякумович нас высадил в нескольких милях от базы, на строительном причале, но, все равно, мы должны были увидеть какие-то маяки, указывающие фарватер в бухту. Не заметили. Чертовщина, какая-та… Страх сковал мою волю. Я не знал, что предпринять, как поступить, интуитивно держа руль лодки против ветра. Он был такой силы, что при порывах заставлял хватать борт свободной рукой всеми силами, чтобы не вылететь из лодки в ледяную воду. Я посмотрел на часы. Что? Неужели прошло два с половиной часа, как нас ветер оторвал от причала? Ничего себе!

Кравченко и Уськов изо всех сил пытаются грести.

– Суши весла! – приказал я, остановив эту бесполезную работу. Они устало бросили весла.

– Командир, а командир! – стараясь перекричать шум ветра и волн, обращается ко мне Кравченко, но у меня не нет сил, ответить ему. Наконец, он не выдержал, подползает ко мне.

– Командир, нас уносит в Ледовитый океан, да?

Хотя я не вижу его глаз, но чувствую в голосе ужас.