— Да, — так же тихо отвечает он. — И я очень старался прыгать высоко и поднимать много брызг...

А ты стояла и смотрела. Любовалась? — слышу в его голосе игривость.

— Недоумевала, почему ты прыгаешь в луже перед нашим домом, — честно отвечаю я, — а не перед своим.

— Как ты думаешь почему? — глаза Богдана вспыхивают хитринкой.

— Влюбился? — серьезно спрашиваю я, с трудом сдерживая улыбку.

— Я помню, как мама выводит меня из калитки, а в этот момент к воротам соседского дома тащат ревущую девочку в розовой курточке... Один взгляд, —Богдан не моргает, — и я тебя запомнил, а ты, кстати, как увидела меня, замолчала.

Я тогда по пути домой из садика ела сладкую вату, но я ее уронила, и я разрыдалась от несправедливости этого жестокого мира.

И Богдана помню, но короткой вспышкой. Помню его насупленное лицо и нахмуренные брови, и слова мамы, что мальчики не любят плакс.

— Потом ты заорала еще громче и топнула ногой, глядя мне прямо в глаза, —Богдан вздыхает.

— Это чтобы доказать маме, что плаксы мальчикам нравятся, — хмурюсь я.

— Ну, я и влюбился, похоже... — пожимает плечами и опять улыбается, — кричала ты впечатляюще.

— Я старалась.

Богдан перехватывает мое запястье и целует сначала внутреннюю сторону ладони, а затем касается губами и тыльной стороны.

Бегут мурашки по плечам и спине, когда Богдан поднимает взгляд и вновь прижимается щекой к моей ладони.

— Мы были обречены быть вместе.

— Но теперь нам будет сложнее быть вместе, Богдан. Нам теперь не закрыть глаза.

— Главное, не отпускать наши руки, — едва слышно говорит он и переплетает свои пальцы с моими, — и что бы сказали те мальчик и девочка, если мы сейчас откажемся друг от друга?

— Что мы дураки, — с моих ресниц срывается горячие слезы, — но самый дурацкий дурак, это ты, Богдан.

— Я знаю, — сжимает мою ладонь крепче и не отводит взгляда, — прости меня.

А после утыкается лбом мне в бедро с тяжелым и глубоким выдохом, будто выпускает из себя весь воздух.

— Не хочу быть козлом, которого и отцом назвать стыдно, — сдавленно сипит, —‘сейчас я козел, но все еще папа, Люба. Да, не для Доминики, но... я с ней я вообщене знаю, как быть. Я бы ее спрятал, лишь бы не видеть и не знать... да, это неправильно... Да, я это чувствую, но как быть...

— Быть хорошим человеком, Богдан.

— Это возможно только рядом с тобой, Люба.

— Я знаю, — провожу ладонью по его затылку, — но учить быть тебя человеком...задачка не из простых. Ты же еще огрызаешься, когда все сложно.

— Но кто если не ты, — шепчет Богдан.

— Сам ты не справишься, — пропускаю его волосы сквозь пальцы. — Да и я бы хотела, чтобы ты ночами вставал по ночам к нашему младшему сыну, но перед этим целовал меня в щеку.

Богдан поднимает на меня лицо. Молча смотрим друг на друга около минуты, и он шепчет:

— Поцелуй меня. Умоляю, поцелуй.

Наклоняюсь к нему, обхватываю его лицо руками и целую на выдохе.

Нам будет сложно, и даже больно, но друг без друга нас не существует.

Прижимаюсь лбом ко лбу Богдана:

— Каждый день надо помнить, что мы есть друг у друга.

Глава 62. Поступить по совести

— Ты мне жизнь разрушил! — верещит Кристина. — А теперь дочь отбираешь?!

Быть хорошим человеком — сложно, но с Любой может быть только такой.

— Рот прикрой и не ори на меня, — стараюсь говорить спокойно и делаю решительный шаг к

Кристине. — Я у тебя не отнимаю Веронику, но... правду мы не утаили, Крис. Она узнала обо мне, узнала о брате и сестре, и, нравится нам это или нет, но ее тянет к ним.

— Она моя дочь!

— Она ею и останется! — рявкаю я. — И в твоих интересах сейчас затихнуть и бороться против нашей семьи!

Слышу, что в глубине квартиры скрип дверных дверей, уверенные шаги и в гостиную заходит

Доминика. Скрещивает руки на груди и шумно выдыхает через ноздри.

— Появился папочка, так мамочка побоку, да? — Кристина зло смотрит на нее. —Ему все эти годы было насрать на тебя.

— Мне тоже на него насрать, — шипит Доминика и щурится на Кристину, — пусть обеспечивает меня. Это его обязанность.

Напоминаю себе, что я хороший человек, а хороший человек терпелив к капризам обиженных подростков и понимает, что надо быть мудрым в такие моменты.

— Но если я решу, то я буду общаться с братом и сестрой, — твердо говорит Доминика.

— Они тебе не брат с сестрой! — взвизгивает Кристина.

— А ты еще не решила? — уточняю я и напряженно кошусь на Доминику.

— Нет, — переводит на меня колючий и гневный взгляд. — Взвешиваю все за и против.

— А какие именно за и против? — недоуменно спрашиваю я.

— А третий кто будет? — игнорирует мой вопрос. — Мальчик или девочка?

Пытаюсь уловить в ее голосе угрозу или нехорошую злую обиду, которая может аукнуться нашему третьему малышу, но слышу только напряженное любопытство.

Кристина громко всхлипывает и падает в кресло, накрыв лицо руками:

— Я воспитала предательницу.

— Мальчик.

— Лучше бы была девочка, — Доминика щурится на меня.

— Но будет мальчик.

— нянчится не буду.

— Никто и не просит.

— Вот и не проси, козел.

Выдыхаю и сжимаю переносицу. Я не чувствую в ней свою дочь, пусть у нас с ней одна кровь. Во мне нет той нежной привязанности и любви, которые помогали мне с Аркашей и Светой выносить их агрессию в подростковом возрасте.

— Я не жду, что ты будешь звать меня папой, — поднимаю взгляд, — но и козлом я не буду.

— Ты уже козел, — фыркает.

— Прекрати.

— А то что?

— Другого ничего не придумала?

— Нет, — вскидывает бровь. — И что дальше, а?

— Мы можем друг к другу относится вежливо и отстраненно, — медленно проговариваю я. — Да, я ответственен за твое рождение...

— Я хочу пойти на конный спорт, — Доминика резко перебивает меня и разворачивается ко мне всем телом, продолжая держать руки скрещенными у груди. — Я люблю лошадей, Богдан... как тебя по отчеству?

Я приподнимаю бровь:

— Алексеевич.

В Доминике тоже нет ко мне любви и привязанности. Если она для меня чужая девочка, то я для нее — чужой дядька, который может оплатить конный спорт.

Все логично и закономерно.

— За деньги продаж родную мать... — начинает поскуливать Кристина.

— Ты ради денег меня родила, — Доминика всматривается в мои глаза и не моргает, — у меня подружка записалась на конный спорт, и я хочу с ней.

— А кто твоя подружка?

— А тебя колышит?

— Колышит, если ты требуешь деньги на конный спорт, — щурюсь я. — И давай-ка оформи свое предложение отправить тебя кататься на лошадках через подробную заявку, дорогуша.

— Что?

— В заявке указываешь сумму, адрес ипподрома, расписание занятий, имена и контакты директора и преподавателя, имя подружки, ее и ее родителей номера телефонов...

— Ты серьезно, Богдан Алексеевич?

— Да. Мне деньги с неба не падают, — четко и безапелляционно отвечаю я. —Просто так совать тебе деньги не буду.

— А Света и Аркаша также тебе писали заявки.

— Я так писал своему отцу заявки, — скрещиваю руки на груди. — Вот с тобой протестирую.

— Да пошел ты, — разворачивается и уходит.

— тебя Света на свадьбу пригласила! — рявкаю я.

— Я не приду! Там будешь ты! — возвращается, опять прищуривается и выдает. —Она из жалости меня пригласила, а меня жалеть не надо.

Я не отвечаю, потому что мне этого не дает сделать стыд. Мне стыдно за то, что мне будет проще, если Доминика действительно откажется от предложения Светы.

— Кстати, и тебя на моей свадьбы не будет, — Доминика усмехается.

— Понятно.

Смотрит друг на друга. Чужие и непримиримые.

— Будет тебе заявка, Богдан Алексеевич, — окидывает меня презрительным взглядом и опять смотрит в глаза. — И еще. Не хочу я твою фамилию и отчество.