Ее дыхание стало прерывистым, глаза закрылись. Я прижался губами к ее губам, и мой язык скользнул внутрь ее рта. Потом, не теряя ни секунды, я окончательно стянул с нее брюки и трусики и смог наконец целовать и ласкать языком то, к чему до этого прикасался только через ткань.

Обхватив руками мою голову, она притянула меня к себе. Целовать ее груди мешала футболка, но когда я захотел избавиться от нее, Сильвия воспротивилась, и по тону ее голоса я понял, что не должен этого делать. Тем не менее она хотела меня так же страстно, как я ее! Моя одежда полетела на пол, и тут же, на диване, мы впервые занялись любовью. От ее робости не осталось и следа.

Когда мы закончили, я съехал на ковер и лежал там не двигаясь, а голова приятно кружилась от счастья.

Да! Это было прекрасно, но я и представить себе не мог, что это может быть столь восхитительно! Я не был готов к тому, что Сильвия отдастся мне, и, наверное, поэтому, обладая ею, получал еще большее удовольствие как завоеватель.

Вдруг я заметил, что она одевается.

— Мне пора. — Она произнесла это, не глядя на меня.

— Уже убегаешь?

— У меня встреча, опаздываю.

— Жалеешь?

Она улыбнулась:

— Нет, не жалею.

Несмотря на такой ответ, я чувствовал, что она уже не со мной.

В дверях она быстро попрощалась и ушла.

ПЯТЬ

Мне не понравилось ощущение, оставшееся после ухода Сильвии, хотелось понять, думает ли она снова увидеться со мной или эта встреча — единственная и последняя. Я написал ей:

«Мне жаль, что ты так ушла».

Она сразу же ответила:

«Это была какая-то катастрофа».

«Могу позвонить тебе?»

«Я сама позвоню. Сейчас у меня начинается урок».

Все мои сомнения развеялись — она тоже хотела меня видеть!

Когда мы наконец созвонились, она сказала, что ей тоже было жаль убегать таким образом.

— Я боялась, что ты плохо обо мне подумаешь.

— У меня и в мыслях такого не было. Я только надеялся вновь увидеть тебя, — успокоил ее я.

Через три дня мы снова оказались на моем диване.

Мы уже не были теми, кто встречался в кафе-мороженом и книжном магазине, мне подумалось, что мы оказались в каком-то другом измерении, на каком-то ином уровне близости, риска.

Мы были откровенны, она призналась, что никогда не думала, что ей может понравиться кто-то другой, кроме мужа, и испытала неловкость, когда оказалась обнаженной перед другим мужчиной, руки которого трогали ее.

Мы вновь занимались любовью, и когда я раздевал ее, она сама сняла футболку. И уже не стеснялась показать грудь, изменившуюся после рождения ребенка. Вероятно, прежде грудь была красивее, однако я все равно нашел ее привлекательной: небольшой, но изящной.

Когда мы кончили заниматься любовью, она закрыла глаза и поставила ступню мне на колено. И я стал поглаживать ее.

Время от времени она открывала глаза и улыбалась мне.

— О чем думаешь? — спросил я.

— О многом.

— Ну например?

— Не могу сказать. А ты о чем? — тихонько проговорила она с закрытыми глазами.

— Тоже не могу сказать.

Она улыбнулась:

— Пожалуй, мы думаем об одном и том же. — Вряд ли, — возразил я.

— Иногда волшебство жизни способно удивить.

— У бобров зубы растут на протяжении всей жизни, поэтому им все время приходится что-то грызть, чтобы те изнашивались и сохраняли постоянную величину.

Мы рассмеялись. Настроение изменилось, мы вышли из некоторого оцепенения после интимной близости. Нам было хорошо, и казалось, будто мы встречаемся уже давно.

Желая угостить ее, я отправился на кухню, где в холодильнике у меня всегда наготове вода, лимон и мята. Когда вернулся в комнату со стаканами, она осматривалась.

— Давно живешь в этой квартире?

— Почти три года.

— Мне нравится здесь.

Гостиная у меня была обставлена в стиле пятидесятых годов. На стене напротив дивана висела старая карта Манхэттена, а на тумбочке размещался старинный проигрывать, которым я никогда не пользовался, у меня даже не было ни одного винилового диска.

— Держи. — Я протянул ей стакан.

Она попробовала.

— Сам приготовил?

Я кивнул:

— Такой лимонад постоянно готовила моя бабушка.

В одной руке она держала стакан, другой теребила цепочку на шее. И хотя стоял сентябрь, день выдался жарким, и ее кожа слегка блестела от пота.

Мне показалось, будто Сильвия стала еще красивее, словно после занятия любовью ее лицо засветилось каким-то особым светом.

— Ты сказала кому-нибудь, что будешь здесь? — спросил я.

— Да, одной подруге.

— Ей можно доверять?

— Я откровенна с ней во всем. Думаю, она знает меня лучше, чем кто-либо другой. Как сестра, которой у меня никогда не было.

Мы оба были единственными детьми в своих семьях, возможно, это тоже сближало нас.

— И что она говорит насчет нас?

— Она вообще мало говорит, больше слушает и не осуждает меня.

— Как ее зовут?

— Даниела.

Я подумал, что мне тоже хотелось бы иметь такого друга, как Даниела, человека, который не осуждает.

— Она замужем?

— Нет, она вроде тебя — такой же тип.

Я заинтересовался:

— То есть как это? И что за тип?

— Она не из тех, кто хочет иметь семью.

— Я тоже, по-твоему, такой?

Что-то задело меня, я даже не очень понял, что именно. Она заметила это и добавила:

— Возможно, я ошибаюсь.

Это верно: я не хотел создавать семью и не искал серьезных отношений. Но, видимо, мне просто не понравилось, что меня отнесли к какой-то категории.

Всякий раз, встречаясь с женщиной, спустя некоторое время я начинал чувствовать ограничение личной свободы. Если ради нее приходилось отказываться от пиццы в кругу друзей, то потом я весь вечер только и думал, как было бы весело провести вечер с ними и сколь много я потерял.

На самом деле работа тоже нередко вынуждала меня пропускать дружеские застолья — неожиданно затянувшееся совещание, завершение рекламной кампании или исследования… Но все же такое никогда не огорчало меня, потому что я знал: это помогает моей карьере. Отказываться от пиццы ради того, чтобы преуспеть на службе, — это почти подвиг, отказываться ради кого-то — самопожертвование.

Пока я размышлял об этом, Сильвия ласково поглаживала меня, наверное, заметила, что я немного огорчился.

— Когда мы первый раз сидели с тобой в кафе-мороженом, — проговорила она, — был момент, когда я перестала слышать, что ты говоришь, потому что представила вдруг, как занимаюсь с тобой любовью. Смотрела на твои руки, и мне хотелось, чтобы они прикасались ко мне.

А я-то думал, что из нас двоих только у меня возникло такое желание. Как обычно, я ничего не понял.

— В самом деле?

— Да. Ты не представляешь, как меня это поразило. В моей жизни никогда еще не случалось ничего подобного.

Я посмотрел на нее. Мне нравилось ее тело, а ноги — так просто бесконечное приглашение прикоснуться к ним!

Я хотел бы сказать ей, что она прекрасна, но вместо этого спросил:

— Что ты сказала обо мне Даниеле?

— Что мы познакомились в кафе и что ты интересный мужчина.

— Интересный мужчина? Такое ты могла сказать своей матери, двоюродному брату, но не подруге.

— Я сказала ей и то, что две минуты назад сказала тебе.

Я молча смотрел на нее, ожидая, что она повторит ту фразу еще раз.

Она подняла на меня глаза и повторила:

— Что мне хотелось бы раздеться и тут же заняться с тобой любовью.

Ей нравилось провоцировать меня, и я снова пришел в возбуждение, но решил держаться и продолжать нашу игру.

— И как та отреагировала? — спросил я, поглаживая ее ногу.

— Сказала, что наконец-то я пробуждаюсь.

Я рассмеялся. Не стану отрицать, что в этот момент я почувствовал себя сексуальнее Стива Маккуина^[6].

Она несколько секунд не отрывала от меня взгляда.

— У тебя были когда-нибудь длительные отношения с женщиной?