— Да, — ответил я. — А если сесть на какой-нибудь китайский аэродром и потребовать заправки?

— Не рискуй, после твоего взлета я буду вынужден сообщить о несанкционированном полете, и наверняка это будет известно всем. И кто знает, или тебя примут в объятия, или тут же арестуют. Да, по приземлении развяжи этого чудика, а то мало ли обнаружат его связанным и вся легенда пойдет насмарку.

— Понял. Спасибо, Паш!

— Тогда прощай! — Воскликнул Павел.

— Стой! — Перебил я его. — У тебя есть карта Монголии.

— Да, зачем тебе?

— Открой.

Павел снял с себя планшет развернул карту и показал мне. Найдя нужное место, я привлек его внимание и произнес.

— Помнишь, я предсказывал тебе героя и генеральские петлицы и быстрый взлет?

— Да было такое. — улыбнулся Пашка.

— Слушай внимательно и не перебивай. В конце июня 1941 года, начнется война с Германией, которая продлится целых пять лет, и завершится в мае 1945 года.

— Откуда ты знаешь? — Мои слова вогнали Павла в ступор.

— Знаю! Чуть позже объясню! Но за три месяца до начала войны, девятого апреля, запомни эту точную дату, ты будешь выступать на Политбюро у Сталина, с докладом о причинах аварийности в ВВС СССР, и когда Сталин спросит тебя, в чем причина столь высокой аварийности, в результате которой ВВС теряет по два — три самолета с каждого вылета, ты в запале выкрикнешь: — «Тридцать часов подготовки в военных училищах хватает только на то, чтобы летчик разбился. А вы заставляете нас летать на гробах»! Твои слова приведут Сталина в ярость, а уже через три дня тебя арестуют и снимут со всех постов. Еще через полгода бесконечных пыток и допросов, тебя расстреляют, по сфабрикованному делу, так как ты ничего не скажешь, а доказательств твоей преступной деятельности не найдут. Это произойдет в конце октября 1941 года. А вместе с тобой расстреляют и твою жену, обвинив ее в том, что она знала о твоей контрреволюционной деятельности, но не донесла этого в соответствующие органы.

— Откуда ты знаешь?

— Ты еще не понял? Вспомни о чем я тебе говорил в тридцать шестом. Ведь тогда я прямо намекал о том, что оказался здесь не по своей воле. Я родился в 1960 году, а в 1976 каким-то образом перенесся на сорок лет назад и вселился в тело моего деда Педро де Пиментеля. Для меня все это история СССР. Ты можешь мне не верить, сочтешь меня фантазером или сумасшедшим. Но прошу тебя, когда наступит тот день, лучше повинись, пообещай, что постараешься все исправить, признай свою вину, и все недочеты, или зная о том, что я тебе сказал включи в свой доклад допустим сведения о плохой подготовке пилотов в военных училищах, или что-то еще. Но! Никогда не кричи на Сталина, и не бросай таких обвинений. Но если все же произойдет так, что тебе придется уходить, у тебя будет три дня после того совещания, запомни вот эту точку. — Я показал ему место на карте.

— Смотри, от поселка Шарагол, на восток вдоль реки Чикой, двадцать два километра. Вот здесь в реку впадает ручей, стекающий со склона горы. Он там один единственный, так что не ошибешься. Поднимешься вдоль ручья до его истока, чуть выше найдешь охотничий домик. В нем, в правом углу от входа, под поленницей с дровами люк в погреб. Пользуйся всем, что там есть. Я обнаружил эту заимку совершенно случайно, когда бежал из лагеря. Там ты сможешь найти очень многое, продукты, одежду, золото и даже оружие. Видел мой «Винчестер» вот такое. Там же в домике на гвозде висит винтовка Мосина, что я забрал у красноармейца, но к ней всего пять патронов. Я так и не выстрелил из нее ни разу. Я не знаю, кому этот домик принадлежал раньше, но похоже какой-то банде и остался еще с гражданской войны. А вот теперь, действительно прощай! И спасибо тебе за все! Может когда-нибудь встретимся вновь. Пообещай мне выжить!

Пашка, несколько ошарашенный моими словами, спрыгнул с крыла, чисто на автомате, прошел до винта, помог завести мотор, дождался того момента, как я взлечу, а после долго стоял на взлетной полосе провожая меня взглядом. Я видел его темную точку на белом поле пока не улетел достаточно далеко. Поверил ли он мне или нет, я не знаю. Но очень надеюсь на то, что все-таки я сумел донести до него свою мысль.

* * *

«Мент» сидящий в кокпите пассажира, очнулся вскоре после взлета и ему, похоже, каким-то образом, удалось вытолкнуть изо рта свою фуражку, потому что вскоре, я услышал раздавшийся за моей спиной крик, и требование немедленно посадить самолет, в противном случае он меня расстреляет. Ничего другого я услышать от него и не ожидал, поэтому не особенно обратил на его слова внимание, хотя и подумал о том, что неплохо было бы избавиться от него. Причем не просто высадить при приземлении, как советовал Павел, а более надежным, пусть даже радикальным способом. Мне он точно уже не сможет нанести вреда, но если выберется из этой передряги, то может не поздоровиться Пашке, если конечно он сможет добраться до Монголии, а после и до Союза. И ведь наверняка сможет, подумал я. Китайцы сейчас числятся в союзниках, и потому поднять на уши всех кого необходимо он точно сможет. Такие как он в любую дыру залезут.

Между тем, самолет летел все дальше и дальше на юг, и по моим прикидкам, вскоре мы находились уже над территорией Внутренней Монголии, то есть в провинции Китая. Крики, раздающиеся позади меня, не прекращались, и я вдруг начал опасаться того, что если уж ему удалось освободиться от кляпа, наверняка, вскоре освободит и руки, а кто его знает, что у него там есть в карманах, приставит нож к горлу, и поневоле, сядешь на землю, никуда не денешься. Подумав об этом, я проверил свой страховочный ремень, который застегнул едва, уселся на место пилота, а после решившись двинул ручку управления резко влево, заставляя самолет крутануться вокруг своей оси. Последнее что я услышал, удаляющийся от меня крик, выпавшего из кокпита НКВДэшника. И мне показалось, что даже самолет, вздохнул чуточку свободнее избавившись от лишнего груза. Учитывая, что мы находились на высоте около двух с половиной тысяч метров, сомневаюсь, что этот человек остался жив.

Отследив, когда стрелка упадет до указанной мне черты, я дотянулся до крана и открыл его до конца, отслеживая, как основные баки начали заполняться топливом. Когда наконец они заполнились, не поленился закрыть кран. Как ни крути, это для Павла не имеет особого значения, а для меня, может быть совсем наоборот. Закончившееся топливо в баках, сказало мне о том, что я пролетел как минимум четыреста километров. И это честно говоря радовало. Хотя лететь было очень сложно. Стоило выглянуть за борт, и сразу же начинало казаться, что я вот-вот врежусь в землю. Но стрелка высотомера, показывала, что до нее как минимум две с лишним тысячи метров. Видимо снег, лежащий на полях, создавал иллюзию близости поверхности земли. Сразу же начинался тремор на руках, и было очень сложно заставить себя успокоиться. К тому же кабина была открыта всем ветрам, и ледяной воздух буквально вымораживал меня насквозь, несмотря на овчинный полушубок и меховую шапку. Приходилось как-то скрючиваться, сгибаясь в три погибели, и утыкаться носом в приборную доску, чтобы хоть как-то сохранить капельку тепла, и в тоже время уследить за показаниями приборов.

С другой стороны, я хоть и угадывал заснеженные поля, но кроме этого не мог ничего разглядеть, ночь скрадывала любые очертания, какие только могли встретиться на моем пути. Это было действительно сильным испытанием для меня, ведь я фактически впервые в жизни оказался в небе в одиночку, и вдобавок ко всему, это небо оказалось ночным. Правда Павел, меня несколько успокоил, сказав, что к моменту посадки небо должно проясниться и садиться я буду с первыми лучами утреннего солнца. Разумеется, если в точности исполню все его подсказки и не упущу топливо.

— Просто если мотор заглохнет, в небе завести его уже не получится. — Сказал он тогда.

С топливом получилось все как нужно, а вот с курса я похоже несколько сбился, и вместо того, чтобы направляться строго на юг, неизвестно сколько времени летел на юго-восток. И поэтому, когда стрелка топлива вновь легла на нужное место, а я выглянул за борт, подыскивая ровную площадку или дорогу, как мне рекомендовал старый товарищ, и увидел прямо перед собой безбрежные воды моря, честного говоря по началу сильно перепугался. Садиться на воду не было никакого желания.