3. Всё целиком содружество эпикурейцев, вечно отклоняющееся от истины вследствие равного [у него] заблуждения и считающее нужным осмеивать то, чего оно [совершенно] не знало бы, осмеяло священный свиток [17] и [изображённые в нём] величественнейшие явления природы. Действительно, Колот, весьма известный [своей] говорливостью среди слушателей Эпикура, также внёс в [свою] книгу то, над чем он подшутил особенно колко. Но то прочее несправедливое, что он пометил [в книге] – если оно притом не касается сновидения, о котором здесь идёт разговор, – нам в этом месте следует отпустить. Мы станем преследовать ту [его] клевету, которая, если она не будет растоптана, останется общей для Цицерона с Платоном.

4. Он бает, что философ не должен сочинять сказок, так как никакой род вымысла не подобает вещателям истины. «Почему же, – говорит он, – если [ты [18] хотел научить нас] пониманию небесных вещей, если ты хотел научить нас положению душ [на небе], это не было обеспечено путём простого и безусловного разъяснения [вопроса], но [какое-нибудь] приисканное [тобой] лицо, и придуманное необычайное происшествие [с ним], и сочинённое действо (scaena) [с] привлечением (advocati) вымысла [совокупно] осквернили обманом сам подход [к] исследованию истины?»

5. Так как, в то время как набрасываются на (de) платоновского Эра, тем (haec) [самым уже] порицают также и отдых нашего видящего сон Африканского [Младшего] – ибо то и другое лицо, которое сочли бы подходящим для того, что должно быть высказано (enunciandis), было избрано под соответствующее содержание [высказываемого] – давайте сопротивляться напирающему [противнику], и [тогда] ошибочно обличающий [Платона] был бы опровергнут, чтобы после разрушения клеветы на одного (unа) дело того и другого сохранило невредимым, как [это и] дозволено, [своё] достоинство.

6. И не со всякими сказками философия сражается, и не со всякими соглашается. И чтобы легко могло быть отличаемым [то], что [она] из них прогоняла бы от себя и как лишённое святости удаляла бы из самой передней рассуждения [о] священном (sacrae), a (vero) также [то], что [она из них] часто и охотно принимала бы, нужно изложить [это] по ступеням [их] разделения.

7. Сказки, [само] имя которых указывает на изъявление ложного, были придуманы или только ради снискания слушателями удовольствия, или [только ради снискания] также поощрения на хорошее дело (frugem).

8. Слух ласкают или комедии, какие издали [для] исполнения (agendas) Менандр [19] либо его подражатели, или повести, набитые вымышленными приключениями любовников, в которых много упражнялся Арбитр [20], либо, мы с удивлением видим, иногда обыгрывал [и] Апулей [21]. Весь целиком этот род сказок, который сулит одни только забавы [для] ушей, мудрое соображение (sapientiae tractatus) изгоняет из своего святилища в колыбель [младенцев около] кормилиц.

9. Из тех же [сказок], которые поощряют ум читающего к какому-нибудь виду добродетелей, образуется [их] второе подразделение. Ведь в некоторых [из них] повествование заимствуется (locatur) из выдумки, и посредством вымысла сплетается сам порядок изложения, как, [например, таковы] суть известные басни Эзопа, блистающие изяществом выдумки; а (at) в других [из них] повествование обосновывается прочностью истины, однако сама эта истина преподносится посредством чего-то сочинённого и придуманного, и это называется уже сказочный рассказ, [а] не сказка, как, [например, таковы] суть таинства священнодействий, как, [например, то у] Гесиода и Орфея, что рассказывается [ими] о поколениях или деятельности богов, [то], как, [например], передаются загадочные (mystica) мысли пифагорейцев.

10. Итак, из этого второго подразделения [сказок], о котором мы [только что] сказали, первый [их] вид, который передаёт (narratur) воспринятое от ложного посредством ложного, является далёким от философских книг. Следующий [вид сказок] опять разделяется в соответствии с (in) другим [уже] разделением, будучи расчленяемым (scissa) [на таком основании]: ведь когда внутри повествования находится истина и сказочным бывает один только [сам] рассказ, открывается не один только способ передачи истинного через вымысел.

11. Ибо или ткань (contextio) рассказа образуется через посредство [чего-нибудь] постыдного и недостойного божеств, а также подобного небылице, как, [например], боги-прелюбодеи; [как, например], Сатурн [22], отрезающий срамные части [у] отца Неба [23], и сам, с другой стороны, брошенный в темницу [24] сыном [25], завладевшим царской властью, – этот (quod) весь целиком род [рассказов] философы вовсе не желают знать – или [в ткани рассказа] представление о священных вещах выражается под благочестивой завесой вымыслов, и защищённое достойными делами, и украшенное (vestita) [достойными] именами; и это есть один лишь [тот] род вымысла, который допускает осмотрительность философствующего о божественных вещах.

12. Так как, следовательно, ни (vel) вестник Эр, ни видящий сон Африканский [Младший] не порождают никакого препятствия (iniuriam) для обсуждения [вопроса], но, [напротив], изложение священных дел во [всём] своём полном достоинстве было бы защищено этими именами, пусть успокаивается, наконец, [их] обвинитель, обученный отделять сказочные [рассказы] (fabulosa) от сказок.

13. Следует всё же знать, что не во всякое рассуждение философы допускают сказочные [рассказы], даже дозволенные. Но они имеют обыкновение пользоваться ими [только тогда], когда говорят или о душе, или о воздушных либо эфирных силах, или о прочих богах.

14. Впрочем, когда [их] рассуждение осмеливается подняться к высшему и первому из всех [богов] богу, который именуется у греков τἀγαθόν [26], который [именуется] πρῶτον αἴτιον [27], или к уму, который греки называют νοῦν, содержащему первоначальные виды вещей, которые были названы [греками] ἰδέαι, рождённому и возникшему из высшего бога, когда, я повторяю, они говорят о них, высшем боге и уме, они совершенно не касаются ничего сказочного, но если они пытаются обозначить что-нибудь в отношении этого, которое превышает не только лишь [человеческую] речь, но также и человеческое мышление, то [тогда] они прибегают к [некоторого рода] уподоблениям и примерам.

15. Так, Платон, когда он воодушевился рассказать о τἀγαθῷ, не дерзнул сказать, чем оно было бы, зная о нём одно лишь то, что не могло бы быть познано человеком [то], каким бы оно было, но отыскал из видимых [вещей] одно лишь подобное ему солнце, и через посредство [данного] уподобления его [солнцу] он открыл своей речи путь подняться (attollendi se) к непостигаемому.

16. Поэтому и никакого изображения ему не изваяла древность, хотя другим богам они устанавливались, потому что высший бог и рождённый из него ум пребывают как за пределами души, так и выше природы, куда не дозволено приходить ничему из сказок.

17. Касательно же прочих богов {как я [уже] сказал} и касательно души они не напрасно и не [для того], чтобы [себя] позабавить, обращаются к сказочным [рассказам] (fabulosa), но потому что они знают, что недружественным природе является её (sui) прямое и простое описание, которая как отняла у обычных чувств людей уразумение себя [под] разнообразным покровом и укрытием вещей, так и пожелала, чтобы её (sua) тайны извлекались умными [людьми] через посредство сказочных [рассказов].

18. [Вот и] сами тайные верования (mysteria) так скрываются [в] укромных норах (cuniculis) образов, что даже обретавшим их природа таких вещей не показывает себя в подлинном виде (nudam), но [показывает себя таким образом] только превосходным (summatibus) мужам, знающим сокровенную истину благодаря мудрости при [их] толковании; остальные [же], пожалуй, довольствуются для [их] почитания образами, защищающими тайну [верования] от пошлости.