Литмир - Электронная Библиотека

Впрочем, об этом в своем месте.

На раннем майском румяном рассвете долетела до спящей Вятки через стены каменные и деревянные, через сны сладкие и тяжкие уж такая звонкоголосая трель, что многим в дреме почудилось: Жар-птица. И всяк вятич проснулся и ждал. Ответили. Да еще как разбойно! От такого посвиста листья с дерев падают. А вот кто-то – тоненько, как лягушонок: «Тру-уу-у! Труууу!»

Свистунья!

Пришла Свистунья в Вятку. Праздник ни в какие календари не записанный, но чтимый всем вятским народом. Веселая память по событию не только невеселому, но и горькому.

Когда, точно никто уж не знал, то ли во время Батыева ига, то ли позже, а может, и ранее, но ждали хлыновцы врага. К отпору приготовились, позвали на помощь устюжан.

И вот ночью случился бой. Да прежестокий. Утром только и разобрались, свой своего колотил. Тогда-то и пришло на ум – свистки делать.

О том, что свисток принадлежность ратного снаряжения, забылось, стал свисток – свистулькой.

Мастерицы из Дымковской слободы десятками и сотнями приготовляли расписную свою забаву к майской Великорецкой ярмарке.

Братья Васнецовы спешили на Раздерихинский овраг. С обеих сторон уже собралась молодежь. Пересвисты. Перекидки. Овраг широк, надо иметь немалую сноровку, чтобы перебросить свисток на другую сторону.

Снуют лоточники, книгоноши с лубками. Нарядная публика глазеет. Праздник.

Уже трое Васнецовых в Вятке. Николай, Виктор, Петр. Осенью приедет в училище Аполлинарий. Правда, Николай выпускник, но зато на подходе еще двое: Аркадий и Александр. Возможно, Аркадий уже в этом году приедет вместе с Аполлинарием, Аполлинарий пойдет во второй класс, Аркадий в первый.

Спасибо, учеба бесплатная! Где бы отцу столько денег набраться, чтоб всех шестерых выучить? На куличах да пасхальных красненьких яичках капитала не скопишь.

Виктор поглядывает, смеясь глазами, на Петра и Пи-колу. Один уж совсем бородатый дядя, но увлечены одинаково.

Свистят! Кидают! Ищут переброшенные свистки.

Виктор тоже занят поисками, но в богатырской забаве участия не принимает. Ему жалко расстаться с находками. Вот Олень – Золотые рога. Ушки черненькие, хвостик черненький, копытца. По груди и ногам кружки в линию. Желтый с оранжевой сердцевинкой, черная точка, оранжевый кружок, опять черная точка, и повтор. Совсем просто, но олень и впрямь смотрится благородным.

А вот – индюк. На хвосте сама ярмарка. И не больно заковыристо: малиновое перо, синее, кое-где – золото. Поглядишь – улыбнешься. Попробуешь понять, отчего улыбаешься, не поймешь.

– Наши семинаристы тоже здесь, вся Вятка здесь!

Виктор вздрагивает, роняет свистульку. В пяти шагах от него сразу два архиепископа, один свой, вятский, а другой – виленский, из ссыльных, Адам Красинский.

– Покажи нам, студиус, свою добычу.

Виктор поднимает упавшую свистульку, показывает. Адам Красинский берет оленя. Любуется.

– Художественные академии напичкивают студентов бездной знаний о самых высоких предметах. А сей зверь сотворен одним наитием души. Бабой, чьи помыслы не идут дальше избяного порога. Ей бы натопить печку, сварить щи, пряжи напрясть.

– М-да! – важно почмокивает губами вятский владыко.

У ссыльного архиепископа глаза внимательные, но очень быстрые. Глянул и уже все понял, все знает.

– Скажите, молодой человек, а что вы думаете по этому поводу? Откуда в бабе чувство меры, ритма, цвета? Я бывал в Дымковской слободе, смотрел…

Васнецов краснеет. Запросто разговаривать с архиепископами ему не доводилось. Воззрился на оленя. Вятский владыко хмурится – неприятно, что семинаристы перед Европой телями выглядят. Вильно для Вятки – Европа.

– Думаю, все это от радости да еще от сказки, – говорит Васнецов.

– От радости и от сказки?! – На лице Адама Красинского удивление и удовольствие. – От радости и от сказки… Просто, здраво и, как у вас говорят, в точку.

Лицо владыки расплывается улыбкой: не подкачал семинарист!

– А вы задумывались, молодой человек, над истоками непревзойденной красоты «Слова»? Помните? «Се ветри, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнет, реки мутно текут; пороси ноля прикрывают, стязи глаголют… Дети бесови кликом поля перегородиша…» Подумать только! Кликом поля перегородиша! – Красинский даже руки вскинул.

Длинный Васнецов еще более худеет и длиннеет.

– Не знаешь?! – хватил себя по ляжкам владыко.

– Не знаю.

– Не слыхивал?

– Не слыхивал.

– А что вы слыхивали? «Вере Павловне хотелось донести до того, чтобы прибыль делилась поровну между всеми. До этого дошли только в половине третьего года…» Что смотришь? Мы тоже почитывали, но не обмерли от восторга.

Владыко, совершенно сердитый, тянет Красинского за собой.

– Не огорчайтесь, – говорит тот семинаристу. – Я знаю «Слово», потому что переводил его на мой родной язык. Если вам будет интересно, приходите за книгой.

Так вот взял, да и пришел, к архиепископу-то! Ох, судьба!

Ведать не ведал семинарист Васнецов, что уже на той же неделе быть ему в архиерейских покоях, быть по делу срочному и необычайному.

Прибежал в семинарию взмыленный архиерейский служка.

– Васнецов! Собирай скорей все, что ты намалевал, и галопом к самому. Он требует!

Сердце в пятки ушло: за что хотят выволочку устроить? Брал рисунки, какие краше, благолепнее. А служка над душой стоит, охает:

– Живей ты, бога ради! Он никакого промедления не терпит. Страсть ведь как суров.

До архиерейских покоев рысью шпарили. На крыльце служка Васнецова за руку ухватил.

– Теперича отдышись. Рожа-то вон красная. Вот гребешок, волосенки-то расчеши. Ну, вздохни еще разок, и с богом!

Прихожая. Икона Спаса Нерукотворного. Лестница на второй этаж. Служка распахивает дверь.

– Вот он! Вот он, Васнецов! – восклицает архиепископ и сам идет ему навстречу. – Ну, показывай, показывай!

Вроде бы голос не страшный, не гневливый, но куда положить рисунки?

– Кладите прямо на пол! – Васнецов вскидывает глаза: молодое и какое-то особенное лицо. Незнакомец ободряюще улыбается. Васнецов быстро раскладывает на полу рисунки.

– Михаил Францевич, вам карты в руки! – обращается к молодому господину архиепископ.

Тот ловко нагибается, поднимает один рисунок, другой, третий.

– Вы взяли то, что более всего закончено, а мне было бы интересно посмотреть все ваши работы! – Это он говорит оторопевшему семинаристу. Шел на убой, а вроде бы убиением не пахнет.

– Выразительные рисунки, – говорит Адам Красинский. – А вот этот печальный ангел, обведенный темным контуром, думаю, надолго в памяти останется. Что ты нам скажешь, Эльвиро?

Молодой господин, которого назвали сначала Михаилом Францевичем, а теперь Эльвиро, переложил рисунки из правой руки в левую, правую же подал семинаристу.

– Хочу пожать вам руку, будущий мой коллега и сподвижник.

– Так, значит, есть толк в нашем студиозусе?! – восклицает архиепископ. – А мне тоже нравится.

– Лепо, владыко! Лепо! – Это уже запели келейники и священники, и все подошли поздравить семинариста, похлопать по плечу, улыбнуться.

– Мне поручают расписать новый храм! – объяснил ничего не понимающему рисовальщику господин с непривычным лицом. – Без помощников это невозможно.

Впрочем, нам пора познакомиться: художник Эльвиро Андриолли.

– Васнецов, – назвал себя Васнецов.

– Для художника звучит неплохо – Васнецов.

– Так ведь и Пушкин звучит, – улыбнулся Адам Красинский. – Какой-нибудь Ружьев, Саблев, Мушкетов – не звучит, а когда произносишь «Пушкин» – о пушках уже и не вспоминаешь.

– С богом, Васнецов! С богом! – воскликнул радостно архиепископ.

– Подойди под благословение! – шепнули Васнецову услужливо.

Подошел, благословился.

– Завтра я вас жду в храме, – сказал Андриолли, – и, пожалуйста, возьмите все свои рисунки, даже наброски. Они-то меня более всего интересуют.

– Мне ваше лицо знакомо, – сказал виленский архиепископ, тоже подходя к Васнецову. – Вы показывали нам свистульки.

8
{"b":"92128","o":1}