Полная луна медленно плыла над горизонтом, освещая руины. Отбрасываемые развалинами тени сплетались друг с другом, образую причудливые и жуткие картины. Одинокий ворон, парящий над останками некогда величественного города, своим карканьем возвещал о возвращении Господина Ночи. И теперь под его немигающим взглядом кошмары и безумные видения обретали жизнь.

На холме, среди развалившихся сторожевых башен, всё ещё возвышались остатки замка. Там, в чудом сохранившейся зале со сценой, забившись в угол, сидел человек, чьи глаза безумно блестели, отражая свет сотни расставленных вокруг свечей. Это был рослый, пожилой мужчина в грязной серой тунике. У его ног успокаивающе сверкал тонкий серебряный обруч, украшенный крупным аметистом, время от времени он бросал на него взгляд полный страха и отчаянья. Раскачиваясь из стороны в сторону, безумец напевал себе по нос:

«Квазир был лучшим из царских певцов

И песни его обходились без слов.

Голос барда рождал в зрителя уме –

Образ яркий, подобно вспышке во тьме.

И вот Модсогнир дорожа таким слугой –

Забеспокоился, как бы ни прервался того путь земной.

Повелел он мастеру великому Галару

И его знаменитому подмастерью Фьялару:

Как следует потрудиться,

Дабы потомки могли голосом барда насладиться.

Долго думали братья, как сей подвиг свершить,

И для таланта Квазира дверь в вечность открыть.

В итоге преподнесли они царю механизм заводной,

Внутри с Квазира отрезанной головой.

Прошли века, нет уж Модсогнира давно,

Но голос поэта звучит всё равно!»

– Крух! – донеслось с улицы.

Старик со страхом посмотрел на единственное зарешёченное окно, из которого был отчётливо виден огромный сверкающий диск полной луны, и прошептал:

«Ворон, предвестник кошмара.

Ворон, спутник судьбы удара.

Ворон, молю дай мне забвенье,

Хотя бы на одно мгновенье!»

– Как продвигается работа Орфей?

Вздрогнув, безумец медленно повернулся. В покосившемся входном проёме стоял темноволосый эленрим, высокого даже по их меркам роста. Чёрная одежда оттеняла его неестественно бледное худое лицо с острыми скулами, на котором особенно выделялись глаза. Глубоко посаженные, полуприкрытые, янтарного цвета, они будто светились в темноте.

Облизнув губы, старик спросил:

«Владыка ночи, хозяин грёз,

Что за весть ты мне принёс?»

– Твои стихи становятся всё хуже и хуже Орфей, – голос у вошедшего был приятен и мягок, произнося слова, он слегка их растягивал. – Я принёс ноты. Так, как продвигается работа?

В ответ стихотворец опустил голову, по его лицу потекли слёзы.

– Орфей?

Внезапный порыв ветра заставил трепетать пламя всех находящиеся в комнате свечей. Оживились прячущиеся по углам тени, теперь, казалось, что они тянут к Орфею свои руки, шевеля скрюченными пальцами. Лицо старика перекосило от страха, несчастный поднял глаза и увидел напротив окна заслонивший луну призрачный силуэт. Он увидел сверкающие глаза, в которых отражались все его несчастья и страхи.

– Что случилось Орфей? – повторил владыка свой вопрос.

«Мой господин и повелитель,

Души и разума губитель.

Нет больше сил, терпеть мне муки,

Смотреть на проклятые руки!

Они всё тянуться ко мне,

Они зовут меня к себе!

Проклятья, крики и угрозы!

Нет сил, терпеть мне эти грёзы…»

Прошептав последние слова, Орфей вновь опусти глаза.

– Понятно, – вздохнул эленрим.

Постояв ещё немного над рыдающим слугой, Владыка Дрём подошёл к окну. Наступила полночь и луна заняла своё место на небосклоне, в обрамлении из мерцающий звёзд.

– Я видел дивный сон, – после долгой паузы, произнёс эленрим. – Весна. Двое в саду сидят в тени цветущей вишни. Поют птицы, дует лёгкий ветерок. Она дремлет у него на плече, а он рассказывает ей о далёких странах и невиданных чудесах. Тени от листьев на траве складываются в диковинные узоры, будто иллюстрируя его рассказ…

Тихий голос завораживал, это был голос самой ночи. Тянущие свои руки тени в углах, теперь казались деревьями, чья листва колышется на ветру, тишина наполнилась шелестом, а карканье ворона стало подобно пению соловья.

– Мой сон может стать явью Орфей, – пообещал Владыка Грёз. – Ещё немного и ты забудешь о своих кошмарах, все забудут.

– Да! – прохрипел старик, поднимаясь на ноги.

Несчастный раб тянул руки к своему повелителю, в чьих глазах отражались все его чаянья и желания.

– Но… – споткнулся Орфей на своём пути к мечте.

– Что ещё? – недовольно вздохнул эленрим, закрывая глаза.

Дивный мираж развеялся и тьма вновь обступила их. Старик с криком упал на колени и, причитая, обхватил ноги своего властелина.

«Мой повелитель, мой господин,

Есть барьер, но только один!

В своих видениях я видел металл,

За который и душу бы отдал!

Не бронза, не золото и не латунь,

Не серебро, но по цвету как лунь.

Я пробовал сплавы, искал и искал.

Всё, что когда-нибудь слышал и знал, вспоминал!

Но как не пытался, не подходит ничто,

А звук без него совершенно не то!»

– Правда? – в глазах эленрим вспыхнул интерес. – Покажи мне.

– Но владыка! – в голосе старика слышались неподдельный ужас и отчаянье.

– Сыграй мне своё видение.

Тяжело вздохнув, Орфей с содроганием поднял и надел на голову обруч, а затем подошёл к громадному механизму в центре помещения. Это была жуткая смесь из органа, фортепиано и ударных. Переведя дух, слуга эленрим залез внутрь странного устройства.

Некоторое время было слышно лишь неловкое кряхтение, а затем из глубины механизма прозвучали первые аккорды. Это была странная музыка, резкая и тревожная, она казалось, рождалась у тебя в голове, а не в недрах странного инструмента. Под её действием мир вокруг начал меняться, терять чёткость своих очертаний. На место комнаты пришла просторная пещера заполненная пламенем, из которого выступили низкорослые тени. Некоторые из них насмехались над пришельцами, другие шептали грозные пророчества и проклятья, третьи тянули к ним свои руки, словно пытаясь утащить их за собой в огненную бездну. Но эленрим они не интересовали, его внимание привлекла группа теней, стоящая позади прочих, в их руках что-то блестело. Одна из теней, словно почувствовав на себе взгляд Владыки, нехотя развернулась и подошла к эленрим, к груди она прижимала металлический молоточек. Владыка властно протянул вперёд руку, в ответ тень что-то умоляюще прокричала и лишь сильнее сжала своё сокровище. Но эленрим это не остановило, он вырвал у неё из рук свою добычу. В этот момент музыка, казалось достигшая своей кульминации, резко оборвалась, видение исчезло, а в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипываниям Орфея.

– Я видел такое раньше, – произнес Владыка Кошмаров, разглядывая молоточек у себя в руке. – Заканчивай эскизы и приступай к сборке того, что уже готово Орфей. Скоро ты получишь всё, что необходимо. Уже скоро.

***

Ливень. Капли барабанят по навесу, раскаты грома пугают тощих лошадей, они фыркают и толкаются. Солнце должно быть уже клонится к закату, но из-за туч ничего не видно. Весь этот день царит полумрак, время от времени нарушаемый вспышками молний.

Под навесом, рядом с лошадьми, прислонился к столбу Пересмешник – бард, акробат, жонглёр и иллюзионист знаменитого цирка мадам Монсонж. Завернувшись в плащ, сшитый из сотен цветных лоскутков, он с интересом наблюдал за небесным представлением и поедал сочное зелёное яблоко. Небесные всполохи освещали рябое лицо артиста, отражаясь в его глазах, мерцая на кончике его ножа.

Навес с лошадьми стоял на краю обширной поляны, заполненной цветными повозками. В центре всего этого стоял огромный тёмно синий шатёр – апартаменты мадам Монсонж. После очередного удара, откинув полог, оттуда вылезла уродливая тантамареска и, покачиваясь, направилась в сторону Пересмешника.