– Она не желает со мной говорить… – Хуснулла со вздохом переставил чашку с чаем.

– И не будет говорить! Она тебе не Лилия, ходить и распространять на всю деревню, что ты обещал купить ей шубу… Сейчас же марш домой, принарядись, позови с собой Сабира и еще кого-нибудь из солидных родственников, и идите сватать девочку…

Увидев, как Хуснулла оторопел от ее решительных советов, ласковым голосом добавила:

– Понял? Сегодня же! Хоть с легкой душой уеду в Чечню.

– А не выгонит? – Хуснулла с надеждой посмотрел на женщину.

– Выгонит, завтра снова иди. Или укради ее, как крали невест в старые добрые времена наши предки. Будь мужчиной, в конце концов! Негоже тебе ходить вокруг ее дома как шелудивому коту. Думаешь, я не знаю, зачем ты зашел ко мне? Ждешь, небось, не выйдет ли Айгуль на улицу? Иди, не сиди тут истуканом…

– Спасибо тебе, Хаят-апай!

Хуснулла поднялся, облегченно вздохнул, обнял ее худые плечи.

– Умная ты женщина… Кстати, я тут собрал немного денег, доллары, возьми на дорогу, пригодятся…

Он достал из кармана несколько купюр и положил на стол. Не обращая внимания на протестующий жест старушки, он торопливо чмокнул ее в щеку, направился к двери и запрыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в валенок.

– Не отказывайся, Хаят-апай, мы же с тобой родственники… Троюродные… Зачем они нужны, родственники, если не могут помочь в трудную минуту?..

– Ты так не говори, сынок, родственники бывают разные… Иногда даже хуже чужих. Я правильно поняла – ты сейчас за сватами? Хорошая у тебя будет жена, и сына твоего она не обидит…

Уже у дверей Хуснулла вытащил из кармана сложенный листок и протянул старушке:

– Возьми, Хаят-апай, адрес Альфии, моей племянницы. Вдруг пригодится. Она живет в Грозном, замужем за чеченцем. Он там большую должность занимает.

– Это та Альфия, что бывала у меня с отцом? Фу, ты, забыла его имя.… Кажется, Салим…

– Да, да, она… – подтвердил Хуснулла кивком головы. – Салим-агай мне ведь приходится дядей со стороны покойной жены.

– Знаю… – Хаят-апай махнула рукой. – Иди! Не позорь семью, сосватай девочку…

Через три часа в дом влетела взъерошенная Фатима и прямо с порога запричитала:

– Хаят-апай, пойдемте к нам скорее, ради бога, пойдем… Не знаю, что делать-та…

– Случилось что? – старушка притворилась незнайкой. – Садись, отдышись…

– Как можно сидеть-та, у нас там такое! – выпалила она. – Хуснулла, Сабир-агай, Рашит-агай пришли…. Сватают Айгуль. Как быть-та? Она же у меня еще маленькая.

– Ну уж и маленькая! – не согласилась Хаят-апай. – Ей девятнадцать! Медучилище заканчивает . Тебе сколько было, когда замуж выскочила?

– Э-э-э… – хитро протянула Фатима, – в мои семнадцать я намного старше была-та, чем она! Одевайся побыстрее, старая, придешь сама, я побежала…

Она уже закрыла было за собой дверь, но плутовато придержалась за ручку:

– Налей-ка своей настойки, Хаят-апай, не то сердце сейчас остановится! – захныкала Фатима, не переступая порога.

– Я тебе такой настойки налью! – рассердилась Хаят-апай, хватаясь за кочергу. – Век будешь помнить!.. Опозорить хочешь свою дочь?

Последние слова Фатима уже не услышала: махом захлопнула дверь и побежала домой.

Женщина прислонила к печке кочергу и облегченно опустилась на стул.

– Вот так вот… – прошептала она и прерывисто вздохнула. – Теперь пора ехать за Тагиром…

Последние дни перед отъездом были хлопотными. Хоть и с трудом, но удалось продать овец, гусей. Приходили односельчане и кто как мог старались помочь ей собраться в дорогу. Несмотря на то, что в Байгуже уже давно никто не получал зарплату, каждый нес в дом Хаят-апай припрятанные запасы. Перед отъездом она посчитала деньги и ахнула.

– Фатима, у меня столько денег за всю жизнь не было! Триста пятьдесят тысяч рублей! – взволнованно сообщила она соседке.

– Эх ты, старая! – остудила ее Фатима. – Тебе этих денег только на дорогу туда и обратно хватит-та. Нынешние рубли не чета советским. Недавно дочери туфли покупала, простые такие, а выложила пять с лишним тысяч рублей… Так что сильно не радуйся, что много собрала… На дорогу побольше еды припаси, экономнее будет.

– Я как-нибудь выдержу. Тагиру надо бы взять кумыс, баурсак, корот… Он это очень любит.

– Не суетись, Хаят-апай. Все положила в твой рюкзак.

– Мед не забыла?

– Не забыла. Мой муженек смастерил из медной трубки футляр для курая, смотри, вот сюда стоймя поставила. Даже если кто наступит, не сломается, – наставляла Фатима, показывая пожилой женщине, что где лежит. − Еду для тебя собрала в пакет, на неделю хватит. Поднять сможешь-та?

– Ничего, подниму! Я, между прочим, не дряхлая еще, – обиделась Хаят-апай.

– Сказала тоже! Забыла, что восьмой десяток разменяла? И в такую трудную дорогу собираешься… – разозлилась Фатима. – Лучше бы я поехала.

– Что это ты сегодня злющая? – с иронией спросила Хаят-апай. – Вчера, поди, перебрала со сватами?

Фатима будто не слышала намеков соседки, продолжала знакомить ее с содержимым рюкзака и пакета.

– Деньги я разделила на четыре части, – деловито поясняла она, ныряя в поклажу. – Зашила их в твою куртку, свитер, в нижнее белье, а те, что в дороге пригодятся, положила в рюкзак, вот сюда. Поняла?

– Ладно, пора поправить здоровье, – засмеялась Хаят-апай, видя, как лоб Фатимы покрылся испариной. – Открой комод, возьми наливочку, я тоже пригублю.

– Ну и противная же ты старуха! – проворчала Фатима, проворно открывая дверцу комода. – Могла бы уже с утра предложить-та. Нет, помучать ей надобно бедную женщину…

– Этой «бедной женщине» пора бы уже забыть о рюмке да почаще брать в руки Коран, – съехидничала хозяйка. – Куда мне столько наливаешь, я же сказала, только пригублю, в чай добавлю…

– Жизнь-та какая, Хаят-апай! – блаженно потягиваясь, пропела Фатима, с наслаждением опустошив стакан. – И какая праведная ты, старушка, словно икона. Все тебе не так!

Хозяйка не обиделась, осторожно перелила свою чарку настойки в графин.

– Э-э-э… – проговорила она, поставив чашку на стол. – Какая же я праведная? Просто к старости ворчливая стала. У меня, наверное, грехов не меньше твоих, ведь я тоже была молодая, красивая…

– А мне кажется, ты всегда была такая… – искренне выпалила Фатима, наливая себе еще настойки.

– Какая такая? – Хаят-апай с удивлением уставилась на соседку.

– Ну, каменная… Нет, железобетонная! – обрадованно, что нашла нужное слово, воскликнула Фатима.

– Глупая ты, соседушка, – улыбнулась старушка. – Вот доживешь до моего возраста и тоже станешь, как ты говоришь, праведной.

– Я-та? – Фатима хлопнула себя рукой по бедру. – Не смеши, старая!.. Я уж точно в рай не попаду и с тобой там не встречусь. Давай хоть здесь поживем дружно.

Она лукаво подмигнула соседке и, многозначительно посмотрев на пустой стакан, осторожно потянулась за графином.

– Хорошая у тебя настойка, мягкая…

– Ладно, не подхалимничай! – оборвала ее хозяйка. – Поставь графин на место! Нельзя шутить с этим зельем. Сама не балуйся и мужа зажми, он у тебя как восковой. Даст Аллах, внуки, внучки пойдут – живи и радуйся!.. А я не знаю, найду ли своего Тагира, вернусь ли сама… Не знаю…

– Тю-тю-тю… Раскиселилась… Ты о чем это, Хаят-апай? Брось нехорошие мысли в огонь. Перед дорогой грех думать о плохом… Мы еще на свадьбе Тагира погуляем, соседушка!

Фатима оживилась и озорно, словно помолодевшая, выпалила сокровенное.

– Вон моя младшенькая, Алия, подрастает, уже семнадцать ей, вдруг сойдутся? Что скажешь-та?

Хаят-апай поискала в мыслях достойный ответ на дерзкий вопрос, но, взглянув на счастливые, добрые глаза Фатимы, передумала.

– Кто знает… – неопределенно протянула она, – я бы не стала возражать. Алия была бы славной женой моему внуку…

Фатима, приготовившаяся услышать от соседки колкий ответ, оторопела от услышанного. Хотела было сказать что-то хорошее в адрес Тагира и Хаят-апай, но в нахлынувшей теплоте желанной материнской радости слова запутались, и смогла вымолвить первое, что пришло в голову: «Лишь бы ты нашла его там, в Чечне… И сама бы вернулась на своих ногах»…