В три часа дня Джудит Кляйн вместе с детьми пришла в городской суд. На галерею пропустили только Джудит.

– Детям запрещено! – рявкнул высокий судебный чиновник.

Рейчел и Роберту пришлось сесть снаружи в голом каменном коридоре, а мать провели внутрь. Сиденья были холодными, коридор – пустым. Автомат для какао не работал уже несколько лет.

А потом, через потрескивающие динамики, дети услышали суровый голос:

– Феликс Бартоломью Кляйн, тридцати шести лет, вы признаны виновным в проникновении со взломом в правительственное здание, попытку кражи предмета, находящегося в государственной собственности, и в государственной измене за укрывательство книги, признанной вне закона Комитетом Нового Порядка.

Потом они услышали голос Феликса, когда тот еще раз отказался сообщить, где он спрятал книгу. А потом и приговор судьи:

– Пожизненное заключение и каторжные работы в лагере с тюремным режимом на востоке страны. Семье не будет разрешено его навещать.

Затем послышался голос матери:

– Куда вы его отправляете? В какой лагерь? Я хочу писать ему письма!

Послышались звуки борьбы, потом дверь распахнулась, и из зала суда выскочила мать. Она схватила детей за руки.

– Быстрее! Быстрее!

Они побежали в заднюю часть здания и успели увидеть, как два человека в форме заталкивают отца в полицейский фургон. Рейчел на миг увидела силуэт отца в зарешеченном заднем окошке фургона, когда тот сворачивал за угол. Джудит закричала на высокого судебного чиновника, умоляя его остановить фургон и позволить Феликсу попрощаться с семьей. Но чиновник лишь велел ей идти домой и не устраивать беспорядки. А к тому времени фургон уже уехал.

Все закончилось меньше чем за двадцать минут.

Когда в тот вечер Рейчел лежала в кровати, она слышала, как плачет мать. Позднее ей приснились отец, библиотека, солдатские кулаки и сапоги. Она проснулась вся в поту. Роберт подошел к ней, обнял и попытался утешить, но от этого ей еще больше захотелось увидеть отца. Она представила, как его везут в фургоне или на поезде на каторжные работы в какой-то далекий лагерь в замерзших горах на востоке, далеко-далеко от нее, Роберта, мамы и их теплой квартиры, которую отец так любил.

На следующее утро изнуренная переживаниями мать заболела и осталась в постели. Часы в гостиной показывали половину девятого.

– Пойдем, – прошептал Роберт, – попробуем еще раз встретиться с Соломоном.

Дети тихо выскользнули из квартиры, Роберт нес пухлый школьный ранец. В эту ночь Рейчел почти не спала, но хотела быть храброй, чтобы произвести впечатление на брата. Пока они шли, Роберт молчал. Она никогда не видела его таким бледным.

Сегодня они явились на угол улиц Гейне и Хопкинса без опоздания. В девять часов никто не пришел. Напряженно прождали полчаса, но так и не увидели никого читающего газету или с белым цветком. Охваченные отчаянием, они купили лекарство от кашля для Джудит, вернулись в квартиру и спрятали книгу в той же маленькой нише, а потом побежали в школу.

Они поступали так же еще три дня, но человек с белым цветком в петлице так и не появился. Если Соломон и ждал их в тот первый день, он или решил больше не рисковать, или сам был арестован. В конце концов их заметил на улице полицейский, и им пришлось убежать. Удрученные, они вернулись домой.

– Давай все расскажем маме, – предложила Рейчел.

– Нет. Отец заставил нас поклясться, что мы этого не сделаем. А здоровье мамы не выдержит такой тревоги.

Роберт засунул книгу далеко в нишу.

– Предлагаю просто забыть о книге, – сказал он. – Это слишком опасно.

Полмесяца спустя публичная библиотека Северной Бравы «Литера и Логос» была закрыта навсегда. Люди видели, как в здание входили солдаты с молотками, сверлами и топорами. Ходили слухи, что они оторвали там все деревянные панели и отдирали доски пола, что-то изо всех сил разыскивая. Когда солдаты закончили, библиотека была почти полностью уничтожена и повсюду валялись разорванные книги, но солдаты так и не нашли то, что стремились найти.

Только Рейчел и Роберт Кляйн знали почему. Они знали – того, что искали солдаты, в библиотеке нет. А находится оно в северной части города, в двух метрах над головой Роберта. Но дети так ничего и не рассказали матери, даже о том, что в тот вечер были с отцом в библиотеке. Они не говорили об этом даже между собой, опасаясь, что их могут подслушать и причинить еще больше боли и тревог.

Но Рейчел, оставшись одна, вспомнила последние слова отца.

«В этой книге больше секретов, чем вы думаете».

«Но каких секретов? – гадала Рейчел. – И как они могут помочь нам спасти его?»

В июле Роберту исполнилось тринадцать лет, и они все же отпраздновали его день рождения. Лето сменилось осенью. От Феликса новостей не было. Никто не сказал им, в какой лагерь его отправили. Что еще хуже, с момента ареста ни Рейчел, ни ее семья не получили от него ни единого письма. Отец каждый день писал для удовольствия страницу за страницей. А теперь ни одного письма. Как будто он совсем исчез с лица земли.

Несмотря на ухудшающийся кашель, каждую неделю Джудит приходила с детьми в государственный отдел регистрации и учета и требовала, чтобы ей сказали, где ее муж. Но ей смеялись в лицо: мол, если бы все жены пропавших мужей приходили сюда и устраивали скандал, то «мадам, мы бы уже оглохли от их воплей». Бледную от ярости Джудит охрана просто насильно выставила из отдела. На улице она сидела под дождем и била худыми кулачками по тротуару. Дети подняли ее и отвели домой.

С зимой пришли холода. Брава пострадала от нескольких отключений электричества, произошедших из-за вопиющего головотяпства правительства Чарльза Мальстайна. Легкие Джудит, всегда бывшие слабыми, начали отказывать. Но сколько Роберт ни звонил врачам и в больницы, ни один врач не согласился приехать к жене осужденного политического преступника.

Соседи в их доме тоже вели себя безразлично. Все знали о том, что произошло и какой позор Феликс Кляйн навлек на свою семью этим «возмутительным преступлением». Они вежливо улыбались Рейчел на лестнице, но были явно глухи к кашлю и хрипам, доносящимся из их квартиры, и никогда не спрашивали о здоровье матери. Рейчел их всех ненавидела. И их вежливые физиономии, их полуулыбочки. И пока Роберт и Рейчел ухаживали за матерью и поили ее горячим напитком с медом, лимоном и имбирем, состояние Джудит только ухудшалось.

– Почему это никого не волнует? – спросила Рейчел брата, когда они положили на грудь матери очередной горячий компресс. – Как они могут быть такими бессердечными?

– Они не бессердечные, – ответил Роберт. – Они просто боятся.

А потом, в одно воскресное утро в конце января, Рейчел проснулась рано и сразу побежала к матери. Та была бледная и хрипло дышала. Воздух в комнате был таким холодным, что Рейчел видела, как изо рта матери идет пар.

– Рейчел, сядь рядом со мной.

Рейчел села.

– Я плохо себя чувствую, любовь моя.

– Чепуха, мама, ты выглядишь лучше.

Джудит улыбнулась.

– Ты никогда не умела хорошо врать.

Она кашлянула и взяла Рейчел за руку.

– Рейчел, послушай меня. Пообещай мне кое-что. Что бы тебе ни говорили люди, всегда помни, что твой папа был хорошим человеком. То есть он и сейчас хороший человек.

– Да, мама, – кивнула Рейчел. – Я буду помнить всегда.

– И еще запомни, что я всегда буду с тобой. В твоем сердце.

Глаза Рейчел наполнились слезами.

– Но, мама, ты поправишься.

– Если когда-нибудь увидишь отца, скажи ему, что я его люблю.

Рейчел покачала головой. Она чувствовала, что ее сердце вот-вот разорвется. И внезапно поняла, что больше не может хранить тайну. И негромко, чтобы не разбудить Роберта, заговорила:

– Мамочка, я тебе солгала, и Роберт тоже. Мы были с отцом в библиотеке в тот вечер, когда его арестовали.

Глаза Джудит стали очень ясными и спокойными. В квартире наступила оглушающая тишина.