Пожилая женщина вдруг широко улыбнулась, из-за чего её лицо ещё больше избороздили морщины.

— Тамрико! — высунувшись в окно и посмотрев вверх, позвала кого-то старушка. — Это ты тряпками в людей бросаешь? Опять окна моешь, что ли? До дыр протрёшь стёкла.

— Добрый день, тётушка Софико! — послышался уже знакомый Араю голос с четвёртого этажа. — Да вырвалась эта «котейка» и случайно упала на прохожего… Ой, а вы ещё не ушли?

— Да разве можно такого джигита отпускать? Ты что, Тамрико? Где твои глаза?

— Неужели Софико дождалась своего горячего парня? — спросил кто-то со стороны другого подъезда. — Вот Вано не слышит, а то задал бы ей жару.

— Почему не слышу? Всё я слышу, — произнёс старческий мужской голос из глубины квартиры первого этажа, из-за спины улыбающейся очень пожилой женщины. — Только ведь я её никому не отдам, ни грузину, ни чёрту лысому.

Из многих окон послышался смех. Арай обвёл взглядом дом и удивился: на него отовсюду смотрели мужчины и женщины преклонного возраста. По-доброму смотрели, словно давно ждали, соскучились или просто хотели поприветствовать. При этом на одном из балконов пристроилась старушка с биноклем в руках, медленно переводившая оптический прибор с одного соседа на другого. Она тоже была в тёплой вязаной кофте и даже в шапке.

"Странный дом и жители у него такие же. Будто из другого мира: всем есть дело друг до друга. А имена-то какие! Может, здесь грузинское землячество? Только сильно престарелое какое-то".

Он покивал всем, кого увидел, оставил голубую тряпочку на заборе и собрался уже уходить, как его окликнули с первого этажа:

— Не серчай на нас, мил человек. Какие у нас тут развлечения? Одно старичьё осталось. Редкий человек по двору проходит. Вот мы и обрадовались, что погалдеть немного можно. А тряпку я отнесу Тамрико, не переживай.

— А почему она сама не может её забрать? Может, мне подняться? Вам, наверное, нелегко на четвёртый этаж пешком, — просто для поддержания разговора произнёс Арай, не из любопытства.

— Это уж тебя не касается, — вдруг, как отрезала, строго сказала тётушка Софико и, закрывая окно, закончила разговор. — Ступай себе, куда шёл, мил человек.

Пожав плечами, не понимая резкой перемены настроения необычной собеседницы, он направился к арке, через которую вышел к проезжей части. И словно очутился в своём ежедневном мире с суетой людей, не обращавших внимания ни на что вокруг себя. Медленно пройдя к продуктовому магазину «Сталевар», решил купить чего-нибудь к чаю, но остановился перед входными дверями. Арай озирался, будто впервые находился в этом месте. Шум обычной городской улицы ощущался слишком явственно, словно лез под кожу, зудел в ушах, отвлекая от чего-то важного. Кто-то осторожно дотронулся до его локтя и чуть подвинул в сторону, намекая, что зазевавшийся мужчина мешает людям, спешившим за покупками в выходной субботний день.

Не осознавая, что делает, развернулся и снова зашёл под арку, которая казалась ему теперь чуть ли не порталом в другое измерение. Прислушался к жизни старого двора. Там по-прежнему обсуждали чернявого мужчину, на которого приземлилась тряпка Тамрико. Но постепенно разговор переходил к рецептам заготовок, обмену новостями, услышанными по телевизору, да горделивым упоминаниям внуков, отправленных родителями в летние лагеря. Арай привалился спиной к кирпичной стене и стоял, опустив голову. Он никак не мог понять, что же напоминает ему этот странный дом с необычными жителями.

Через некоторое время уже можно было увидеть его, входившего в подъезд неприметной гостиницы под названием «Металлург» времён постройки середины двадцатого века. Но внутри она выглядела вполне современно и предоставляла минимум услуг для одинокого мужчины. Здесь Арай жил около года. Кивнув администратору за стойкой, прошёл в свой номер на втором этаже. Тихо работал кондиционер, создавая прохладу в помещении. Две небольшие комнаты, раздельный санузел, прихожая, в которой помещалась только вешалка — вот и вся его временная жилплощадь. Но ему нравилось здесь больше, чем в съёмной квартире, где он просуществовал почти два года и скоропалительно покинул её. Только вспоминать об этом не любил, гордость бунтовала.

«По крайней мере, не надо самому убирать, стирать, готовить, — думал Арай, проходя в гостиную, по пути скидывая пиджак, а за ним и рубашку, чтобы надеть привычный мягкий джемпер, — а иначе много времени уходило бы на все эти житейские мелочи. И цена ниже, чем за квартиру, и проблем никаких».

Он устроился в кресле, удобно опёрся на подлокотники и вдруг с изумлением осознал, что в течение последних полутора часов ни разу не вспомнил о работе. Это настолько его потрясло, что даже, казалось, пульс замер.

Арай нахмурился, запустил широкую пятерню в густые, чёрные, с уже заметной проседью на висках волосы и чуть дёрнул себя, чтобы настроиться на привычную волну, но у него не получилось. Мысли возвращались в старый двор с пожилыми людьми, перекликающимися друг с другом из окон и балконов разных подъездов.

— Где-то я уже встречал это. Где? Когда? Напоминает немое кино, которое видел в стародавние времена. — И словно из далёкого-далёкого детства послышались голоса соседей, приветствовавших, интересовавшихся, смеявшихся. — Да… Точно. Это было так давно, что память почти стёрлась. Мы тогда жили в Баку. Все дружили, помогали друг другу. Было, да… Потом Ереван, Сумгаит, и всё стало по-другому. Детство кончилось рано.

Воспоминания сразу переметнулись к родителям, которые не общались с ним уже двадцать лет, не простив ранней женитьбы на девушке, не подходившей ему, по их мнению. Они ни разу не видели внуков.

— Даже не поинтересовались, жив ли я вообще, — тихо разговаривал Арай сам с собой, уже успокоившись немного. — Хотя они и так знают, что жив, ведь наконец-то перестали отказываться от моих денег. Раньше приходилось просто пересылать на счёт, а теперь, когда вышли на пенсию… ничего, берут. И это хорошо. Чего уж об этом вспоминать? Давно отвык и от них, и от той семьи, в которой рос. У родителей есть старший сын, им его хватает. Там любимые внуки, рождённые от одобренной невестки. И мои дети меня ненавидят, бывшие жена и тёща тоже. Получается, от меня отказались все: сначала мать с отцом, потом жена, а за ней и дети… Нормально. Жизнь продолжается.

Он закрыл глаза и прилёг на спинку кресла. Лёгкая дремота подкралась незаметно. Но сквозь неё, казалось, долетал искренний смех, голоса, зовущие друзей, вопросы, пожелания.

«Ступай себе, куда шёл, мил человек…» — чётко послышалось, разрывая сонное состояние.

Арай выпрямился в кресле, поморгал, приходя в себя и прошептал:

— Точно, я же собирался выяснить, есть ли новости в автосалоне. Надо позвонить. Вдруг приехала моя машина. Так, глядишь, ещё полдня пройдёт в получении-оформлении. А завтра воскресенье, на работу нельзя, но можно на природу. Скукотища, однако, в этом отпуске. Вот бы с… младшим время провести, да только кто же мне позволит. Я же враг. Ребёнку после встреч со мной становится хуже — так она говорит. Это какой-то бред! Но ради него… Даже по имени собственного сына сложно называть. А каково ему? Всего-то семь лет пацану, из них два последних года он молчит. Совсем. Ни с кем не разговаривает, ни на кого не реагирует, смотрит куда-то вниз, словно не хочет видеть мир вокруг. Врач подозревает… И я ничего не могу сделать!

Он резко встал, прошёл по комнате несколько кругов, выдохнул и позвонил в автосалон. Ему сообщили, что заказанная машина прибыла, можно приезжать за окончательным оформлением покупки.

— Хоть что-то, — сказал сам себе, направляясь к выходу. — Наконец-то. Три года без личного транспорта! Сколько можно? Вдруг это поворотный момент в жизни? Хорошо бы, он был к лучшему.

Весь остаток субботнего дня ушёл на оформление документов, зато к вечеру на стоянке перед гостиницей стоял небольшой тёмно-синий кроссовер Audi Q3, честно заработанный его владельцем за время пребывания в должности директора по охране труда и промышленной безопасности на градообразующем предприятии. Арай решил провести завтрашний день на берегу Дона, в сорока километрах от города. Своих удочек у него не было, просить у друзей не хотелось, поэтому рыбалка не предвиделась.