Глава 11

Подозрение быстро переросло в уверенность, когда около сидевшего у стола сердито и как-то обиженно Назарова тот час же остановился дежурный столовой, сноровисто поставил стакан крепкого и горячего чая (и, наверняка, сладкого), три чизбургера, то бишь ломтя хлеба с сыром. А мне? Ты ведь формально ко мне пришел, работнику ночной смены!

Однако дежурный сначала спросил полковника, все ли ему нравится и не надо ли еще что-то, дождался небрежного ответа, что все генуг. И только после этого соизволил подойти ко мне. Хотя, надо сказать, действия его были быстрые, а каша вкусная и горячая.

В итоге я был доволен. А то, что столовский так задержался около полковника, то ведь повар, а не повариха, что я так ревновать вздумал? Лучше торопись за Назаровым, он и так всяко быстрее выпьет стакан чая, чем ты съешь тарелку каши.

Впрочем, несмотря на известную долю злости, он допивал стакан долго, явно давал мне позавтракать. Правильно, голодный батрак — плохой работник, это повсеместная истина и нечего тут чувствами играть!

Сноровисто поглощая кашу, между делом пытался понять, зачем он ко мне так — по личной причине, из-за Вероники, или по рабочей, из-за якобы вчерашней медленной работы? Да на фига козе баян, вкалываешь, как вол, из-за тебя командиры благодарности получают, почти высочайшие, или, во всяком случае, высокие. Они, между прочим, а не я благословенный.

Наконец-то доел кашу. Увидев это, Назаров залпом допил чай, помассировал виски. Сумрачно отметил:

— Вчера половину ночи дочь мне концерты устраивала из-за тебя. На нервах даже не играла, а плясала на них острыми шпильками.

— Я там не был, — категорически заявил я, — мне было совсем не до этого.

— Да, кстати, — «вспомнил» товарищ полковник, требовательно спросил: — как с ЭВМ, все так же тянем с ремонтом вычислительной техники?

Вот не фига се, какая предъява! Он думает, что я специально саботирую идущий ремонт или это сего лишь предлог для репрессий? Здорово же, и наград совершенно не надо и дочь прижать можно!

Однако, докладывать все равно придется, мало ли я могу придумывать ходы для Назарова, он полковник, я зеленый рядовой, только успевай подпрыгивать.

— Товарищ полковник! — как и положено, встал я по стойке смирно, — за предыдущую рабочую ночь осмотрены все сломанные машины. В большинстве они приведены в деятельное состояние, частично же нуждаются в запасных частях.

— Все? — не поверил мне Назаров. Что ему молокосос что ли, не верит? Агхм, действительно молокосос, мне ведь лишь 18 лет!

Поставил пока на свободный стол тарелку (не забыть помыть, а то опять напрусь на «благодарности»), повел Викентия Александровича к дальней от внешней двери стене. Столов-то оказывалось гораздо меньше, чем ЭВМ, поневоле приходится перекладывать со стола на деревянный пол после ремонта.

А розеток в подвал еще меньше, чем столов. Вот и пришлось поочереди подключать ЭВМ к одной ближайшей розетке и убеждать товарища офицера, что техника реально работает.

Потом подошли к другой технической кучке, там уже, не включая, стал докладывать о причинах поломки и необходимости конкретной детали. Я, кстати, его еще предведумил, что часть ЭВМ я отремонтировал по временной схеме, когда провода, разъемы, кулеры и прочие более простые детали временно поставили, но потом все равно они будут должны быть заменены.

Назаров в ответ восхищенно выматерился, объяснил, что плохой его настрой был не только по причине плохого напряженного разговора с Вероникой. Черт с ней с дочерью, не первое десятилетие женский пол ему нервы портит.

Я навострил уши. Правильно я подозревал, что причина плохого настроения не только в дочери. Оказывается, вчера уже довольно поздно вечером ему звонил ответственный сотрудник штаба ГСВГ и почти официально уведомил, что к вечеру все машины, сломанные Сыромятниковым, должны быть отремонтированы. Старший лейтенант уже отправлен на Крайний Север с понижением и на его карьере можно ставить большой крест.

Но теперь в Министерстве Обороны, обозленные невнятными действиями в ГСВГ, собираются проводить здесь, так сказать, «большой шмон». Может полететь столько товарищей с большими генеральскими звездами. Тут уже о полковнике и думать не будут. Вот и думал пессимистично начальник учебного центра, кем он будет дальше, в каком звании и где, ведь у него только один специалист данного профиля и тот не торопится.

Но теперь, раз он может отчитаться о проделанной работе в исключительно положительном аспекте, то это ведьсовсем другое дело!

И Викентий Александрович неожиданно дружелюбно на меня посмотрел, чем поставил меня в тупик. Что это с ним, право слово, как крайне эмоциональная девица. То плачет, то смеется, то спокоен, то в крик.

Посмотрел него искоса, подумал, что зря, наверное, я так о него наговариваю. Я то смотрю с точки зрения взбаламошенного будущего, моего когда за несколько лет, благодаря дурным политикам, развалилась огромный Советский Союз, рухнул прочный и стабильный социализм. И благодаря этому практически не стало прежней экономики, погибли тысячи людей. На фоне этого события в 1987 году кажутся спокойной трясиной.

А вот мой сегодняшний командир Викентий Александрович имел совсем другое прошлое. Конечно, я его жизнь не знал, но, с учетом возраста, предполагал — послевоенное трудное детство, потом бурная хрущевская молодость. И уж потом, после военного училища армейская жизнь, когда, пусть и мелкие трудности и недомолвки, армия и страна были могучей, а будущее у советского полковника и на пенсии — светлое и оптимальное.

Вот и что тебе пожелать — умереть скорее, чтобы не видеть «черного десятилетия» или прожить в более — менее благополучной нищеты на военной пенсии. И чтобы не Молдавия, ни Хохляндия, ни Чечня и Средняя Азия тебе не попали?

Назаров что-то негромко спросил. Я, будучи погружен в тяжелые думы, с легкостью прошлепал вопрос. тот с легким недовольством заметил, что надо уже подтягивать до уровня закаленного солдата. И одна бессонная ночь — это ерунда. Потом все же повторил вопрос и опять же тихо. Услышал его я понял, почему он не хочет, чтобы его не слышали другие. Полковник спросил:

— Ты можешь говорить со старшими офицерами, в том числе на нехорошие темы.

Как я понял, уже в этом году а армии появилась, нет, не оппозиция против Горбачева, это будет сильно сказано.Просто недовольство политикой генерального секретаря. Ну, тут и я сказано свое «Пхе». Вообще, мое мнение, как профессионального историка, где-то на рубеже 1987/1988 у Горбачева не стало продуманной политики, если можно говорить о вообще политики. Ведь бульканье говна в проруби тоже называется движением, но и только.

Кабинет, кстати состоял из двух комнат, причем в первой находился адъютант в звании лейтенанта. Как и я молодой, хотя постарше этого тела и по годам, и по жизненному опыту. Полковник Назаров его тоже учил, чтобы через год — два переместить в командиры взвода в обычную мотострелковую дивизию.

Но на этот раз он немедленно его убрал с каким-то поручением, на мой взгляд, совершенно второстепенным. «Не доверяет, — показалось как-то мне, — о чем же он хочет говорить, и почему я тогда остаюсь»?

И опять я думал менталитетом человека XXI века. Назаров, если и не доверял своему адъютанту, то лишь на бытовом уровне, а не то, что готовил государственный переворот. И меня он держал реально лишьдля того, что не разбирался в технических деталях. Да и то только на всякий случай.

Так что я сидел, внешне вроде бы скучал, хотя на самом деле азартно слушал. Там было столько наговорено, что блеск. При этом был еще определенная преграда при передаче информации. Викентий Александрович открыто сказал своему телефонному собеседнику генерал-лейтенанту Красильникову, что «здесь у него молодой солдат, еше до присяги и всего говорить нельзя, ведь как бы еще не свой».

Но все равно было интересно. Телефонный разговор помимо непосредственно двоих представляет для остальных такую неудобность, что слышится только один абонент. Но я тут изловчился слышать. Микрофон в трубке телефона был чуткий, а знакомцы и незнакомцы довольно старые и слышали плоховастенько. В общем, говорили они громко. мои же молодые уши почти без особых усилий позволяли донести до моего мозга всю информацию.