Я осторожно отвел в сторону руку с кинжалами, готовясь метнуть их в мерзость, но за мгновение до броска оттолкнулся от перил, уходя от кинувшейся на меня туши. Уклониться полностью не смог — меня дернуло за ногу, вместе с рывком шла острая вспышка боли.

Привалившись к стене между этажами, уставился на расплывающееся красное пятно на брюках — тварь задела ногу когтями. Боли не было, казалось, кожа вокруг раны онемела.

Не сводя взгляда с уродца, кое-как поднялся на ноги и проглотил пару орсов.

Так я его не пробью. Нужно попробовать что-нибудь другое.

Использую вместе с техникой неприметности еще и познание. Поддерживать одновременно обе техники сложно, на ранге основы я бы не справился.

Мое внимание привлекает клинок, напитанный Ци доверху.

Я давно выучил, как в артефакте собирается и используется при ударе духовная энергия, но сейчас я смотрю глубже — за пределы привычного обычному человеку понимания, в самую суть вещи. Закрываю глаза, чтобы обычное зрение меня не отвлекало, и позволяю своему сознанию слиться с клинком, ощущая его холодную сталь как продолжение собственной души. Грубо говоря, он в самом деле продолжение моей души — в нем течет моя Ци. Я давно познаю его. Я начал пользоваться им раньше, чем у меня появилась эта техника. Я знаю его баланс, знаю, сколько он вмещает Ци, знаю, как она течет, что режет без труда, а что — с трудом. Но этого мало.

Внутри клинка скрыт целый мир, невидимый для обычного глаза. Я чувствую, как энергия течет по его лезвию. Я ее

Познаю.

И погружаюсь еще глубже, в самую сердцевину металла. Здесь, в этой точке абсолютной тишины и покоя я вижу сплетение десятков нитей энергии. Нити переплетаются, образуя сложный рунный узор, который я

Познаю.

Все тайны клинка становятся открыты передо мной. Каждая мельчайшая деталь ясна: от структуры металла до самой природы его духовной энергии. Я понимаю, как можно усилить его мощь, как направить поток энергии так, чтобы он стал неодолимой волной.

Я не останавливаюсь на этом. С каждым мгновением мое понимание углубляется. Я осознаю, что клинок — это не просто оружие, а артефакт с зарождающейся душой. Он не живое существо со своей волей и характером, но когда-нибудь, лет через сто постоянных битв, вполне может стать таким.

И теперь я знаю, как сделать так, чтобы мы стали единым целым на поле боя, чтобы каждый удар был не просто механическим движением и попыткой прорвать щиты противника, а выражением нашей гармонии.

Вместо того, чтобы напитывать кинжал до предела и пробивать кожу людоеда острием, я направляю Ци равномерным потоком, концентрируя и усиливая действие рун. А потом — проношусь мимо противника, широким ударом полосуя шею людоеда.

Клинок не пробивает потрепанную кожу, истощенную молниями, пулями, но он будто на миг ныряет за грань, где этой защиты нет. И уже оттуда наносит удар.

Людоед отшатывается, накрывает ладонью рану, откуда хлещет кровища. Сонная артерия перерезана, регенерации у него нет. Осталось выждать, пока тварь истечет кровью.

Но людоед не мог уйти просто так. Не знаю, каким образом он обнаружил меня — может, с помощью чувства опасности, а может, бил наудачу. Мясоед прыгнул ко мне и ударил, а я загородился рукой, а потом — ответил, напитав артефакт Ци правильно.

В горло. В сердце. И напоследок — в подбородок.

Потом отшагнул от конвульсивно дергающегося тела и тупо посмотрел на искалеченную руку. Кожа сорвана, торчат осколки костей и мясо.

В ушах неприятно зашумело. Перед глазами всё плыло, ноги подгибались, на тело вновь накатывала неприятная слабость.

По раненной руке медленно поднимался холод.

Я присел, уперся спиной в бетонную холодную стену. Метрах в пяти валялось судорожно подергивающееся тело людоеда.

Мои пальцы крупно дрожали, и я не мог ухватить и достать нож с семенем орса. Пришлось подключать бинт — белая ткань обмоталась вокруг рукояти и швырнула метательный нож в сторону людоеда.

Бросок вышел не самым лучшим — лезвие зазвенело, скользя по полу коридора, но все-таки докатилось до лужи крови. Кинжал шевельнулся, в семени проклюнулся тонкий отросток.

Сейчас я не продержался бы даже против какой-нибудь вшивой кошмарной крысы, настолько был истощен. Я и в сознании держался-то чудом, ужасно хотелось спать, а перед глазами плавали фиолетовые круги.

Я вытащил из рюкзака аптечку и затянул жгут на руке. Следовало сделать это в первую очередь, но я сейчас несколько не в себе.

Сбоку зажужжало и из-за угла вылетел дрон, глядя на меня темным объективом.

— Держись, Кошелев, — прошипела рация. — Вытащим тебя. Группа уже на подходе.

Пока группа добиралась, я решил заняться медитацией — единственное, на что сейчас был способен.

Я закрыл глаза и сосредоточенно принялся приводить энергетику в порядок. Выправлял потоки Ци, стягивал энергию к ране. Проглотил бы орс, но сегодня я уже выгреб из шкатулки все пилюли.

Только сейчас задумался о том, что я прошел в шаге от смерти, чудом увернувшись от костлявой руки. Однажды мне не повезет, смерть окажется быстрее и умру я где-нибудь в пустом коридоре, незаметно для других, вдали от шумных битв, подвигов и славы. И сожрут меня какие-нибудь крысы, если прежде не появится любопытный искатель и не вытащит тело к обочине, откуда заберет труповозка.

Но если подумать, я для того и сражаюсь, чтобы выживать. Возможно, я все еще жив потому, что бросаюсь в битву с могучими противниками, получаю опыт схваток с сильнейшими и постоянно развиваюсь. Остановка в этом марафоне меня убьет. Я мог уже кучу раз умереть где-нибудь на островах и мой скелет до сих пор бы кочевал бы на куске летающего камня, но я сражаюсь и живу. Причем у меня еще не потрачен шанс в виде второго тела.

Орс сформировался. Я поднялся, кряхтя, как старик, сграбастал истекающую силой пилюлю и положил в шкатулку.

Дрон крутился поблизости и явно заснял все произошедшее, однако я счел, что забрать силу, которой владел мясник, будет лучше, чем упустить ее. Не сомневаюсь, что орс, который формировался над телом ведьмы, забрали сразу же, как увидели.

По лестнице загрохотали ботинки. Первыми на этаж зашли солдаты с автоматами, после них — военные с носилками.

Один из них, видимо, медик, осмотрел мою руку, посветил в глаза фонариком и напоследок вколол что-то в ногу.

— Всё закончилось, брат. На носилки его, мужики! Нет, ты не пойдешь сам до машины — ты вообще видел, что у тебя с ногой?

Меня уложили на носилки и быстро донесли до машины. Я не ожидал такой профессиональной слаженности от военных и всерьез думал, что максимум ожидающей меня заботы — по рации поинтересуются, в состоянии ли я добраться до базы прежде, чем наступит ночь.

От вколотого препарата все вокруг казалось размытым и шумным — у меня что-то спрашивали, спрашивали и спрашивали, но желания отвечать не было никакого. Вопросы и голоса размывались и превращались в густой неумолкающий гул. Потом в глаза долго бил ослепительный свет, от которого хотелось отвернуться, но не получалось.

Очнулся я резко, будто кто-то в моей голове решил, что мне хватит и дернул рубильник. Я увидел выбеленный потолок, а оглядевшись, понял, что лежу в палате. И я здесь не один — в паре метров от меня в глубоком кресле сидит лысый старичок с планшетом.

— Очнулся, молодой человек?

Я кивнул. При попытке ответить горло засаднило — ужасно хотелось пить, а рот и горло были абсолютно сухими.

— Вода на тумбочке слева от тебя. Я — главный военный врач на этой базе.

Я отвинтил пробку, залпом выпил половину бутылки и только после этого понял, что обе руки в порядке.

— И чем я привлек ваше внимание?

— Ты довольно интересный молодой человек. Это говорят все, кто помогал собирать тебя. Тебе пробовали давать наркоз, но он подействовал не слишком хорошо, — принялся объяснять старичок. — Хотя сказать, что ты был в сознании — тоже преувеличить. Пришлось оперировать тебя так.