Детская секция библиотеки была отделена от основного зала ультрапрочным звуконепроницаемым стеклом. Все страницы книг здесь были жестко заламинированы. Полсотни гавриков бешено скакали по разноцветному покрытию, швырялись мячами и огромными мягкими кубиками, лупили друг друга надувными «колбасами» и подушками, висели на кольцах, как на лианах, лазили по турникам, раскачивались на канатах и всячески наслаждались жизнью. Лишь малая часть детей сидела в уголке в шумоподавляющих наушниках и читала. Периодически смирным детям прилетал в голову надувной снаряд. В общем, чистой воды зоопарк.

В глаза мне бросилась одна девочка лет двенадцати. Хотя нет, младше, иначе ее пустили бы в основной зал. Худенькая, сутуловатая, с темными кудрявыми волосами, забранными в хвост, в синем комбинезоне с блестками. Девочка тоскливо стояла у стекла и с завистью (как мне показалось) смотрела на тишь и благодать во взрослой секции: массивные псевдодеревянные столы с зелеными лампами под старину, сдержанный колорит, полумрак, толстые книги без картинок, с шуршащими страницами и  несравненным запахом.

Я прошла по зеленой ковровой дорожке к кафедре библиотекаря. Старушка строго взглянула на меня. Я покраснела, напрягла все душевные силы. Вряд ли получится, но все же?

– Здравствуйте. «Капитал», пожалуйста.

Неумолимая старушка отчеканила:

– Эта книга относится к категории «50+». Ваш идлет.

Я вздохнула и протянула правую руку. Идлет на запястье пиликнул. Сорок восемь.

– Не могу вам ее выдать. Можете ознакомиться с подборкой книг для вашей категории вот на этом стенде.

«Но сорок восемь – это же почти пятьдесят, – бурчала я под нос, пролистывая каталог на экране. – Так и состариться захочется!»

Библия входила в категорию «90+». Когда я пару лет назад пробовала выпросить ее полистать хотя бы в читальном зале, библиотекарь возмутилась: «Милочка, вам и названия такие знать рано!» Может, все же пойти на философский или богословский факультет? Но даже там, наверное, изучают только адаптированные издания или избранные фрагменты.

Библиотека в Игле № 66 хорошая, современная, я сюда часто наведываюсь. Зная мои предпочтения, система предлагает мне новинки о лингвистике и педагогике, классические романы на французском и английском, аудиоспектакли, современную отечественную прозу и много, много фантастики. Каждую неделю выходят сотни книг. В одной только Игле № 66 наберется не меньше дюжины хороших писателей, и их новинки мне советуют прочесть в первую очередь.

На восемьдесят восьмом этаже (ровно на сорок этажей ниже меня) живет Дорофей Пискарев, классный фантаст, у которого смешались реализм, мистика, выдумка, юмор и много чего еще. У него как раз вышел небольшой сборничек, о котором на днях он говорил в интервью. Я решила поддержать «соседа», провела оплату и отправила книгу на принтер. Отлично, есть пара минут на кафетерий.

В кафетерий я пришла не вовремя: туда как раз примчалась на перекус орава детей из-за ультрапрочного стекла. В такие моменты я не жалею, что дала подписку о неразмножении. Сжавшись в своем уголке и нервно постукивая ложечкой о край чашки, я смотрела на выплеснувшееся из детской секции безумие. Нынешние родители, похоже, их вообще не воспитывают! Бумажные стаканчики и одноразовые приборы стали снарядами, салфетки – материалом для оригами, крошки сыпались на пол градом, напитки разливались по столам липкими лужами. На весь этот хаос я взирала с таким ужасом, будто мне за ними убирать.

– Извините, можно здесь сесть? – вежливо рявкнул кто-то над ухом, перекрывая гвалт.

Я обернулась. Это была та самая грустная девочка. Я кивнула и съежилась еще больше, словно она атаман этих разбойников. К моему счастью (и к счастью заведующей кафетерием), большая часть детей вскоре лавиной выкатилась обратно в детскую секцию. Грустная девочка осталась. Она тыкала ложкой кремовую розочку на пирожном, будто сладостями ее кормили трижды в день, а овощи давали только по праздникам.

– Что грустишь? – не выдержала я.

В наступившей тишине показалось, что слова откликнулись эхом.

– Мне одиннадцать. А последнюю часть «Гарри Поттера» можно читать только в двенадцать.

«Хо-хо, кто-то тоже любит классику!» – подумала я.

– А еще в детской секции невозможно читать. Все время шум, и наушники не помогают. И кто-нибудь обязательно стукнет колбасой по голове. И вообще…

Девочка шмыгнула носом. Почему-то вспомнилось, как в юности, перед тем как устроиться на полную ставку на филологическом, я была репетитором. Как водили ко мне вот такую милую, умненькую, печальную девочку готовиться к экзаменам.

– В кафетерий библиотечные книги выносить нельзя, во взрослый зал меня не пускают. А еще мама и отчим сказали, что я люблю книжки, а значит, отлично и бесплатно проведу время в библиотеке. Запихнули меня сюда, а сами сбежали на танцульки…

Девочка чуть не плакала. А у меня внутри клокотало нечто, чего мне явно недодали в детстве.

– Как тебя зовут?

– Яра.

– А меня Марта. Яра, у вас в детской секции есть ножницы и клей?

Она недоверчиво посмотрела на меня: спохватилась, что с незнакомыми тетеньками лучше бы не общаться.

– Есть, – неуверенно сказала девочка.

– Вынеси мне их, пожалуйста.

Она послушно принесла, что я просила.

– А теперь подожди меня здесь. Ешь свое пирожное медленно-медленно, хорошо?

Чувствуя себя совратительницей малолетних, я подошла к электронному терминалу подальше от кафедры библиотекаря. Отправила в печать шестую и седьмую части «Гарри Поттера». Через несколько минут забрала из лотка еще теплые толстенькие книжки и тонкий сборник Пискарева. Пошла с книгами в туалет. Ни один датчик не пикнул: ведь эти книги я оплатила и могу идти с ними, куда захочу.

Не хуже киношного шпиона взялась за дело: срезала обложки с обеих частей гепталогии и на последний том приклеила обложку предпоследнего. Не идеально, но никто присматриваться не будет. Лишнюю книгу и обложку отправила в утилизатор. Вернулась к девочке, чувствуя себя преступницей («Административное правонарушение! А пиво подросткам тоже купишь?»). Протянула ей книгу.

– Вот, Яра, держи.

– Но я же эту читала…

– Ты загляни внутрь, – поторопила я, нервно катая клей-карандаш по столу.

Девочка заглянула. Прочитала несколько строк. Подняла на меня сияющие карие глаза и крепко прижала книгу к груди.

– Спасибо! – прошептала она. – Теперь я даже хочу, чтобы мама подольше задержалась на танцульках!

– Не за что. Эта книга оплачена, так что ее можно читать в кафетерии. Да, не забудь занести ножницы и клей обратно.

– Не забуду, – заверила девочка.

Но она явно забыла и о канцпринадлежностях, и обо мне, и о родителях, и вообще обо всем на свете. Ухмыльнувшись, как и положено совратителям, я прихватила свой томик Дорофея Пискарева и направилась к экспресс-лифтам. Кажется, я знаю решение проблемы с «Капиталом» и Библией. Надо просто задружиться с дерзкой и сострадательной старушкой.

Эля ждала меня на стопятидесятом этаже, в зоне ЗОЖа. Мы с ней давнишние подружки. Когда-то Эля тоже давала подписку о неразмножении, но шесть лет назад вышла замуж и нарушила эту подписку. А потом нарушила снова. Теперь она себя называет матерью-рецидивисткой.

– Ну где ты ходишь? – притворно возмутилась подруга. – У меня ровно три часа на болтовню и стройность.

Болтовня у нас всегда на первом месте, понятно.

Полчаса мы прилежно пыхтели на гимнастических ковриках, пытаясь повторить экзерсисы видеоинструктора. После того, как нудисты отвоевали себе право нудить в спортзалах, мы стали ходить сюда в купальниках. Хорошо, что хоть использование дезодорантов осталось обязательным. Мы пробились сквозь потные голые толпы в другой зал, позанимались какое-то время порознь, а потом сумели захватить два соседних велотренажера. Тут началась болтовня по-крупному. Все секреты и подробности последней недели мы обсудили дотошно, как детективы разбирают обстоятельства запутанного убийства. Что-то у меня все мысли о правонарушениях.