Только как теперь этот мир заключить? Драку начать легко, а вот замириться потом… Да и кому под силу выполнить такую миссию? Тут Его Императорское Величество и вспомнил об опальном министре, который чуть ли не единственный был против военной авантюры, а Сергей Юльевич Витте, дай бог ему здоровья, взял да и согласился взвалить на себя такое, мягко говоря, незавидное поручение. Еще и растрогался по этому поводу: дескать, забыл Государь перед лицом навалившихся на Россию бед прежние обиды и призвал его – незаменимого, дабы послужил Отечеству.
Оно конечно, Сергей Юльевич – человек большого ума и немалых достоинств, и кто, как не он, сможет добиться приемлемого для России мирного договора? Однако для заключения мира между схватившимися не на жизнь, а на смерть государствами личных качеств посланника маловато будет. Японцы напирают, русские не сдаются – поди заставь и тех, и других договориться. Для этого должна была появиться третья сила, и сила эта не заставила себя долго ждать. Война в тихоокеанском регионе затронула интересы Соединенных Штатов, и за океаном, где влияние крупного капитала в том числе и на внешнюю политику всегда было довольно велико, решили усадить враждующие стороны за стол переговоров.
Японию долго уговаривать не пришлось – Страна восходящего солнца вела войну на пределе своих экономических возможностей, а вот с Россией оказалось труднее. Несмотря на колоссальные расходы, большие людские потери и недовольство населения, в России нашлось немало твердолобых голов, требовавших продолжения войны, да и сам Государь, похоже, все еще надеялся переломить ситуацию на фронте в свою пользу. Но чтобы выправить положение, требовалась самая малость: еще один год войны и миллиард рублей золотом расходов (помимо тех двух с половиной миллиардов, которые уже были потрачены на войну). Ни первое, ни второе Российская империя позволить себе не могла. Продолжать войну, несмотря на нарастающее революционное движение, было довольно опасно. С деньгами же дело обстояло совсем плохо: золотой запас исчерпан, в бюджете огромная дыра, на зарубежные займы надеяться не приходится.
В мае 1905-го разум все-таки возобладал, и Николай II дал согласие на участие в мирных переговорах, а вот под это дело крупные международные банкирские дома были не прочь выдать России займы, лишь бы прекратить невыгодную для них войну. Тут же были задействованы проверенные финансовые каналы: от доверенных банкиров Моргана, через лондонских и парижских Ротшильдов, при посредничестве берлинских Мендельсонов нужная информация дошла да одного из коммерческих банков Петербурга, где и приняла очертания конкретных предложений. В Петербурге за дело взялся видный российский банкир прусско-еврейского происхождения Арнольд Карлович Борштейн. С большим трудом, задействовав все свои связи, он извернулся таким образом, чтобы уполномоченным на мирных переговорах от российской стороны стал именно Витте. Бывший министр финансов был, пожалуй, единственным, кто мог рассчитывать на успех в переговорах, кроме того, его хорошо знали в банкирских кругах еще с тех времен, когда он, будучи в министерском кресле, носился с идеей построить международную валютную систему. Причем секретные переговоры с банкирами от имени Витте вел тогда не кто иной, как Борштейн.
Российская и японская делегации отправились в Портсмут.
«Дело дрянь! – констатировал Арнольд Карлович, когда узнал, какие напутствия получил Витте от Государя на аудиенции, состоявшейся накануне его отъезда. – Японцы хотят Сахалин и возмещения расходов, а русский Царь знай себе твердит: никаких контрибуций и ни пяди русской земли. Если так и дальше пойдет, то никакого мира не будет. Сахалин-то ладно, а вот с деньгами как быть? Россия эту войну начала, она же ее проиграла – кому, как не ей, платить за разбитые горшки?»
Бремя контрибуций для России было неподъемным. Это хорошо знал Борштейн, прекрасно понимал Витте, да и Николай II, наверняка, догадывался. На японцев могли бы надавить Соединенные Штаты, чтобы те умерили свои аппетиты, однако совсем без выплаты компенсаций России при сложившихся обстоятельствах не обойтись, а чтобы их заплатить, потребуются иностранные займы. Для этого-то и понадобился Борштейн с его заграничными связями.
Связи были задействованы, согласие от иностранных банкиров открыть кредит получено, но образовалась небольшая загвоздка. Ссужать деньги российскому правительству без достаточного обеспечения никто не решался – кредитоспособность проигравшей войну империи вызывала большие сомнения. Требовался надежный залог.
«Да… Задача…» – поморщившись, подумал Арнольд Карлович, мысли которого были прерваны ударом колокола, возвестившего об отправлении экспресса.
Вокзальные постройки за окном купе плавно поползли назад; Борштейн откинулся на спинку дивана, вынул из кармана массивный золотой портсигар с монограммой, закурил, не торопясь развернул на столике купленную на вокзале газету и углубился в чтение вестей с фронта.
Когда поезд, покинув столицу, миновал пару десятков верст, в дверь купе Арнольда Карловича кто-то постучал тем вежливым, но настойчивым стуком, который сразу же указывает на то, что за дверью находится человек деликатный, но достаточно влиятельный. Не успел директор банка откликнуться на стук, как дверь в купе распахнулась, и внутрь вошел осанистый мужчина в партикулярном костюме.
Борштейн не видел Сергея Юльевича года два, то есть с тех самых пор, как тот был освобожден от должности министра финансов и назначен председателем Комитета министров, что означало, по сути, почетную отставку. За это время Витте мало изменился: та же благородная осанка, то же выражение породистого лица, такой же проницательный взгляд, разве что морщин добавилось, и мешки под глазами стали заметнее.
– Весьма неосмотрительно с вашей стороны ехать тем же поездом, – сказал Сергей Юльевич после обмена приветствиями. – Если вас увидели, могут возникнуть ненужные разговоры…
– Не беспокойтесь, Ваше высокопревосходительство… – ответил Борштейн скрипучим голосом.
– Прошу вас без церемоний, – прервал банкира Витте, недовольно поморщившись.
– Деньги, Сергей Юльевич, любят тишину, – продолжал Арнольд Карлович, слегка картавя. – Ни одна живая душа не знает, куда и зачем я уехал… Даже моя жена.
– На вокзале присутствовали репортеры. Они могли вас узнать.
– У них были дела поважнее… Ваша персона для них намного интереснее, чем моя.
– Боюсь, вы плохо знаете эту публику, – сказал Витте. – Ладно, давайте к делу, – Сергей Юльевич раскрыл кожаную папку, которую он не выпускал из рук во время разговора. – Вот здесь векселя на сумму займа и бумаги, касающиеся залога: перечень драгоценностей, опись, расписки, закладные…
– Отлично… отлично… – бормотал Борштейн, перебирая бумаги, в то время как Витте расположился на диване по другую сторона стола. – И в какую сумму оцениваются эти безделушки?
– Речь идет о личных драгоценностях императорской семьи! – отчеканил Сергей Юльевич. – Попрошу вас этого не забывать!
– Разумеется, но все же сколько они стоят?
– В перечне шестьсот пятьдесят семь ювелирных изделий, которые, по самым скромным подсчетам, стоят триста восемьдесят миллионов золотых рублей.
– Где же находится все это богатство?
– Ценности хранятся в Зимнем дворце в помещениях Бриллиантовой кладовой, – немного помедлив, сказал Витте. – Хочу напомнить, что займы берутся под гарантии самого Государя, – добавил он, заметив, что Борштейн был явно не в восторге от его последних слов, – так что передача драгоценностей в залог на случай невозврата заемных денег – не более чем формальность.
– Я уверен, что до обращения взыскания на коронные драгоценности дело, конечно же, не дойдет, но американские финансисты… вы же понимаете… они привыкли вести дела, полагаясь не на слова, а на что-то более весомое… – изображая сожаление и аккуратно подбирая слова, возразил Арнольд Карлович.
– Вот сохранные расписки, – Сергей Юльевич вынул из папки еще несколько листов. – Они подписаны самим Государем! – Витте многозначительно двинул бровями. – По этим распискам вы или кто-либо другой в любой момент может получить драгоценности на руки.
