Как-то незаметно и неожиданно настала зима: она подкралась тихонечко и внезапно. Еще вчера, когда я гулял по осеннему парку в городе в легкой куртке и кроссовках, было по-летнему тепло, светило солнышко. С лип и дубов лениво падали, словно желтые снежинки листья, и ими был засыпан весь тротуар.

А сегодня, проснувшись, я посмотрел на термометр и ужаснулся: – на нем было минус двадцать градусов. Голодные воробьи шныряли вокруг пустой кормушки, а на кусках сала сидели синицы. На яблоне сидела, распушившись, сорока и внимательно смотрела на сало. Оно было привинчено к газовой трубе болтами, а для прочности еще было привязано стальной проволокой. Я смотрел на сороку и ухмылялся, так знал отлично, что это сало никому не оторвать, даже трактору. Посидев немного, сорока спорхнула с яблони и, распугав синиц, уселась на трубу, делая при этом вид, что она совсем не замечает сала и просто решила отдохнуть перед полетом в жаркие страны.

Потом, убедившись, что за ней никто не наблюдает, она подвинулась к куску сала и внимательно его осмотрела. Затем, попробовала его клюнуть. Но ее клюв не доставал до сала и тогда она попробовала попробовать достать его с другой стороны. И тут ее ждало разочарованье – клюв все равно не доставал. Тогда сорока начала летать вокруг куска сала и в полете ей удалось клюнуть пару раз. Она как колибри махала своими крыльями перед этим куском, но вскоре устала. Сало было отличное: – вкусное и питательное, – как раз для такой морозной погоды. Подумав немного, сорока решила унести его и позавтракать где-нибудь в одиночестве.

Ей надо было сорвать кусок и улететь. Но у нее не было с собой ни гаечного ключа, ни кусачек, – по-видимому, она их не взяла с собой, и тогда она решила просто сорвать сало или газовую трубу. Разогналась, и когда пролетала мимо сала, зацепилась за него своими зубами. Мотнула головой, но была вынуждена признать, что попытка оказалась неудачной, – сало осталось висеть, как ни в чем не бывало. Раз за разом сорока пролетала рядом с салом, пытаясь завладеть этим куском, – оторвать стальную проволоку, болт или кусок трубы, но все было тщетно. Проглотив свои слюни, она улетела. А на сало уселись синицы и продолжили завтракать.

Убедившись, что все в огороде было нормально, я тоже решил позавтракать. После завтрака я всегда выходил в огород с сигаретой, курил и наводил в нем порядок. Сейчас я решил, что одного куска сала мало для целой стаи синиц, и мне надо повесить еще кусок свиной шкуры от грудинки: – там оставалось много сала и синицам его хватит надолго. И крупы воробьям надо подсыпать, а то они печальные сидели на яблоне и наблюдали за синицами, – они были вегетарианцы и не ели ни сала, ни мяса.

Мне надо было одеться по зимнему – на улице был такой лютый мороз! Я нашел свои кожаные рабочие перчатки, меховую куртку, шапку, надел шерстяные носки и пошел. В огороде было много работы: насыпать воробьям крупы, привязать синицам сало и убрать снег. Когда я все сделал, то обратил внимание на свою одежду: перчатки надо было зашить, на куртке разошелся шов, а у шапки оторвался шнурок. Кроме этого я чувствовал, что на носке была дырка, и ее надо было заштопать. После прошлогодней дней зимы я просто убрал свою рабочую одежду подальше и забыл о ней. Зашивать ее я не торопился – вдруг я попаду в рай, и тогда она мне будет не нужна. Сейчас, когда с раем не получилось, мне следовало ее зашить.

Так как у меня не было жены, шил и штопал я сам. И был готов дать любой женщине сто очков форы в этом любимом для себя занятии. Но в этот день у меня не было никакого желания заниматься шитьем и штопкой. Мне пришлось долго себя уговаривать, приводить кучу доводов, чтобы начать работу сейчас, а не завтра, или послезавтра. В конце концов, я себя уломал и достал нитки и иголку.

Начать работу я решил с перчаток: – руки в такой мороз у меня мерзли, и это мне не нравилось: – и морозы и дырявые перчатки. Вдёрнув толстую нитку в иголку, начал пришивать лоскуток кожи на меховую перчатку. Мне все было неудобно, – нитка закручивалась, игла не хотела лезть в кожу, и вдобавок ко всему, мне неудобно было держать перчатку, и одновременно шить. Я начал было ругаться, но потом, едва начав, перестал: – просто одел перчатку на руку и начал зашивать. Сначала игла то и дело впивалась мне в кожу, но я на это вскоре перестал обращать внимание. Главное, дело двигалось, и через полчаса я отремонтировал всю перчатку. Она сидела на моей руке, как влитая, и одновременно мне было в ней тепло и удобно.

Я решил ее не снимать и продолжил. Вторая перчатка тоже требовала починки. Мне не очень было удобно вдевать нитку в иголку, но я справился, и скоро зашил и вторую перчатку. В ней было тоже тепло и удобно. Не снимая с рук перчатки, я приступил к шерстяным носкам. Когда-то я вязал себе джемпера и у меня остался целый мешок пряжи. Нашел походящую нить и дело пошло. Правда, оказалось, что штопать носки было удобней на своей ноге и я, заштопав один носок, не стал его снимать, а надел второй и, найдя дырку, принялся за штопку. У иглы, которой я штопал носки, было большое отверстие для нитки, и эту иглу называли цыганкой. В нее вдернуть нить было плевое дело.

Вскоре я закончил с обоими шерстяными носками, но снимать их не стал, – в них было тепло и удобно. Теперь мне осталось зашить шов на меховой куртке и в принципе, с шитьем и штопкой можно было завязывать. Но в процессе работы я вспомнил, что когда-то я ходил на работе в меховых штанах, и мне следовало посмотреть, не требуют ли они ремонта. Я зарубил это в своей памяти, а потом надел куртку на себя и принялся зашивать шов. Когда закончил, подумал, что это классно: – сидеть в меховой куртке, – мне было тепло и очень удобно. Тем более штаны находились в холодном чулане, и чтобы их найти, надо было в нем сначала все перерыть.

Штаны оказались на месте: – в одном мешке со спецодеждой. Они были чистые и в порядке – их не надо было зашивать. Но померять их мне следовало. Я снял джинсы и влез сначала в одну штанину, а потом во вторую. Они оказались мне как раз, несмотря на то, что я одел их мехом наружу, как и куртку.

Посидев весь в меховой одежде от головы до пят несколько минут, понял, что в ней мне тепло и уютно. Мне не хотелось ее снимать, но когда я попробовать это сделать, не смог снять ни носки, ни перчатки, ни меховую куртку, ни штаны. Они как будто приросли ко мне. Это мне не очень понравилось, но я из спортивного интереса еще надел меховую шапку и пошел к зеркалу: – посмотреть на мехового человека.

В зеркале отразился какой-то орангутанг, или йети, но никак не я: – даже мое лицо было покрыто мехом, из которого блестели умные глаза. Я сказал себе, – хватит, отошел от зеркала и попробовал раздеться. Но у меня ничего не получилось, – все меховые предметы приросли ко мне и не думали слазить. Даже перчатки, из которых теперь торчали короткие, но очень острые когти.

Мучился я целый час, но так и не смог снять ни один предмет своей одежды. Кроме того, когда я снимал перчатку, и вроде бы дело сдвинулось с мёртвой точки, выяснилось, что под перчаткой находиться мясо, из которого я и состою. Мне было очень больно сдирать перчатку с моей руки, и я оставил ее в покое.

Оставалась надежда на помощь извне. Я взял в свою лапу телефон, набрал номер скорой помощи, и когда мне ответил оператор, вместо слов издал какой-то рык или ворчание. Мне стало понятно, что, по крайней мере, на эту зиму я превратился в йети, и вместо того, чтобы подкармливать воробьев, синиц и сорок, я буду на них теперь охотиться.

Моя квартира была, наконец, построена и я с большим воодушевлением стал в ней устраиваться. В ней была спальня и громадная, по-моему, столовая. Только она по замыслу строителей называлась гостиная-кухня. В ней уже стоял кухонный гарнитур и электрическая плита – подарок от строителей. Впоследствии я разделил эту гостиную-кухню на свой кабинет и кухню и стал жить-поживать. Но холодильник мне не подарили, и я купил его на свои деньги. Как только его притащили и установили, мне сразу не понравилось, что он пустой, и отправился за продуктами.