Маша старше меня на десять лет и поэтому постоянно учит меня уму-разуму. Все её наставления начинаются со слова «зачем».
– Зачем ты одела эту блузку? Она тебе не идёт.
– Зачем ты опять летишь к Вере в Калифорнию? Могла бы и она уже приехать домой.
– Зачем ты так много работаешь? Тебе что – денег не хватает? Сократи расходы, а то ты подорвёшь своё здоровье.
– Зачем ты повесила зелёные шторы? Это банально и безвкусно. Завтра я тебе принесу другие.
И так постоянно.
У Маши и Костика двое сыновей, они двойняшки, им по двадцать пять лет. Оба уже женаты. У каждого по дочке.
Маша жутко боится слова «бабушка», потому что оно у неё ассоциируется со словом «старушка». Поэтому она требует, чтобы внучки называли её по имени. Это у неё получается. Но невестки тихо шизеют, когда их малолетние дочки, картавя и пришепётывая, кричат: «Маска, иди сюда, я покажу тебе новую куклу!» А Маша при этом расплывается от счастья, ничуть не обижаясь на фамильярность.
Когда мы доедали салат, селёдочку и ветчинку, пришла Ирина. Это моя самая лучшая подруга. Мы дружили ещё со школы и всегда были очень близки. В последнее время, правда, общение стало более редким, так как у каждой из нас своя очень насыщенная жизнь. Но всё равно, у нас много общего, и мы, по-прежнему, близки. Мы обе имеем гуманитарные специальности, я закончила иняз, а Ира журналистику, и обе сделали достаточно успешную карьеру в своей области. Я работаю переводчицей в очень крупной рекламной компании, а она занимается тележурналистикой. Живёт в сумасшедшем ритме, так что в последнее время я чаще вижу её на экране телевизора, чем вживую.
– Я всего на полчасика, – бросила Ира почти с порога, когда мы поцеловались, и она вручила мне большую коробку в красивой упаковке. Тяжёлая!
– Спасибо! Что это?
– А ты распакуй – узнаешь. Только осторожно.
Я поставила коробку на столик и стала обдумывать, как её распаковать, не повредив красивую обёртку.
– Смелей. Смелей! Прикрикнула Ира, сдёргивая с шеи белый шифоновый шарфик и расстёгивая роскошное пальто из чёрной мягкой кожи с воротником из неизвестно какого зверя.
– Я не видела у тебя это пальто, – с нескрываемым восхищением сказала я.
– В прошлом месяце привезла из Парижа, – небрежно бросила Ирина, явственно гордясь этой небрежностью.
В прихожей материализовалась Маша.
– Жанна, зачем ты держишь Ирочку так долго в прихожей? Скорей за стол! Здравствуй, Ирочка, дорогая, как я рада тебя видеть! В четверг я смотрела твою программу «Дождались!». Я прямо вся обревелась. Это просто супер, просто супер!
И Маша, обхватив Иру за талию, потащила её в гостиную. Я продолжала колдовать над коробкой. Из комнаты слышалось позвякивание и бульканье, а потом громкий хохот Костика.
– Жанночка, иди скорей, мы за тебя пьём, – сладостно пропела Маша. Для неё, с приходом Ирины, наша вечеринка превратилась в свадьбу с генералом.
Я справилась с коробкой и, наконец, к своему изумлению, извлекла из неё довольно большую картину, написанную маслом, в увесистой раме. Раньше Ира особо живописью не увлекалась. На картине было изображено звёздное небо. Я взяла подарок на руки, как большого ребёнка, и внесла в комнату.
– Какая прелесть! – запищала Маша восхищённо. – Вылитый Куинджи.
– Ну это не Куинджи, – возразила Ирина с лёгкой усмешкой. – Это картина моего друга. Он очень талантливый астроном и ещё более талантливый художник.
«Значит, это новое серьёзное увлечение Ирины», – подумала я. До этого её другом был лётчик, а до лётчика – очень известный артист. Настолько известный, что не буду его называть, тем более, что их связь уже в прошлом. Если в отношении профессии и карьеры у нас с Ирой много общего, то в подходе к личному счастью мы совершенно различны.
Ира всегда была блистательной, и за ней непрерывно струился шлейф восхищённых поклонников. Время от времени кому-то из них оказывалась благосклонность. Тем не менее, она никогда не была замужем, и у неё не было детей. Похоже, это был сознательно выбранный ею путь. А может быть, она не встретила человека, который показался ей достойным такой чести. Но она не страдала от этого. Она так быстро мчалась по жизни, что не замечала бега времени. Она была в зените своей популярности и купалась в лучах славы и всеобщего восхищения. Новые проекты постоянно бурлили в её умной, красивой головке, и она всегда находила способы их реализовать.
Что касается меня, то я была замужем дважды. Первый мой муж погиб в автокатастрофе совсем молодым. (От него у меня родилась Верочка). А со вторым мужем я развелась по причине его горячего пристрастия к алкогольным напиткам и к другим женщинам. Может быть, я и решусь когда-нибудь снова выйти замуж, у меня нет отвращения к институту брака. Но только не за Алика. Он идеальный любовник, а, значит, мужем, скорей всего, будет никудышным.
Картина произвела фурор. Во всяком случае, наскоро выпив и закусив жареной свининкой (кстати, оказалась мягкой и сочной. Зря я боялась, что её пересушила), все бросились бегать по квартире в поисках наилучшего места для картины. Особенно радостно суетился Костик. Поскольку с интеллектом у него большая напряжёнка, он находит своё призвание во всяческих рукоприлагательных областях, типа, построгать, покрасить, попилить, прибить, и всё в таком духе. А тут ему как раз засветило прибить гвоздь и повесить картину. Посуетились недолго и единогласно одобрили мою спальню. Стенка как раз напротив изголовья, то есть я просыпаюсь и сразу смотрю на звёздное небо. Костик встал на табурет и, прибивая, от счастья мурлыкал «Мурку».
– Ира, а что конкретно здесь изображено? – Не боясь показаться серой, спросила я.
– Это же наш Млечный путь! – Уничтожив меня презрительным взглядом, ответила Ирина. Я астрономией никогда не увлекалась. И вот результат – «наш» Млечный путь сразу не признала. – Ах, да Млечный путь… – пришлось подхватить мне. Интересно, почему «наш»? Можно подумать, что есть ещё какой-то Млечный путь – «не наш».
Через 10 минут «Млечный путь» занял своё место на стене.
– Пошли пить чай! – Сказала я, подталкивая гостей снова к столу.
Ира взглянула на свои изящные часики. – О, прошу прощения, я должна откланяться. Страшно рада была всех снова повидать.
– Ириша, а вкусный тортик?
Ира картинно развела руками и с пафосной грустью и нарочитой отчётливостью произнесла: – НУ НЕ МОГУ!
– За мной сейчас подъедут. Надеюсь, что скоро увидимся. В следующем месяце в ДК Ленсовета будет презентация нашей новой программы. Приходите! Я пришлю приглашения.
И одарив всех и каждого в отдельности своей солнечной улыбкой, она выпорхнула в прихожую, оставив нам на память ароматный шлейф дорогих французских духов.
Как только за Ириной захлопнулась дверь, Маша широко открыла рот, распахнула глаза, сделала глубокий вдох, и из неё полилась горячая лава. Это был поток междометий и восклицаний, перемежаемый, правда, иногда прилагательными. Другие части речи появлялись реже. Тем не менее, общий смысл сказанного вырисовывался легко. В переводе на нормальный язык, Маша давала Ирине характеристику заносчивой выскочки, бездарной, но настырной, сделавшей свою карьеру известным способом, ловко перепрыгивая из одной постели в другую, а весь её лоск – это тряпки и ухищрения стилистов.
– Маша, прекрати сейчас же! Это моя подруга, я её люблю, и не надо поливать её грязью, тем более в мой день рожденья! Мне это неприятно. Поэтому скушай кусок торта и смени пластинку. Маша насупилась, потому как, кто же любит, когда ему затыкают рот, но возражать не стала и действительно принялась за торт.
Костик к этому моменту сидел на диване, наслаждаясь футболом на экране телевизора. Разговор дальше как-то не очень клеился, да и Бозик затосковал и тихо поскуливал под столом.
– Завтра всем рано вставать, – сказала Маша, вздохнув. – Пойдём, Костик, Жанночке надо отдохнуть.
Мне действительно надо было отдохнуть. Пустота нашего общения меня настолько вымотала, что когда за любимой сестрой и любимым зятем закрылась дверь, я испытала прямо-таки животную радость. Точно такую же радость явно испытывал Семён Семёныч, выбежавший прямо мне в ноги из-под дивана. И мы, как два сообщника, только что завершившие выгодное дело, бодро прошествовали в кухню. Я с высоко поднятыми руками, раскалывавшими ненавистную причёску, он – с высоко поднятым хвостом.
