– Таня, – произнес он как можно строже, – ты почему это в такое время не спишь?
– Потому что ты зачем-то выключаешь телефон! – ответила она по-настоящему сердито. – Ладно, я включила НТВ и потом уже догадалась, где ты! А так давно бы сошла с ума от беспокойства!..
– Что – уже? – поразился Дубинский оперативности телевизионщиков.
– Ты о чем?!
– О том, что не успели дело оформить, как они уже сработали… – буркнул Владимир. – Впрочем, может, оно и к лучшему. Я все равно собирался с утра с ними связаться. А что там сказали-то?
– Сначала ответь, почему телефон выключил! – произнесла вредная Татьяна, основным недостатком которой Дубинский считал ее постоянное беспокойство о его персоне. Никакие разъяснения по части того, что работа следователя тем и отличается от работы оперативника, что проходит в основном в стенах кабинета, а следовательно, лишена даже намека на риск, на Татьяну не действовали.
– Тань, ну ты что как маленькая? – вздохнул Володя. – Что же я, по-твоему, вместо запланированных следственных действий на месте преступления должен был то с тобой, то с начальством по мобиле беседовать?.. Так тогда мы бы и до утра не освободились!
– Перестань так со мной говорить! Я, между прочим, волнуюсь, мало ли что. Предупредил бы, что на выезде, и…
– Ладно, не злись, – покорно сказал Дубинский. – Ну так что там по НТВ?
– Они, как всегда, молодцы! – сдалась наконец жена, явно жаждавшая услышать от мужа какие-нибудь подробности случившегося. – Их оператор совершенно случайно заснял этого убийцу, правда, сквозь какие-то стеклянные двери и видно не очень хорошо, но заснял! Это правда, что он на Мансурова с ножом бросился? Прямо как в романе каком-нибудь…
«Знаем мы эти случайности, – подумал про себя Дубинский. – Наверняка подкарауливали с камерой, чтобы заснять отъезд его эскорта…»
– Танюша, – сказал он вслух, – сколько раз тебе повторять: ни на какие вопросы по работе ни лично, ни по телефону в процессе следствия отвечать мы не имеем права. Ложись-ка ты спать наконец, тем более что ты убедилась: я жив-здоров, но занят!
– Ну и ладно!.. – Она моментально отключила связь, продемонстрировав мужу свою обиду. Но Дубинский, зная Татьянину отходчивость, ничуть не расстроился, не расстроил его и звонок шефа, доставший Володю еще в машине, на обратном пути из клуба. Судя по всему, шефа известие о покушении застало уже сладко спящим, потому что голос у него был злой, каким бывает только спросонья. И этим самым злым голосом он, выслушав предварительно краткий доклад Дубинского, приказал ему, как и пророчил Калина, принимать образовавшееся дело к своему производству.
Даже удивительно, что Володя при этом не слишком огорчился, – вероятно, из-за того, что был он по своей природе человеком любознательным и его действительно весьма заинтересовало странное орудие несостоявшегося убийства.
Предмет его размышлений между тем продолжал спокойно лежать на столе, посверкивая острым, как бритва, стальным лезвием в свете настольной лампы.
Дубинский осторожно взял кинжал в руки и поднес поближе к лампочке, дабы получше разглядеть узор из черненого серебра. Однако внимание его привлек поначалу желобок: Володе показалось, что выглядит он на фоне самого лезвия более тускло не из-за выделки, а из-за того, что на нем имеются какие-то мутноватые потеки… С чего бы это? Но как он ни крутил, как ни вертел кинжал, увериться или, наоборот, разувериться в их наличии так и не сумел. Уж больно узеньким оказался желобок!
И, поразмышляв еще немного, Дубинский решил отправить данную явно антикварную, но от этого не менее опасную штуку, помимо обычной техэкспертизы, еще и на химико-биологическую. Конечно, времени это займет больше, но на легкое и скорое расследование он с того момента, как увидел кинжал, рассчитывать перестал: даже если парень действительно псих, раздобыть столь дорогую вещицу ему все равно негде, а значит, существует некто, кто вложил ее в руки несостоявшегося убийцы. О том, сколько людей и по скольким причинам могут ненавидеть Мансурова и соответственно попытаться с ним разделаться, Владимир Владимирович Дубинский решил пока не думать…
Убрав кинжал в сейф, он тяжело вздохнул и включил компьютер: пора было браться за «бумагомарание», как он сам это называл, после чего, возможно, останется время и на то, чтоб вздремнуть хотя бы пару часиков: для этой цели у Дубинского имелась припасенная заранее и давным-давно раскладушка, хранившаяся в стенном шкафу. О том чтобы утром отправиться отсыпаться домой, он даже не помышлял… И был, разумеется, прав.
– Коломбо, ко мне! Дай сюда!..
Мохнатая черно-белая псина породы «медвежья лайка», разметав по дороге аккуратно собранные в пирамидку палые листья, со всех ног припустила к хозяину, сжимая в «улыбающейся» пасти белый мячик из войлока – свою любимую игрушку.
– Умница… – Мансуров потрепал Коломбо по загривку и совершенно по-мальчишески улыбнулся.
«По-мальчишески» – так подумал Всеволод Иванович Томилин, как раз в этот момент подходивший в сопровождении своего единственного охранника к небольшому особняку, наполовину скрытому все еще не потерявшим листья садом. Территория была обнесена высоким забором из металлических прутьев, позволявших видеть игры хозяина дома с Коломбо – его едва ли не единственной слабостью. С точки зрения Томилина, обносить усадьбу следовало на самом деле не прутьями, а по-настоящему глухим, желательно кирпичным забором.
Об этом он говорил Ренату еще несколько лет назад, когда поселок только строился. А Мансуров в ответ, как всегда, иронично усмехнулся:
– Чудак ты, Сева… Во-первых, поселок охраняемый. Во-вторых, вряд ли я стану бывать тут часто – это в основном для Лиды и ребят. В-третьих, если захотят, и через кирпичный забор достанут…
«Захотеть» с тех пор пытались трижды – если считать с тем эпизодом в клубе, на который Ренат Георгиевич, можно сказать, и внимания почти не обратил. Как-то обошлось… В одном Мансуров оказался прав: свои усилия те, кто пытался достать его, сосредоточивали вокруг офиса и городских апартаментов Мансурова – ясен день, потому что в особняке он бывал хаотично, в кругу семьи редко проводил больше двух-трех дней. Зато рабочий день Рената, когда не было, разумеется, экстраординарных ситуаций, шел по расписанию – четко, как часы. Расписание, а вместе с ним и маршруты, по которым он разъезжал на своем «лендровере», менялись не реже раза в неделю.
– Ну все, Коломбо, все!..
Ренат Георгиевич увидел Томилина, которого в этот момент охранник как раз впустил на территорию, и, кивнув ему в сторону входа в особняк, ласково потрепал прыгавшую вокруг хозяина собаку. Его интонации Коломбо различал прекрасно и, тут же успокоившись, помчался впереди Мансурова к дому.
В холле их уже ждал поднос с двумя чашечками дымящегося кофе, который в доме Мансурова умели варить как нигде: Всеволод Иванович, всю жизнь страдавший от пониженного давления, не уставал гадать над семейным рецептом напитка, от одной чашечки которого лично он получал заряд бодрости не менее чем на полдня. Однако секрет его приготовления Лида, жена Рената, хранила ничуть не хуже, чем ее муж коммерческие тайны. И только посмеивалась над попытками Томилина вызнать его.
– Ну что, – Ренат отхлебнул немного кофе и искоса глянул на своего зама, – придется ехать к господам прокурорам – то бишь следователям.
Он перевел взгляд на старинные напольные часы, украшавшие холл в числе прочей мебели.
– Господин Дубинский Владимир Владимирович, – Мансуров слегка поморщился, – ожидает нас ровно через полтора часа.
– Не понимаю твоего равнодушия ко вчерашнему… – Всеволод Иванович покачал головой, вспомнив, как накануне вечером Мансуров резко пресек первую же его попытку обсудить случившееся. – Извини, но, на мой взгляд, это какое-то странное легкомыслие.
Томилин извлек из внутреннего кармана пиджака мобильный и сердито ткнул в одну из кнопок, его «любимый номер» был запрограммирован не на особу прекрасного пола, которые менялись у холостого Всеволода Ивановича с довольно приличной скоростью, а на личного водителя.
