Древний грек был далек от мысли, что секунды имеют какую-то ценность. Он хотел соотносить себя с другими людьми, может быть, даже с богами, но не с абстрактным временем. Нынешнее же техническое развитие не только порождает новые и новые рекорды, но и распространяет связанную с ними угрозу. Опасность, причем априорную, создают средства. Из каких соображений они используются: мощности, экономичности или удобства – принципиальной роли не играет. Сегодня люди чаще гибнут во время развлекательных поездок за город, чем во время гонок. Комфортность нередко только усиливает опасность, подобно тому как хроническое заболевание порой серьезнее острого.

Для человека, переживающего катастрофу, наступает момент, когда он «божьей силе уступает»[18], и тогда судьбинная сторона жизни представляется ему более значимой, чем та, которую спланировал он сам и чьей тени в благополучные времена не замечал.

Пессимизм, овладевающий человеком после катастрофы, можно приписать истощению силы воли, которая подверглась тяжелому испытанию. Как бы то ни было, у многих людей он носит более трезвый характер, чем оптимизм, основанный на успехе. Его, пессимизм, можно ограничить конкретным случаем, придя к выводу, что план был недостаточно тщательно продуман и точно просчитан. Так, гибель «Титаника» повлекла за собой ряд усовершенствований в области кораблестроения и навигации. Однако эти новшества не помешали другим, еще большим, судам отправиться на дно.

Даже если принимать в расчет катастрофы, не связанные с войной, то можно заметить, что с развитием техники их масштаб только возрастает. Отсюда проистекает все более глубокий пессимизм в отношении самой формы планирования, которая сложилась в нашем мире. Возникает вопрос: как сделать ткань человеческих взглядов и замыслов более прочной? Можно ли укрепить ее и чем-нибудь заслонить от судьбы?

Такова, несомненно, задача религии. Поэтому любой благоразумный человек, даже отрицающий свою связь с религией, поддержит ее в великом конфликте – там, где она сталкивается с атеистическим рационализмом плана и в полной мере ощущает его заносчивость.

И все же нельзя не заметить, что многие люди, принадлежащие к различным расам, народам, социальным слоям и уровням интеллектуального развития, сегодня глухи к религии. Поэтому, чтобы действовать вернее, нужно обращаться к чему-то более глубокому, чем культовая принадлежность, а именно к религиозному инстинкту. Без него не может существовать никто. Даже в самых светлых головах найдется занавес, за которым спрятана святыня. Кто разгадает это невысказанное нечто, жаждущее быть поименованным, тот получит универсальный ключ.

К вышесказанному можно добавить, что с удовлетворением религиозного инстинкта сама религия справляется плохо, даже хуже, чем силы времени. Это явление, затронувшее все культы, должно иметь серьезные причины, однако рассуждать о них пока преждевременно.

Если сравнивать понятие и воззрение или знание и толкование с двумя зданиями, то следует отметить, что между ними существуют комнаты-переходы Zwischengemӓcher). Если они появились, значит, мы достигли стыковой зоны. Это сделало возможным проведение научных дискуссий в таких отраслях, которые прежде не имели академического статуса. На переходный, стыковой характер той или иной области знания также указывает использование в ней не только понятий, но и знаков.

Расширение границ науки можно объяснять по-разному. Например, ее возросшей доступностью вследствие утраты логической строгости. Или же тем, что познание покоряет новые сферы, подвергая их представления научному обоснованию, то есть как бы заполняя светом удаленные шахты.

Следствием указанного явления могут быть методические усовершенствования – в том числе применимые на практике. Сегодня известно, то есть научно установлено, что существуют благоприятные и неблагоприятные дни для проведения хирургических операций. Этим знанием человечество обязано сочетанию статистических, метеорологических и медицинских данных. Если бы в каких-то случаях отказ от оперативного вмешательства мотивировался тем, что пациент видел предостерегающий сон, это тоже было бы допустимо, ведь научное интерпретирование сновидений успешно развивается. Однако никому не придет в голову обращаться к знатокам геомантии при выборе места для строительства целой больницы, или закладывать первый камень в астрологически благоприятный день или останавливать работу, потому что получено дурное предзнаменование.

При проектировании и сооружении подобных зданий в недалеком будущем могут (причем с достаточно высокой долей вероятности) учитываться данные других областей знания: гигиены, климатологии, астрономического и геологического изучения радиации. Однако не исключено, что таким образом будет выбираться то же место и то же время, которые в прежние времена указал бы жрец.

Нередки случаи, когда проницательная мысль, сделав смелую петлю, находит нечто ценное, но давно забытое. Например, так называемый «целебный жар», известный нам с 1917 года как средство лечения паралича, на протяжении веков применялся африканскими знахарями (которые, правда, связывали его действие с вмешательством болотных демонов). Эффективность этого средства объясняется тем, что жар наряду с постом, дыханием и сном обладает подлинной целительной силой, по отношению к которой любое лекарство – просто швейцар, открывающий дверь. Чем сложнее лечение, тем оно более сомнительно.

Если одеть знахаря в белый халат и усадить за микроскоп, то за несколько лет он, вероятно, научится различать спирохеты, причем не только чисто оптически. Со своей стороны, знахарь при всем желании не сможет объяснить европейским коллегам те закономерности, на которых основывались его умения. Придется признать: он эмпирически нащупал то, что наука видит.

В принципе, каждый строй имеет свое искусство врачевания, на которое влияют, кроме прочего, и теневые стороны времени, подобно тому как в нашей медицине нашли отражение техническое дифференцирование, статистический учет данных и стремление к рекордам. Это искусство не может замкнуть свои границы по очень веской причине: человеческий план предполагает только исцеление, но мировой также включает в себя болезнь и смерть. Отсюда конфликты, которые медицина не способна урегулировать на собственном поле, между тем они обостряются прямо пропорционально ее специализации.

Знахарь-бушмен, разумеется, не мог соревноваться с белым врачом в теоретической подготовке, однако отличался от него еще и тем, что не просто выполнял определенную функцию, но также осуществлял служение, к которому невозможно было приобщиться только через знание. С этой особенностью тесно связан тот факт, что африканский врачеватель воспринимал больного и его болезнь целостно (пусть и ненаучно). Как известно, это именно то качество, от которого и наша медицина, и обществознание вообще стремятся избавиться, чтобы достичь большей «пробивной способности».

Народ ощущает указанный недостаток, о чем свидетельствует, в частности, популярность периодически возникающих чудо-целителей. Человеческая вера в научно необъяснимое – это протест, выражающий подозрение, что образование неблагоприятно воздействует на целительную силу – дар, обладание которым в большей степени, чем знания, и в большей степени, чем техника, определяет, кто хороший врач, а кто – нет.

Паскаль сказал: «Обширное знание возвращает нас к Богу». С тех пор некоторые полагают, что наука способна постепенно достичь такого уровня развития, при котором она сможет объять план мироздания, как тонкая оболочка – каркас. В таком случае различие между нею и верой сократилось бы до неощутимости. Наука стала бы религией.

Этого не происходит. Происходит сближение знания с незнанием – сближение вплоть до полного перехода, сравнимое с постепенным проникновением света в темное пространство. Вера сближается с неверием – опять же, вплоть до полного перехода, но более резко. Временами это не луч, а мощный поток. Что же касается знания и веры, то между ними возможно только проведение аналогий. Их разделяет пропасть, преодолимая лишь отчаянным прыжком. Ни воля, ни рациональные аргументы не способны послужить мостом через это ущелье.