Бросаю быстрый взгляд в угол.
Дым еще не успел туда доползти. У нас есть пара минут. Может чуть больше.
Не дожидаясь пока «гости» ворвутся в комнату открываем с восьмым огонь на поражение. И получаем ответный огонь.
Ситуацию усугубляет разгорающийся после взрыва гранаты огонь и «корзинка».
Моя «корзинка» - заложница, что я пришел спасать.
О ней все мои мысли. Как ее вытащить отсюда?
Вдвоём с восьмым мы бы легко вышли. Но не с Глашей на руках. Это даже не риск.
Это чистое самоубийство. Ее ни прикрыть, ни спрятать. Просто вынести на руках под пули? Или закинуть на спину и прикрываться ей как щитом?
Мой мозг судорожно ищет варианты, но не находит.
Мой взгляд мечется к окну. Может, мы сможем уйти через него?
Ни хера! Решетка.
И слишком высоко. С этой стороны высокий фундамент, почти с целый этаж. Девушка такого падения не переживет.
Думай, Грозн!
Вражеский огонь продолжает бить по нам. В пять стволов они пытаются достать нас.
Их беда в том, что они палят вслепую, не целясь, целыми очередями.
Быстро истощают запасы патронов в рожке, а потом всей толпой начинают перезаряжать.
Дебилы.
Это наш шанс.
Знаками показываю восьмому на свето-шумовые.
Он кивает.
Срываем с себя по паре гранат и бросаем в дверной проем.
Почти сразу раздается жуткий грохот и яркая вспышка.
Ее отблески перекрывают огненное пламя.
Из коридора раздается отборный мат и крики, стоны пораженных. Зато ыыстрелы затихают.
Отлично.
А следом раздается уже привычное:
- Лицом в пол!
И хриплые приказы Лешего, кого крутить, а кого не брать.
Выдыхаю, жду несколько томительных секунд, пока в наушнике не раздаётся долгожданное.
- Периметр зачищен!
Отбрасываю автомат и одним прыжком преодолеваю разделяющее нас с Глашкой расстояние.
Рывком откидываю ржавую кровать с матрацем и падаю перед распростёртым на полу телом на колени.
Кровь тонкой струйкой бежит по ее щеке.
Скидываю маску.
Зубами сдираю перчатку.
Откидываю спутанные пряди волос с ее лица.
- Глаша! Девочка моя! - быстро ощупываю. По кончикам пальцев разливается ее слабое тепло.
На бледной шее нахожу сонную артерию и пытаюсь нащупать пульс.
Твою мать! Ничего не могу найти!
Свой собственный пульс, разогнанный адреналином, перекрывает все нахрен!
Прижимаю пальцы сильнее и, наконец, чувствую слабый толчок.
Жива!
Быстро обследую ее тело. Переломов нет. Пулевых тоже.
Кровь на щеке от царапины.
Сгребаю ее в охапку, прижимаю к себе и зарываюсь носом в пряди ее волос на самой макушке. Дышу и не могу надышаться запахом солнца и сладости от моей девочки.
Моя солнечная девочка! Моя! МОЯ!
Глава 46. Аглая
Сознание возвращается толчками, урывками с болью и страхом.
Страхом, что сейчас перед собой я увижу Костика. Его перекошенное безумием лицо и руки, пытающиеся облапать меня, стянуть с меня кофту и расстегнуть ширинку.
«Ты уже порченный товар, дорогая! Мне ты больше не нужна. Амирову подавно. Но я все равно трахну тебя! Чтобы ты могла сравнить, как ебут настоящие мужчины...» - всплывает мерзкое воспоминание.
Сглатываю и дергаюсь.
Руки и ноги путаются в чем-то. Неужели я связана?
Паника острыми когтями вспарывает грудь.
Я задыхаюсь. Горло раздирает от сухости и першения. Захожусь в удушающем кашле. Мое тело бьется на мокрой кровати.
Нет! Только не это! Я не хочу возвращаться в тот ад! Нет! Не надо!
- Дима! Дима, зови врача, - вплывает в сознание до боли родной голос мамы.
Кашель обрывается резкой болью в груди.
Медленно выдыхаю и открываю глаза.
Прямо передо мной, на краешке больничной кровати сидит она.
- Мама! - слезы брызжут из моих глаз. - Мамочка!
Хочу бросится ей на шею, обнять и поцеловать. Но сил совсем нет.
Всхлипываю. Я так по ней соскучилась! И по папе тоже.
Смотрю на нее сквозь призму своих слез и пережитого ужаса.
Я не видела ее всего несколько дней. Вряд ли больше недели. Но совсем не узнаю ее.
Ее ярко-синие глаза побледнели и налились тревожной печалью.
Между идеальных бровей залегла глубокая складка. Точно такие же обрисовали носогубный треугольник.
За прошедшие дни мама резко постарела. Теперь вместо роскошной ухоженной блондинки, которой не дашь больше пятидесяти, передо мной сидит женщина далеко за шестьдесят.
Тревоги и переживания вернули ей ее истинный возраст.
- Доченька! - она сжимает мою ладонь и плачет. - Родная, все хорошо! Все хорошо...
Она повторяет это снова и снова. Кажется, что она пытается успокоить не меня, а себя.
- Прости меня, мам! - всхлипываю. - Прости... Я не думала...
Слезы двумя ручьями стекают по щекам.
Я не пытаюсь их остановить.
Мне нужна сейчас эта истерика.
Я должна выплеснуть пережитый ужас. Слезами смыть болезненные воспоминания.
- Это был Костик, мам... это был наш Костик! - боль и отчаянье сплетаются воедино.
Я до сих пор не могу поверить, что мой лучший друг был способен на такое!
- Я знаю, - шепчет мама.
Ее слезы капают на наши переплетённые руки.
Следом за образом обезумевшего друга перед глазами встает другой образ.
Полная его противоположность. Высокий и поджарый мужчина. С прекрасно развитыми мышцами и плавными хищными движениями.
Грозный.
Алексей Перевалов.
Мой первый мужчина.
Мой мужчина!
Всхлипываю.
Нет!
Тогда, в горячечном бреду, мне показалось, что он пришел за мной, звал за собой и говорил, что я его.
И я была готова уйти за ним за грань. Лишь бы вместе. Лишь бы рядом.
Но я выжила... и это хорошо.
Сердце сжимается в груди. Обливается горячей кровью, но все-таки бьется.
Хорошо. Уговариваю саму себя. Хватит быть эгоисткой. Мои родители не заслужили такое отношение.
Достаточно посмотреть на всегда сдержанную маму, чтобы понять, как она волновалась обо мне. И все это далось ей нелегко.
Мечтать о смерти сейчас - подлость по отношению к родителям!
Дверь в мою палату распахивается.
На пороге появляется уже немолодой врач.
А следом за ним и папа.
- Папа!
Кругленький папа, словно воздушный шарик в несколько прыжков преодолевает расстояние до моей кровати и обнимает нас с мамой.
- Папочка! - новая волна истерики накатывает на меня. - Прости меня! Я так виновата!
- Нет!
- Не надо! - хором говорят родители.
- Я не думала, что все так получиться. Что Костя, что он... - спазм сжимает горло и я не могу продолжать.
- Все хорошо, родная! - они гладят меня по голове. Заглядывают в глаза и целуют мои руки.
Так мы и замираем, не разрывая объятий.
Дружно судорожно вздыхаем. Мы с мамой всхлипываем, отец фыркает.
Родительские руки дарят мне так необходимое тепло и поддержку.
Врач за нашими спинами откашливается и просит моих родителей оставить нас. Неохотно они соглашаются.
Осмотр не занимает много времени. Опрос отнимает последние силы и я откидываюсь на подушку и погружаюсь в тревожную серую дрему.
Весь ужас пережитого возвращается. Снова и снова я попадаю в узкий темный коридор дешевого мотеля. Грязные стены и рваный линолеум.
Звуки выстрелов и...
Грозный заваливается на бок. Из-под его тела расползается уродливое темно-алое пятно.
Оно растет и ширится, подходит к моим ногам, пачкает подошвы, поднимается все выше по моим джинсам.
Дергаюсь.
Слезы ручьями стекают по моим щекам, чувствую их через сон, через боль.
- Нет! Грозный! Не умирай! - кричу я во сне.
И тут он снова приходит ко мне.
Сильные и такие ласковые руки смахивают пряди моих волос и нежно обрисовывают овал лица. Подушечка большого пальца поглаживает меня по скуле. Кожа моментально вспыхивает. Это прикосновение невозможно спутать ни с чем.
