События во Франции заставили военных профессионалов пересмотреть свои выкладки. Забегая вперед скажу, что приемы и набор действий, рекомендуемых в случае окружения, перечисленные еще в 1939-м, по сути не изменились до конца войны. Разве что сильно изменились силы и средства, которыми теперь мог располагать командир частей попавших в окружение.

Тем не менее переосмысление роли механизированных частей в частности и вообще новой «войны моторов» происходило. Январь 1941-го, в журнале «Военная мысль» выходит статья полковника Ивана Христофоровича (на самом деле он конечно Оване́с Хачату́рович) Баграмяна, «Стрелковый корпус в окружении».

В статье Баграмян указывал, что развитие технологий позволяет совершать окружения и на не пересеченной местности, отрезая от снабжения даже крупные силы. Указывал на сложности обороны для окруженных частей — фронт круговой обороны оказывается заметно протяженнее чем та линия фронта, которую части занимали перед окружением, что позволяет противнику рассекать и громить окруженные части. Разумно указывал также, что даже с высокой насыщенностью грузовиками и арттягачами моторизованным частям будет трудно сформировать сплошной фронт в тылу окружаемых частей, и они будут захватывать в первую очередь узлы дорог и стремиться сформировать сеть опорных пунктов.

Выдвигался ряд предположений — выходить например следовало ночью… И так далее, и тому подобное.

Как это часто случается в полной мрачной иронии человеческой истории, уже в сентябре 1941 года Иван Христофорович смог проверить свои теоретические выкладки, попав в самый крупный котел «Восточного Фронта». Киевский.

Баграмян даже в теории не предполагал, что возможно окружить не то что корпус, а армию. Даже две армии.

Это было действительно неожиданно. К такому красные командиры в 1941-м готовы не были.

Но неожиданностей хватало и для немцев. Именно к концу Уманской драмы относится запись в дневнике фельдмаршала Браухича о русских: «Первый серьезный противник». Генерал-полковник Гальдер, начальник Генштаба сухопутных войск вермахта, был человеком куда более приземленным, и в своем дневнике раздраженно отмечал, что в летних боях 1941-го советские бойцы ожесточенно сражались, но в таких выражениях «русские опять выскользнули из котла». Генерал Метельский, один из лучших красных командиров 1941-го, и в самом деле умудрялся наносить контрудары пехотой и действительно, раз за разом, срывал немцам планы. Позволю себе отдельно процитировать начальника штаба люфтваффе, генерал-майора Гофмана фон Вальдау, который записал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям».

Обратите внимание, я цитирую дневники — мемуары это такой особый жанр литературы, к нему нужно подходить понимая контекст и уже глубоко погруженному в тему. А вот дневники, это почти всегда правдивые, пусть и субъективные, впечатления.

Немцев шокировали их огромные потери. В том же люфтваффе, только за один день, 22 июня 1941 года, немцы потеряли 300 самолетов, чего в боях с союзниками не было. В своей книге «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» английский историк, Роберт Кершоу, собрал воспоминания военнослужащих вермахта о первом годе войны. Английский исследователь утверждает, что уже в это время в армии вермахта появилась поговорка: «Лучше три французских кампании, чем одна русская».

А у нас в народе множество присказок в том ключе, что первую половину войны перетерпели, а вторую половину пережили. Откровенно говоря, попавшие в котлы 1941-го имели вполне обоснованные претензии к командованию, начиная с самого высокого. Но все же, сейчас с высоты послезнания, надо сказать прямо — высший и средний командный состав, не говоря уже о рядовых и сержантах Красной Армии, показал себя умелыми, профессиональными бойцами. Уже в 1941-м наши предки бились лучше чем французская армия, которая еще не так давно единодушно считалась лучшей сухопутной армией Европы, а значит и мира.

Но, я все же бы поостерегся с громкими заявлениями о том что «Русская Кампания была проиграна уже в первые два месяца войны». Или даже «блицкриг провалился в первые две недели». Помимо того, что сами немцы понятие «блицкриг» имели куда более размытое, чем у их противников после войны, и потому сильно сокрушаться по его провалу не могли, куда серьезнее то, что они вовсе не чувствовали себя проигравшими.

Да, 1942-й начался контрнаступлением под Москвой, но лето этого же года уже было полностью немецкое, они буквально делали что хотели. Немного не дошли до Бакинской нефти — но ведь совсем чуть-чуть. Провал под Сталинградом, как впрочем и захват Харькова объяснялся очевидным — немецкий генштаб поверил своим генералам, и принял их доклады по советским потерям, уменьшив их всего в два раза. Надо сказать, что несмотря на некую умозрительность расчетов немецкого командования, они обычно оказывались верны. Например немецкие штабисты между собой договорились, что на один миллион населения страна может выставить примерно одну дивизию, и оказались правы. Конечно, уже в наступлении под Москвой появились свежие, с нуля сформированные дивизии, например та же Панфиловская — но немецкий генералитет не вполне понимал масштаб перманентной мобилизации, развернутой в Советском Союзе. Да и действительно значимый результат она даст все же в 1943-м, спустя два года войны. На которые никто не рассчитывал. Но тех сил, которые окружат армию Паулюса в Сталинграде, по расчетам немецкого генштаба, у русских просто не могло быть — и потому они так ослабили фланги. Тем не менее, за все время битвы за Сталинград, потери наших войск составили 1 миллион двести тысяч человек, а это очень много. Немецкие потери оказались выше почти ровно на окруженную группировку немцев в Сталинграде — 1 миллион пятьсот тысяч человек, но это скорее совпадение. К тому же, львиная доля немецких потерь приходится на войска их сателлитов, в частности итальянцев и румын.

Как видите, немцы все еще ведут в счете. Больше того, они выигрывают — немецкий генштаб видит, что СССР уже истощен, кадровая армия фактически уничтожена, мобилизационная база захвачена, запасы «неистощимых» людских ресурсов у «советов» на исходе. Да и всех других ресурсов. Эта тяжелая ситуация, кратко изложена самим Сталиным в приказе «Ни шагу назад!», так что вряд ли её можно назвать особой тайной для немецкого генералитета.

Сейчас, в 1943-м немцы на подъеме. Ведь уже почти традиционно зима считалась «русской». Однако немцам под Харьковом удалось переломить эту тенденцию, и самим перейти в наступление, хоть и в конце зимы. Оставалось просто, хоть частично, повторить успех 1941-го. Один хороший котел и Красная Армия ослабнет достаточно, для того чтобы следующие удары не стали напряженными битвами, а просто добиванием уже обреченных русских.

Нужен был просто еще один, хороший котел. Всего один.

Например, срезать миллион советских солдат в Курском выступе.

По результатам боев в 1943-м немцы пришли к выводу, что это им вполне по силам.

А вот выводы советского командования показались бы немецким генералам неожиданными.

Глава 21

Перелом

Сейчас мы знаем что «котлы 41-го» к 1943-му году остались позади. По крайней мере, в таких чудовищных масштабах, как в 1941-м. Но для наших предков это было не так. Давайте поговорим о том, как именно они нашли противоядие от этой напасти.

К лету 1943-го немецкое командование подошло с армией неслыханной, небывалой силы. Это буквально — никогда, ни до, ни после, не было армии столь же сильной по отношению к другим армиям мира, как был силен вермахт в 1943. Несмотря на то, что в 1945-м Красная Армия превзошла вермахт по многим параметрам, включая танки и самолеты, при ближайшем рассмотрении можно выяснить, что в наступающих советских дивизиях 1945 был некомплект примерно в 50% от личного состава. Дивизия с семью тысячами списочного состава считалась практически полнокровной, зачастую выступая «тараном» наступлений 1945-го. Именно такой дивизии Чуйков доверил штурмовать Познань.