— Эй! Есть кто⁈

Тишина. Только ветер налетел и зашумел в кронах. Земля здесь после ночного дождя еще была влажная.

Трубачев снова посмотрел на дверь. Если отодвинуть березу, то можно попробовать открыть дверь. А зачем?

«Совсем старый с катушек съехал», — сказала бы жена.

Смутное беспокойство в груди не утихало, тревожило. Трубачев оглядел дверь. Ее ставили на свежую кладку, причем каменщик был явно неопытный. Или работал спустя рукава, с бодуна. Кто ж так раствор кладет? Трубачев покачал головой. Ладно.

Он в последний раз посмотрел на дот, повернулся и неторопливо пошел к машине. Пора домой, бабка ждет. Влажная земля пружинила под сапогами. Хрустнула веточка.

Трубачев дошел до машины — желтого «жигуля», сел в машину и уехал.

Если бы Нина закричала, он бы ее услышал — потому что был всего в нескольких метрах от бункера.

* * *

Нина не кричала. Она спала. В последние дни (недели?) она все меньше двигалась, все больше лежала и дремала на своем жестком ложе.

Она попыталась потереть лицо, но пальцы не слушались.

Казалось, не будь на них кожи и кусочков грязного лейкопластыря — они просто не выдержали бы и рассыпались на миллион крошечных осколков.

Руки ее были ледяными, словно кусок льда в морозилке.

Это было настолько странно и непривычно, что она снова заплакала.

И стала тереть лицо, пока не размазала соль до самых глаз, а слезы больше не капали. «Потому что замерзли».

Потом она услышала плач. Нина медленно повернулась, не веря…

Призрак плакал.

В Пещере.

* * *

Она вспомнила тот день, когда ей позвонила подруга. Она была в слезах, потому что закрутила роман с начальником и потеряла работу.

Проклятье…

— Слышала, в «Газпромнефть» требуются секретари? Хочешь попробовать? — спросила она… Что? Сначала Нина решила, что подруга издевается. С ее-то высшим филологическим — и в простые секретари?

Через полгода она уже работала в дочке «Газпрома».

А еще через полгода ее повысили до менеджера.

Потом еще один скачок…

И еще…

Скоро в ее подчинении было семь девушек и сорок два сотрудника. Потом, однажды, на корпоративе, они случайно пересеклись с другой компанией. Отмечавшей чей-то день рождения.

Так она познакомилась со Свечниковым.

* * *

Призрак плакал. Она его утешала.

В темноте, под звездным небом. А дождь все шел и шел. Она гладила его холодное гладкое тело, а потом…

Она почувствовала на губах его вкус — соленый, горький…

И вспомнила то, чего никогда уже не будет…

Она вспомнила их первую ночь.

Он обнимал ее на балконе.

Был теплый летний вечер.

На небе появлялись первые звезды.

Было очень тихо — ни ветерка.

Только вода тихо плескалась в фонтане внизу.

* * *

— Не плачь, — сказал ей голос.

И она снова вспомнила о теле, которого у нее давно уже не было и которое скоро вернется, несмотря на то, что она давно уже ничего не чувствует…

Нина проснулась в холодных объятиях призрака.

В комнате было темно.

На улице был вечер.

— Так всегда, — сказала она себе. — Наступает ночь, а я не сплю.

Он промолчал и, прижавшись к ней, уснул.

* * *

Она вспомнила, как в детстве, когда они с родителями гостили в деревне, ее младшая сестра провалилась в колодец.

Они играли в прятки, и сестра не заметила дыру в земле, замаскированную зарослями травы и репейника.

А может, наоборот, она нашла старый колодец и хотела там спрятаться от Нины, но сил не хватило. Стенки колодца были скользкие от мха и плесени, и сестра не смогла вскарабкаться обратно. Все пошло не по плану.

«Зная мою сестру, — подумала Нина, — я бы поставила на этот вариант».

Ее нашли, когда она уже задыхалась от нехватки воздуха. Она все это время кричала, не переставая.

Сестра была маленькая и худенькая, она не могла выбраться сама, но в панике металась внизу, по пояс в воде, пытаясь найти выход — туда, наверх, где солнце и свежий воздух, где ее уже зовут мама и папа.

Потом ее вытащили за волосы.

А Нина смотрела, как сестру, плачущую, мокрую, дрожащую, закутанную в полотенце, обнимает мама, рядом стоит папа, и думала: «Уж я бы никого не стала звать. Я бы выбралась сама».

Она очнулась.

* * *

Она подняла левую руку и попыталась вытереть слезы.

И не смогла.

Рука не двигалась.

Она попыталась встать. Но не сумела. Руки и ноги больше не подчинялись ей.

Двигалась только правая рука.

Левая была абсолютно недвижима.

Призрачный пес-призрак завыл, захлюпал носом, потом начал визгливо подвывать. Нина начала привыкать, что живет в окружении голосов и призраков. Иногда она слышала, как они играют в боулинг. Стеклянными шарами и стеклянными же кеглями…

И вдруг снова заплакала.

— Все из-за тебя, — прошептала она.

Слезы капали.

Но вдруг они резко высохли, и она поняла, что на самом деле уже не может плакать.

* * *

И вдруг она увидела, как призраки, играющие в боулинг, рассыпались вдребезги: шарики, кегли полетели по Пещере, а затем и вовсе исчезли.

Она видела, как они разлетаются на мелкие осколки и падают на пол между стеной и потолком.

Но ни один не разбился.

Призрак, играющий в боулинг, исчез вместе с кеглями.

А потом она увидела…

Он стоял в центре Пещеры. Ее муж. Высокий и красивый. Свечников. Свеча.

И тут она подумала: ну вот, сейчас снова станет больно.

И стало больно.

* * *

А может, это и не слезы вовсе…

Может, это та самая влага, которую называют «слезы счастья»?

Может, и нет.

Как знать?

Так или иначе, в Пещере стало светлее, и привидению, похоже, стало легче.

Свечников снова засмеялся и пошел к ней. Это было уже слишком для нее. В два прыжка она преодолела расстояние, разделявшее их, и ударила его.

* * *

Нина проснулась, как от удара. Она все еще не могла прийти в себя. Выплыть из кошмарного, повторяющегося, переплетающегося с самим собой сна.

— Эй! — снова откуда-то позвал далекий голос. — Есть кто⁈

Тишина. Шум ветра и падение капель. Шаги удалялись. Вот хрустнула ветка.

«Это не призрак», — вдруг поняла она. Она со стоном поднялась. В испуге вскинула левую руку, сжала пальцы. Они нехотя, но подчинились.

Значит, до этого все было сном. И ее паралич. И призраки, полные звездного света. И стеклянный боулинг. Хлоп! Дзынннь. Звонко разлетаются на части стеклянные кегли… и тонкий звон еще долго затихает в воздухе. И Свечников, молодой и красивый. И голос.

Она слышала его. И он был… непризрачный. Дребезжащий, как бывает у стариков. Хрипловатый. И настоящий.

Нина вскочила — и едва снова не упала. Из-за долгого лежания на твердом, в одной позе все тело занемело. Ребра страшно ныли. По всей левой ноге бегали мелкие безжалостные иголочки. «Он же уходит. Тот старик!» Нина сделала шаг… Онемевшая нога подвернулась. «Блин!» Нина со стоном повалилась на пол. Ох! От удара в глазах потемнело.

Нина с усилием выдохнула. Затем подтянулась на руках и поползла, цепляясь за каменный пол пальцами с ободранными ногтями. С грязными кусочками пластыря на них. Нога постепенно отходила, электрические разряды пробегали по ней от пальцев до головы.

Нина добралась до двери уже на четвереньках. Пальцы и колени просили пощады. Плевать. Нина прильнула к крошечной щели, заглянула. Ярко! Сначала от света все расплылось, Нина заморгала, пытаясь смахнуть слезы. Ну же! И тут она увидела…

Старик удалялся прочь между деревьев. Там дальше, ниже, на дороге — крошечное пятно. Бледно-желтое. Это, наверное, его машина.