— Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу, — вылез из машины, хлопнул дверью.

Юрьевна смотрела, как он идет к метро. Упрямый. Резкий. Но такой… управляемый. Потом села в машину и поехала домой. Пора было отдохнуть.

* * *

Утро. Квартира Юрьевны.

Юрьевна набрала код, вошла в подъезд. Поздоровалась с консьержкой. Светлый и чистый подъезд был заставлен кадками с цветами, словно тропический сад. Если консьержку и удивил ее вид, она ничем это не показала. Элитный дом, у всех свои причуды.

Она поднялась на лифте, открыла дверь своим ключом и вошла. В коридоре стоял аромат свежесваренного кофе — значит, Полина уже встала. Она всегда варила кофе в турке.

— Полина! — позвала Юрьевна. — Полина, я дома.

— Я в душе! — крикнули из коридора.

Полина работала в банке, Юрьевна не вникала, в каком именно. Без разницы. В свои тридцать два Полина была какой-то топ. Зарплаты Полины хватило бы, чтобы платить половине районного следственного комитета. И квартира тоже на самом деле принадлежала Полине. Когда Юрьевна раньше видела российские сериалы про полицию, ее всегда забавляло, что у всех следаков в каком-нибудь Урюпинске квартиры — дизайнерские лофты, идеальные для мрачного скандинавского алкоголизма. И обязательно с черными простынями на кровати. Сколько там провинциальный следак зарабатывает в месяц? Пятнадцать тысяч? Ага-ага. Плюс еще две-три штуки в месяц отдает экспертам… А все остальное, конечно, тратит на черные простыни и элитное бухло.

Тем не менее сейчас Юрьевна жила именно в такой квартире. В лаконичном скандинавском стиле, стекло, белый пластик, светлое дерево и масса света. И как тут без мрачного алкоголизма, скажите?

Первым делом Юрьевна вымыла руки на кухне. Достала бутылку из бара и налила виски в тяжелый стакан. Вдохнула запах. Спейсайд, двенадцать лет. Дымные нотки. Ваниль. Кожа. Дуб.

Кажется, ее начало отпускать.

Она со стаканом в руке прошла в спальню, сбросила с себя всю одежду. Посмотрела в зеркало. Стройная, подтянутая, длинноногая блондинка. Через живот и бедро шли старые шрамы. Спиной к зеркалу лучше вообще не поворачиваться: там месиво. Полину это не смущало, а, наоборот, заводило. К черту, она допила виски, поставила стакан и стянула трусики. Вся одежда насквозь пропиталось жирным запахом гари, пыли, пота и леса. «Залезть, что ли, к Полине в душ?» Эта мысль показалась ей соблазнительной.

Юрьевна сняла кобуру с пистолетом, положила на этажерку. На полках сплошь книги — десятки книг по криминалистике, психологии, уголовному праву, психопатам, Mindhunter на английском и русском. Рядом, на полке — черно-белое фото в рамке: Свечников, Юрьевна, Максимыч. Все моложе лет на двадцать. За их спинами — низкий кирпичный забор, вдалеке — огромное здание еще дореволюционной постройки. Круглый купол центрального корпуса, колонны, статуи атлантов.

Четвертый человек на фото был срезан рамкой, лица не видно. «Место силы, — подумала Юрьевна про здание с колоннами. — Место чудовищной боли». Эти воспоминания пугали и одновременно притягивали ее. «Возможно, когда-нибудь мне придется туда вернуться», — подумала она.

Телефон завибрировал. Юрьевна достала его из сумочки, посмотрела на экран.

Максимыч. Она замялась на две секунды, нажала «ответ».

— Света, меня все-таки «ушли», — сказал Максимыч без всяких вводных. — Ухожу на пенсию с понедельника. Займусь «народным хозяйством», — он помедлил. — Собаку заведу, на охоту поеду.

«Ты же на самом деле ненавидишь охоту. Ты любишь только охоту на человека. И власть». Для власти у Максимыча теперь вместо цепных псов юстиции будет собака.

Вот что Юрьевна хотела сказать. Но потом сказала другое:

— Какую породу заведешь? Немецкую овчарку? Бультерьера?

Максимыч гулко фыркнул.

— Да ну на хуй. Спаниеля заведу. Английского, чистокровного. Знаешь, уши-крылья. Я тут видел у Михалыча… хорошенький. Спрошу у него, где брал. И на уток можно ходить.

— Да, на уток самое то.

Собака не для охоты. Для любви. «Все-таки осталось в Максимыче что-то человеческое».

— Счастливо, дядя Андрей, — сказала Юрьевна. Когда-то она звала его так. Максимыч нашел ее и Свечникова, стал их наставником, нянькой и дрессировщиком — и привел в милицию. А они были его ударная команда. Шли смутные святые 90-е.

— Приезжай как-нибудь, — сказал Максимыч. — На охоту тебя свожу. Как в старые времена, помнишь?

— Конечно, приеду. Обязательно.

Она знала, что лжет. И знала, что Максимыч это знает.

Юрьевна положила трубку, бросила телефон на кровать. Все когда-нибудь заканчивается. Закончилось и правление Максимыча. Кто теперь будет главой группы? «Золотому мальчику», наверное, сразу дадут майора юстиции — и генеральскую должность заодно. Васин, Васин. Она вдруг вспомнила, достала из бельевого ящика форменную рубашку. Полинина помощница по хозяйству еще не успела закинуть ее в стирку. В нагрудном кармане Юрьевна нашла белую визитку. Телефон той, длинноногой. Она с трудом поборола искушение позвонить сейчас.

— Ты где? — раздался из коридора приглушенный голос Полины. — Эй!

— В спальне! — крикнула она. Юрьевна коротко взглянула на номер, скомкала визитку и бросила в мусорную корзину.

— Как дела? — Полина вошла в спальню. Она была в тонком халате, на голове волосы закручены полотенцем. Крепкая, спортивная. Темные волосы, чуть раскосые глаза. Цветные татуировки на плечах и бедрах. На животе Полины цвела огромная алая роза: татуировщик постарался.

«У ней… следы проказы на руках… и губы… Губы алые как маки». Девушка из Нагасаки, как пела Джемма Халид.

— Все прекрасно, — сказала Юрьевна. Она подошла, по-хозяйски сунула руку под халат. Поцеловала Полину — губы были мягкие, с привкусом кофе. От Полины после душа шел настоящий жар. — Лучше и быть не может.

* * *

Вечер того же дня. Квартира Дениса.

Он весь день промотался по Москве, просто гулял и думал. Вечером вернулся. Кажется, за двое суток он отвык от родного дома. Холодно освещенный подъезд, ядовитые зеленые ящики. «А квартира у нас обтерлась, вон обои под потолком отслоились. Надо бы подклеить», — подумал Денис. В прихожую угрюмо и раздраженно вышел отец. Молча посмотрел на сына.

— Есть чего пожрать, пап? — спросил Денис. Отец помедлил и кивнул. Чужой, холодный. Ненавидящий.

«А может, он всегда таким был?»

— Я разогрею, — сказал отец. Повернулся и, шаркая ногами, как старик, пошел на кухню.

Денис ушел к себе в комнату, закрыл дверь. Включил музыку. «Ключ поверни и полетели… Нужно вписать в чью-то тетрадь…» Денис выключил, не в силах слушать. На фото на столе — Женя. Она принесла эту фотографию и подарила ему. Какая-то годовщина… или еще что? Неважно.

Кажется, тогда он ее еще любил. Или, по крайней мере, пытался.

А потом они сидели с отцом напротив друг друга за столом и молча, отчужденно, на расстоянии ели фиговую, плохо приготовленную еду. Мясо подгорело. Над столом на стене висел большой (но плохой) портрет Кеши в траурной рамке. Брата возвели в ранг святых.

«Ледяная пустыня эта квартира», — подумал Денис. И все дальше так и будет.

От запаха горелого Дениса замутило. Он отодвинул тарелку, встал и пошел к себе. Отец остался сидеть за столом.

На комоде лежал забытый брелок «Audi». Денис посмотрел на него, потом вдруг его озарило. Даже сердце забилось где-то в висках. Боясь растерять счастливые мысли, Денис ушел к себе в комнату.

Когда отец ушел к себе, он вытащил из ящика в гостиной связку ключей и техпаспорт, оделся. Уже у порога вспомнил, что забыл кое-что. «Мне нужны эти вещи». Сходил к себе в комнату, нашел ножницы и бумажный скотч — все, что хотел, распечатал на принтере несколько страниц. Сложил все в пакет с надписью «БУДУЩЕЕ».

Дождался, пока отец уснет. Кажется, все, захрапел. Денис прислушался.

— Па, я на смену! — крикнул он для очистки совести и на случай, если отец спит некрепко. Конечно, никакой смены сегодня у него не было. Он уволился из клуба две недели назад, сказал, что по семейным обстоятельствам. Армен кивнул, пообещал, что возьмет его обратно в любое время. И почти не врал. Даже дал денег на похороны от имени владельца клуба (Денис подозревал, что это личные деньги Армена, но спорить не стал).