Была поздняя осень: на улице было довольно холодно, но зима только готовила первый снег, которым хотела предупредить нас, чтобы мы готовили валенки, лыжи и теплые шапки, чтобы во всеоружии поехать на поиски и разведку кирпичных глин. А пока мы заканчивали поиски цветного известняка, – для облицовки первой станции нашего метро.

Уазик с начальником нашей геологической партии, и нами – двумя геологами, возвращался в город. Мы нашли колышки, которыми я отметил выход очень красивого цветного известняка, который нашел летом, и теперь на это место должна была приехать буровая, чтобы разбурить его, посмотреть его блочность. Потом, если все с ней, блочностью, будет все нормально, разбурить будущее месторождение по сетке и посчитать запасы.

В стране был период, когда множество промышленных предприятий разорились и теперь на их месте остались руины, а также готовые рухнуть стены. Около такого предприятия, забытого и заброшенного, наш шеф сказал водителю остановиться. Небольшой завод по производству красок был давно покинут рабочими, и располагался на окраине маленького города. Все, что можно было применить в хозяйстве, местными жителями было уже утащено на свои дачи и частные дома, – доски, металлоконструкции и стройматериалы. Их уже не было, и вместо завода остались стены с крышей. У нашего начальника, по-видимому, с этим заводом были связаны хорошие воспоминания, так как он когда-то искал краски для этого предприятия. Это были просто разноцветные глины, охры, из которых делали отличную краску. Теперь ему было больно смотреть на когда-то процветающее предприятие.

Мы прошлись по цехам, посмотрели на беспорядок и хаос, а потом обнаружили в одном из цехов сырье, из которого делали краску: – бочки, мешки и просто развалы цветной глины. Я в то время жил в квартире, и не задумывался о том, как впоследствии буду жалеть о том, что не прихватил пару мешков охры. Это мне просто не приходило в голову. Сейчас, когда хорошая, из природных пигментов краска стоила достаточно дорого, и ее было мало, я бы вернулся в прошлое и забрал пару мешков с охрой. Но тогда я просто разглядывал ее в упор и не замечал. Наглядевшись на пустые цеха, с брошенным ржавым оборудованием и сырье, которое уже никому не было нужно, мы стали покидать этот завод.

Но я проработал начальником геологического отряда больше десяти лет и был достаточно практичным и хозяйственным человеком, чтобы уйти оттуда, ничего не прихватив на память. Проходя по одному из цехов, я среди кучи разноцветных глин заметил небольшие пакеты, килограмма по три весом. Они были безо всякой маркировки, но в них был сыпучий, сухой материал. Когда я открыл один из этих пакетов, то увидел то, что и ожидал – это была измельченная до состояния пудры, триста меш, глина светло синего цвета. Прихватив этот пакет из крафта, я подумал еще немного, и потом захватил еще такой же пакет, который стоял в сторонке. Даже не открывая его, я по весу материала и так, как он пересыпался в пакете, подумал, что и в нем была такая же измельченная краска.

Мы уселись в уазик, водитель завел машину и вырулил на дорогу. В контору мы приехали под конец дня, я забрал оба пакета и поставил в углу кабинета.

Через несколько лет, когда разруха добралась и до нашей экспедиции, я уволился и забрал все, что в кабинете принадлежало лично мне: – шкатулки из камня, которые не успел продать, книги, фотографии и те два пакета с сухой краской. Я принес их домой и поставил в ящик с сетями в мастерской. Рядом с ящиком уже стояли банки с краской, которыми иногда красил что-то отец, а когда он ушел навсегда, эта обязанность перешла ко мне.

В одно прекрасное летнее утро, когда я только что проснулся, меня посетила великолепная по замыслу мысль: – покрасить что-либо, неважно, что. Перед этим я закончил писать несколько картин, и когда повесил их на стены в доме, подумал, что на этом мне останавливаться рано: – руки у меня просто чесались взять в руки кисть и что-то покрасить. Но холсты, которые у меня остались, надо было сначала загрунтовать. Грунтовки у меня не было и пришлось за ней ехать в магазин.

Магазин «Художник» был набит всякой всячиной, – краски, карандаши, холсты… Чего в нем не было! Я бродил по нему минут двадцать. Проходя мимо мольбертов, остановился и изучил строение этих мольбертов, но покупать их не стал, так как я сам сделал себе мольберт, не обращаясь к учебнику. Еще взглянул на готовые рамы для картин, – посмотрел на цены и прошел мимо: – я сам недавно сделал себе рамы, – и на этом, как, оказалось, сэкономил кучу денег. Но грунтовку я никак не мог найти. Пришлось обратиться к девушкам за прилавком, и они показали, где она стоит. Оказалось, что это простые белила…

С этими белилами я ехал домой и мечтал, что сейчас я загрунтую все, что найду, а потом примусь рисовать, красить и писать, как истинный художник. Мне надо было покрасить один холст в необычные, космические цвета и повесить его в гостиной. Остальные хосты я еще не придумал, как разукрасить, но то, что у меня получиться, будет очередной шедевр: – я об этом не сомневался, ни на минуту. Правда, красок у меня было мало, – когда-то я купил набор акриловых красок, но часть уже потратил на большой холст и повесил его в своей второй спальне. Теперь мне надо было экономить краски, но я этого не любил. И если я собрался красить что-то, то не собирался экономить. Пришлось мне заранее подумать, где я возьму краску, если она на самом интересном месте у меня закончиться.

Я сразу подумал о масляных красках, которые остались от отца: – он ими красил ворота, пол, а потом бетон. Приехав домой, я быстренько загрунтовал несколько холстов, а пока они сохли, пошел в мастерскую, – посмотреть, какие цвета у этих масляных красок. Проходя мимо ворот, я невольно отметил, что у них зеленый цвет, но он выцвел, и, следовательно, их надо снова покрасить. И пока грунтовка сохла, мне можно было быстренько освежить ворота какой-нибудь красивой краской. Тем более, на это у меня было масса времени, – оказывается, грунтовку надо было наносить не один раз, а несколько.

В мастерской была краска, но мало, – оказывается, что отец тоже любил красить, и мне почти ничего не оставил. Я порылся в банках, потом зачем-то открыл ящик, в котором он хранил сети и увидел два пакета с измельченной глиной, которую я давным-давно унес с заброшенного завода. Память моя подсказала, что один пакет был с синей глиной, а второй я даже тогда не посмотрел. Сейчас это время наступило. Отставив синюю краску в покое, я открыл второй пакет. Цвет у этого порошка был не очень красивый – какой-то бурый, но в нем были участки синего, красного и желтого цвета. Эти участки были маленькие, и я подумал, что основной цвет краски будет бурого, – то есть коричневого цвета. И пока грунтовка сохла, я потренируюсь на воротах: – меня как раз посетило вдохновение, и мне было все равно, что, где и чем красить.

Не тратя времени даром, я отыскал олифу, – по-моему, именно ею можно было развести этот порошок, потом высыпал его в какую-то посудину и добавил олифы. Потом начал мешать палочкой, а когда мне надоело, я нашел дрель, сделал из проволоки насадку и дело пошло не просто быстро, а просто стремительно. Дрель так вертела мою самодельную насадку, что будущая краска просто кипела в этой посудине. Я просто наслаждался этим процессом и размешал порошок так, как никто еще не делал. Горячую, готовую краску я вылил в маленькую баночку, взял кисть и пошел на улицу, – пробовать.

Ворота были большие – больше двух метров в высоту и около трех в длину. Тут мне было, где разгуляться. На какое короткое мгновение я забыл, что мне надо выкрасить простые ворота, и мне казалось, что я стою перед большим холстом, и готов написать истинный шедевр, по сравнению с которым Мона Лиза просто детский рисунок, да еще нарисованный карандашами.

Красить, то есть писать будущую картину я решил с самой середины, а на второстепенные детали, на краях ворот, у меня просто могло не хватить краски. Я мазнул середину ворот и отступил метров на десять, – на середину дороги, чтобы оценить первый мазок. Получилось очень неплохо, и я метнулся к воротам и стал красить, извините, писать картину дальше. В порыве вдохновения я не обращал внимания на подтеки и не закрашенные места. Во мне словно кипел чайник, пар рвался наружу, и этому пару надо было дать выход.