Теперь, значит, они летели на это скучное задание, с разрешением охотиться на подлодки. Сегодня вечером они снова будут дома. Все время одно и то же. И это называется война! То hell with bloody Hitler.[19]

Радар был включен, но ничего не показывал. Да и что ему было показывать? Здесь, в этих широтах, редко стояли подводные лодки, и то по одной, и взять их было очень трудно, по крайней мере, не при такой же сверхидеальной видимости.

Они поели. Штурман-радист сварил крепкого кофе. «Coffee's ready»,[20] – сказал он по телефону и ползком пробрался вперед, к носу. Пилот включил автоматическое управление приборами, радист вышел из своей рубки, и все остальные тоже собрались вокруг кофе. Штурман раздал сигареты, всем стало уютно.

Потом подошло время менять курс на 180 градусов. Каждый снова вернулся на свое место. Они обследовали горизонт и поверхность океана, но уже ничего не было видно. Еще через три часа снова смена курса, правда, теперь на родину.

– Все, вроде справились, – сказал радист и сообщил координаты диспетчеру полета. Все о'кей. Путь снова лежал домой, и экипаж мечтал, как проведет вечер.

Мейбл будет ждать, думал первый пилот, она и в самом деле очень беспокоится. Интересно, что на ужин? У Мейбл всегда в запасе какие-нибудь милые сюрпризы. Штурман Фредди беспокоился о своем потомстве. Ребенок может родиться в любую минуту, а у Мэри такой узкий таз. Только бы все обошлось.

У радиста, вообще говоря, дома никого не было. Но он твердо знал, куда пойдет. Лучшая девушка в «Blue Chinese», вот кому он нравился. «No other man»,[21] – сказала она еще вчера, и – oh, boy! Она свое слово сдержит!

Стрелок-радист в корме, ну, это чистый фантазер, думал Фредди, и все-таки он ему нравился. Читает старую английскую поэзию, французские любовные стишки и книги этих чертовых фрицев, имена которых ни один цивилизованный человек не в состоянии запомнить. Ну да ладно, бог с ним.

Под вечер бомбардировщик зашел на посадку на своем родном аэродроме. Все прошло четко: задание выполнено и они ничего не обнаружили.

Весь экипаж направился по домам или туда, где, как им казалось, они были дома. Радист пил с лучшей девушкой великолепное шампанское, у Фредди тем временем родился мальчик, и Мэри себя хорошо чувствовала, слава богу. Второй пилот напился в одиночестве и медитировал про себя, пока не свалился. Первый пилот быстро заснул, Мейбл все еще лежала без сна и рассматривала его лицо. Стрелок не мог заснуть и читал, лежа в постели.

«В час поминальный колокол звонил», – прочел он.

«И сон мой крепкий вмиг спугнул», – прочел он дальше.

«Сияньем ярким горизонт сквозь ночь звездил», – возвещала следующая строка.

«И голову мою свет звезд тех серебрил, и грудь мне острием клинка пронзил», – читал он.

«Я спал, пока ударом гром меня не разбудил».

Он посмотрел по оглавлению.

– Клабунд,[22] – сказал стрелок, – never heard of him.[23] – И затем выключил свет, и все еще не мог заснуть.

Другой слышал гул. Гудело где-то далеко, гул нарастал, становился сильнее, и затем снова быстро затихал.

– Проклятые вентиляторы! – сказал он Марии. Он подаст потом жалобу. Нигде нет покою.

– Даже в отпуске нельзя выспаться, – сказал он опять.

И тут вдруг заметил, что Марии рядом нет.

Действие алкоголя в нем ослабло, и картины прошлого рассеялись. И Чарли со своей кошкой тоже пропал. Вообще никого больше не осталось.

Другой открыл глаза. Он изо всех сил заставил себя сделать это усилие. Он огляделся и наконец окончательно увидел, что никого нет.

Теперь он снова вспомнил, где он и что с ним. Он почувствовал, где он лежит и как: под ним деревянные планки настила, а на ладонях ощущение грубой, пористой резины надувной лодки.

Жара змеей обвивала его тело, хватко и омерзительно, кольцо за кольцом. Огонь солнца пробрал до мозга костей.

Он увидел, что лежит голый. И застыдился. При виде остатков того, что изверг его желудок, он снова почувствовал позыв к рвоте. Засохшие коричневые корочки вызывали отделение слюны, слюны, которая не была влагой, он лишь судорожно глотал и чем-то давился.

Подняв голову, он еще раз обвел взглядом горизонт. Разве не было грохота и гула? Или гул ему только снился? Конечно, это был сон.

– Конечно, – произнес он вслух и прикрыл наготу. Каждое движение вызывало боль и давалось с большим напряжением. Кожа, казалось, горела огнем, и он уже не мог вспомнить, когда и зачем разделся. Какое безумие – лежать голым на солнце!

– Адам в раю, – сказал он, и все сразу стало на свои места.

– Адам в раю. Сожрал яблоко, а теперь ему стыдно, – сказал он и снова натянул брюки.

И рассмеялся, когда в голову пришла мысль: Адам стесняется Евы или змеи?

– Предоставим-ка лучше эту проблему старику Вайнингеру,[24] что скажешь? – произнес он. – Главное, что вообще есть штаны и есть что натянуть.

Он поднялся. Надувная лодка покачнулась. Он нетвердо держался на ногах, голова болела так, что казалось, вот-вот лопнет. Он тяжело дышал сквозь сжатые зубы. Жажда свирепствовала в теле. Он встал на колени и полил голову и плечи морской водой. Морская вода жгла и резала, как нож, и стягивала кожу в узел. Но тут наступила чудесная прохлада, и боль отступила. Он вздохнул с облегчением и с большим трудом заставил себя не пить морской воды. Если он будет пить эту воду, то через несколько часов ему придет конец, это он знал точно.

МОРСКАЯ ВОДА – ЭТО РАСТВОР РАЗЛИЧНЫХ СОЛЕЙ, которые придают ей горько-соленый вкус. Запах ее исходит главным образом от разлагающихся органических веществ. Основными компонентами морской соли являются: хлористый натрий (поваренная соль), приблизительно 77 процентов, хлористый магний, около 10 процентов, сульфат магния, около 5 процентов. Килограмм морской воды содержит около 35 граммов соли, и поэтому вода непригодна для питья. Потребление морской воды в больших количествах приводит к тяжелым нарушениям здоровья, которые для людей, страдающих от жажды, могут окончиться помешательством. Не лишено комизма, что на море, в окружении воды, можно умереть от жажды.

Он поднял глаза к солнцу. Полдень давно прошел, а он еще не пил. Внутри у него все сжалось, когда он подумал о виски. А бутылка-то где?

Там, где она всегда лежала, ее не было. Он принялся искать. Да где она может быть? Долго искать не пришлось, здесь почти не было мест, чтобы было где искать. Он не нашел бутылку. Ее здесь не было.

Он сидел на валике борта и неподвижно смотрел прямо перед собой. Куда подевалась бутылка?

Когда ему стало ясно, что пить больше нечего, по телу пробежала дрожь и он увидел, что волоски на руке топорщатся, будто кожа мерзнет. У самых корней волосков вздулись мелкие пупырышки. Он содрогнулся. Он был не в состоянии сконцентрироваться и точно обдумать, куда могла деваться бутылка. И тут кожа снова начала болеть. Солнце тем временем высушило морскую воду. Кожа натянулась на плечах и руках. По волосам на груди протянулись белесые следы от солевых потеков.

– Вода испаряется, – сказал он. – А я остаюсь. Соль человечества.

Он сел так, чтобы солнце не пекло спину. Так было чуть терпимее.

– Соль человечества, – повторил он. Смешная мысль. Это он-то?

Позже он все-таки вспомнил, что случилось с бутылкой. Это конец, понял он, и голова у него закружилась.

– Finis omnium,[25] – сказал он. – Занавес поднимается перед последним актом. – Как у Шиллера, подумал он. В конце остаются одни трупы. С той только разницей, что после последнего занавеса мы не можем выйти на поклон. Как говорили древние римляне? Plaudite amici.[26] В школе ты был хорошим учеником.