– Liegen!
– Halt den Mund des bastards!
– Barrikade, Zohan!
«Посмертная» месть Герхарда? Националисты? Какие еще у меня враги есть? Ах да, врагов примерно половина Земли. Придется сделать все, чтобы выжить им назло.
Спустя пару очередей – очень надеюсь, что в потолок – «взрослые» крики стихли, и стали четко слышны раздраженные крики террористов:
– Если эти вонючие свиньи не заткнутся, мы заткнем их сами!
Все-таки нацисты.
Раздались торопливые шаги – родители поспешили успокоить выигравших на свою голову конкурс хористов. Простите, ребята – косвенно, в роли объекта, я вас все-таки подставил.
– Десять, – шепотом поделился со мной инфой Седьмой. – Жиды какие-то.
– Что? – охренел я.
– Ну с пейсами, – ничуть не помог он. – Бородатые, в кипах. С УЗИ. Может и не по твою душу.
– Ни разу такого не было, чтобы не по мою, – буркнул я.
– Сюда идут. Не дергайся и терпи, понял?
– Понял, – честно ответил я.
Потому что нас всех покрошат.
– Встать! – раздался над ухом нервный, тщетно пытающийся казаться уверенным, голос.
Нервы могут обернуться дополнительными смертями.
– Мы встаем, – уведомил террориста Седьмой и медленно поднялся на ноги, заслонив встающего меня.
– Попался, антисемит! – на идише, который я, разумеется, знаю, ощерился на меня идеально-белыми зубами держащий нас на прицеле расположенного у бедра «Узи» карикатурного вида еврей.
Шляпа с полями, пейсы, очки на глазах с подозрительно широкими зрачками, кучерявая борода, одет в расстегнутое пальто поверх костюма.
– Хасид что ли? – не выдержал я.
– Заткнись! – фыркнул он и плюнул в Седьмого – я же за ним прячусь. – Вали к своим, антисемитская свинья.
Подельники – все как на подбор, с пейсами – тем временем при помощи пинков и рыков «расфасовывали заложников». Группа первая – дети и их родители. Группа вторая – немцы-зрители и поп с педагогом. Группа третья – мы с земляками и неграми.
Виновато посмотрев на Соню, я развел руками.
«Дурак, ты-то причем»? – ответили ее округлившиеся от удивления глаза.
– Чего вы хотите? – попытался начать переговоры Михаил Сергеевич.
Краем глаза заметив красно-синее около забаррикадированных скамейками дверей, я расстроился еще сильнее: зря я стебался над дядькой полицаем, он до конца исполнил свой служебный долг. Но какого хрена его исполнял одинокий почти-пенсионер?!
– Заткнись, – не захотел отвечать хасид.
– Отпустите детей, – попросил я.
– А из концлагерей отпускали еврейских детей? – отказался террорист постарше, подошел ко мне, отодвинул беспомощно на меня покосившегося Седьмого и попытался ударить меня в нос.
Я увернулся и пожалел, получив от другого хасида стволом «Узи» в живот.
– Сидеть здесь! – скнул дулом в угол старший. – Зохан, смотри, чтобы они не делали глупостей.
– Здесь многовато окон, – заметил третий террорист. – Свиньи могут решить, что это дает им шансы поубивать нас прежде, чем мы поубиваем этих, – окинул нас стволом автомата.
– Зохан, поищи что-нибудь лучше, – приказал главный.
Сидим, молчим, грустим от попадания в очень плохую ситуацию и боли в животе – а что я еще могу? Кто из нас вообще что-то может? Так-то массой и не считаясь с потерями мы террористов задавим. В мужиках я не сомневаюсь – ссыкунов нет, и, если кинется кто-то один, остальные поддержат, но это – последнее средство.
Ужасно – я не думал, что евреи на такое способны. Тоже своего рода нацизм – не существует нации или расы, которая время от времени не плодит радикальных кретинов типа испортивших нам праздник последователей хасидизма.
Осмотревший церковь Зохан вернулся с хорошими новостями:
– Есть подвал, там мокро и темно, но никто не сбежит, если поставить двух человек у лестницы.
– Бери детей, – приказал ему главный. – Шломо, помоги ему. Сидите там, будете нашим козырем.
Я ничего не понимаю в терроризме, мне он глубоко противен, поэтому судить о качестве приказов не берусь.
– Там мало места, – заметил Зохан.
– Мелкие свиньи знают антисемита, – ухмыльнулся главарь. – Они ему верят. Антисемит, ты умеешь командовать свиньями?
Я проигнорировал и получил болезненный пинок в бедро.
– Я же не антисемит, – расстроенно развел я руками.
– Все вы, антисемиты, так говорите, – заявил он. – Работай, – указал на детей.
Пейсы бы тебе оторвать.
– Нужен хотя бы еще один взрослый, – подергал я за рукав Михаила Сергеевича.
– Пф! – прыснули террористы.
Весело им.
– Очкарик, – пнул лежащего лицом в пол педагога ближайший хасид. – Будешь сидеть с мелкими свиньями и антисемитом в алтарной. Понял?
Этот говорил на немецком, поэтому педагог ответил:
– Яволь, господин. Прошу вас, не убивайте детей – они будут послушными.
Хороший мужик.
– Шнелле!
Немца подняли на ноги, и мы с ним отправились к стене, возле которой усадили обхвативших напуганных отпрысков, не менее напуганных родителей.
– Господа, когда начнется штурм, здесь будет гораздо опаснее, чем там, куда мы идем, – как можно спокойнее заявил я. – Прошу вас, дайте нам возможность увести ребят.
– Ингрид, – попросил девочку лысый толстый немец. – Помнишь, как мы тренировались прятаться в убежище?
– Я останусь с мамой, – обхватила девочка мамину шею поплотнее.
– Ингрид, – мягко отстранила девочку та. – Мы с папой придем к тебе совсем скоро. Просто дверь в убежище маленькая, и сразу все в нее не пролезут. Ты же не хочешь застрять в проходе?
Девочка покачала головой.
– Тогда иди с Сергеем и господином учителем, хорошо? – мать поставила дочку на ноги.
– Хорошо, – буркнула она, чувствуя в ситуации много неправильного, но не в полной мере осознавая происходящее.
Это же послевоенное поколение, они от бомбежек и обстрелов не прятались.
Смелость Ингрид послужила примером для остальных, они покинули родителей, и учитель профессионально построил их во взявшуюся за руки цепочку, началом которой служили педагог и я. И до сих пор никаких сирен, рёвов громкоговорителей и – тем более – влетающего в окна спецназа. Нас уже должны были хватиться – «наружка» в виде двух «дядей» присутствует, и они гарантированно подняли тревогу.
Шагая за Зоханом и Шломо, я отвлекал ребят, как мог:
– Мне очень нравится песня «Заяц в норе», вы ее знаете?
– Ее все в детском саду учат! – ответил маленький Генрих.
– Споете мне?
Дети посмотрели на учителя, тот – на Зохана.
– Лишь бы не ревели, – отмахнулся тот.
– Ан, цвай, драй, – отсчитал педагог.
Деточки затянули:
– Кролик в норе, сел и уснул, сел и уснул…
Мы свернули в коридор слева от алтаря.
– Бедный кролик, ты заболел?
Открыв правую дверь, Зохан шагнул на верхнюю ступеньку лестницы и щелкнул выключателем. Маломощной лампочки на потолке едва хватало, чтобы рассеять мрак над ступенями. Ниже – темнота.
– Что ты больше не можешь прыгать? Бедный кролик, ты заболел?
Это определенно тот самый, довоенный еще подвал, план которого мы с мужиками из «Девятки» рассматривали в числе прочих чертежей зданий, которые нам предстояло осмотреть. Сейчас или никогда!
– Кролик хоп!
Я посмотрел на немецкого педагога, дождался встречи взглядами и перевел свой на идущего впереди него Шломо. Он сделал страшные глаза в ответ. Пох*й, главное – не мешай.
– Кролик хоп!
Левая рука вынула из кармана брюк спецручку, пальцы отработанным движением выщелкнули тонкое, но очень острое лезвие, котором я не менее отработанным движением перехватил глотку Зохану.
Металл прорезал плоть, хрящи и сосуды с испугавшей меня легкостью – это настолько просто убить человека?! – но, не дав себе запаниковать…
– Кролик в норе, кивает и плачет… – дети в темноте и за нашими спинами не заметили происходящего, в отличие от Шломо, на щеку которого попала струйка крови подельника.
Он начал оборачиваться…
– Доктор приехал и выписал лекарство! Зайчик, глотай…
