– Третий разворот, курс сто сорок! – скомандовал штурман.

Выполнили разворот, выпустили закрылки. Теперь самолёт не несся, как на эшелоне, а как бы подкрадывался к посадочному курсу на малой скорости.

– Начало четвёртого, крен двадцать… поехали, – дал новую команду Ипатьев и подумал, что за это вырвавшееся «поехали» может получить дыню, когда начальники расшифруют полёт. Нарушение фразеологии. Ну да чёрт с ними. Первый космонавт земли тоже сказал это слово при старте и ничего.

Перешли на связь с диспетчером посадки.

– Продолжайте заход, – разрешила земля. – Учтите, на полосе предельная видимость.

Ваше удаление – восемнадцать, правее – девятьсот.

– Вас поняли, – с нажимом на последнее слово ответил Васин.

Подобный диалог означал, что видимость-то на полосе уже меньше минимума, но вас принимают, учитывая ситуацию на борту. Диспетчер как бы призывал их мобилизоваться на такую посадку. Ведь погоду меньше минимума он дать не мог, а если бы дал – обязан был бы отправить их на запасной аэродром. Конечно, командир может принять решение о посадке и хуже минимума, но только в чрезвычайной ситуации. К какой ситуации относить роды на борту, ни в одном документе не сказано. Доказывай потом инспекции, что ты не ишак. Чёрт бы побрал этот туман, наползший с недалёкого водохранилища!

А в этот момент в салоне появился нигде не зарегистрированный пассажир, заявив о себе громким «УА-А!». Кое-кто из пассажиров захлопал в ладоши.

Выполнили четвёртый разворот, выпустили закрылки в посадочное положение, прочитали контрольную карту перед посадкой.

– Эдик, пилотируешь до ВПР (высота принятия решения), – напомнил Васин. – Дальше – я. Нужно сесть с первого захода. Если не попадём на полосу с 30 метров – уходим на второй и в Сочи. Повторно при такой погоде нам зайти не дадут.

Всё это Васин произнёс, не нажимая кнопку внутренней связи. Для того, чтобы ничего не записалось на магнитофон. А «Марсами», слава богу, кабина не оборудована.

– Вошли в глиссаду, снижаемся, – скомандовал Ипатьев.

Доронин пилотировал по командным стрелкам, ведя самолёт по наклонной траектории к торцу полосы. Несмотря на работающий вентилятор, лицо его начало покрываться каплями пота, спина под рубашкой стала влажной. Такую посадку он на этом типе ещё не производил ни разу.

– Нормально идём, – сказал штурман, – на курсе, на глиссаде.

– Сто семнадцатый, шасси выпущены, к посадке готовы, – доложил Васин.

– Посадку разрешаю, – слегка затянув ответ, разрешил диспетчер.

Сейчас он впился глазами в экран своего посадочного локатора, контролируя движение самолёта по курсу и глиссаде. И стоит им выйти за предельные значения – тут же поступит команда уходить на второй круг. И повезут они новорождённого «зайца» в Сочи. Но они ещё не знали про зайца. Во время посадки проводникам запрещено отвлекать экипаж.

Резко зазуммерил динамик радиомаркера дальнего привода.

– Проходите дальний, на курсе, на глиссаде, – помогал диспетчер.

Самолёт тряхнуло в приземном слое инверсии. Сейчас будет смена ветра. В подтверждении этого тут же отреагировал штурман.

– Скорость падает. Ниже пошли… ниже десять!

Едва заметным движением штурвала Васин помог Доронину и добавил режим двигателей. «Надо было в автоматическом режиме зайти, – мелькнула запоздалая мысль. – Привыкли всё вручную делать».

По команде Пашка включил фары, но тут же поступила команда переключить их на малый свет. Большой свет создавал световой экран прямо перед носом самолёта. Высота 80 метров – земли не видно. Со скоростью 280 километров машина подходила к невидимой пока полосе. Это самый ответственный этап полёта. Если собрать пот всех лётчиков за всю историю авиации только на этом этапе, то Арал приобрёл бы возможно прежние очертания.

– Правее шесть, на глиссаде, – подсказал диспетчер.

– Высота шестьдесят, решение? – затребовал штурман.

– Держу по приборам, – предупредил Доронин.

Васин огней полосы не видел. И поэтому тянул с командой «Садимся!».

– Решение? – настойчиво потребовал Ипатьев.

– До полосы – пятьсот, – проинформировал диспетчер.

И в этот момент Васин увидел огни полосы. Собственно это были ещё не огни полосы, а огни подхода, но это уже не важно.

– Садимся! – запоздало произнёс Васин, когда самолёт уже находился над торцом полосы.

– Полоса перед вами! – подтвердил диспетчер. И хотя из своего пункта он видел только размытое световое пятно, несущееся к полосе, но был уверен: полосу экипаж уже видит.

– Скорость двести восемьдесят, – забубнил Пашка. – Высота десять, пять, три, один метр. Касание! Реверс!

Взвыли двигатели, создающие обратную тягу. Добрую треть полосы пробежали за несколько секунд. Доложили о посадке и получили номер стоянки и условия руления.

– Ну и посадочка! – слегка охрипшим голосом сказал Устюжанин, убирая механизацию. – Снимаю шляпу перед вами, лётчики.

– Посадка нормальная, – ответил Герард. – Бывает и хуже, но редко.

– Да уж! – промычал Доронин, и открыл форточку, украдкой смахивая пот с лица. В кабину пахнуло влажным и сырым южным воздухом.

– А видимость-то метров пятьсот, не больше. Ради беременной женщины, вы, отцы, урезали себе минимум на триста метров. Ждёт, не дождётся вас инспектор, – весело сказал Пашка.

– Не каркай! Ох, и рулить тут далеко. Второго родить можно.

С помощью машины сопровождения зарулили на стоянку. К самолёту катился трап, за ним скорая помощь и машина РП (руководитель полётов). Едва выключили двигатели, в кабину ворвалась проводница.

– Мальчики, у нас девочка!

– Ну вот, а ты боялась, дурочка! – многозначительно проговорил Пашка. – А это оказывается не больно. Что же нам молодой маме на память подарить? А, командир? – Он огляделся. – Одни кнопки, да рычаги. Хоть штурвал откручивай.

Из своей кабины полез Ипатьев, волоча за собой опостылевший штурманский портфель и корзины под помидоры.

– Вот из-за этого портфеля мне всегда штурманов жалко, – продолжал болтать Устюжанин. – У тебя, Саня, поэтому и руки такие длинные.

– Не длиннее твоего языка, – парировал штурман. – Чего расселся, дай пройти, приехали уже.

– Кстати в твоём портфеле не найдётся листочка хорошей бумаги?

– У меня всё найдётся. Зачем тебе?

– Давай, потом объясню. – И он пошёл открывать двери.

Вернувшись, вытащил ручку и на чистом листе написал:

Справка

Дана настоящая гражданке… в том, что она родила, а её дочь родилась … мая 198… года в 23 часа 20 минут на высоте 1200 метров в самолёте Ту-134А, выполняющего рейс по маршруту Бронск – Краснодар.

Командир корабля Г. В. Васин. Дальше шли фамилии всех членов экипажа и проводников.

– Люся, быстро узнай фамилию матери, – распорядился Пашка и пустил справку по кругу. – Ваши подписи, господа. Санька, печать!

Ипатьев извлёк из кармана металлическую печать, какой опечатывают портфель с картами и навигационными сборниками. Механик размазал по ней синюю пасту и приложил на подписи. Чётко отпечаталось; «Бронский объединённый авиаотряд …ого управления гражданской авиации».

– Ну, Павел, молоток! – похвалил Васин. – А теперь пойдём, поздравим молодую мать.

Довольный содеянным, Пашка прокомментировал:

– Без справки нельзя. Бюрократы свидетельство о рождении и то не дадут. Ведь она же ни в одном роддоме не рождалась. А с бумажкой сразу человеком будет.

– Поздравляю вас! – Васин подошёл к вымученно улыбающейся молодой женщине, около которой уже суетились врачи. К ней они пустили только командира. Он нагнулся, взял бледную руку женщины и поцеловал. – Будьте счастливы.

– Спасибо, – тихо произнесла она. – Вы уж извините…

– Ну, что вы! Вас кто-то встречает?

– Мама должна. Я к ней рожать летела, да вот…

– Не беспокойтесь, её найдут. – Васин повернулся к старшей проводнице.

– Я всё поняла, командир, – кивнула девушка. – Если она встречает – мы её найдём.

А Пашка напутствовал одну из женщин в белом халате, которая с недоумением смотрела на него, не понимая, что хочет от неё этот лётчик с какой-то никогда не виданной ей справкой.