К некоторым из индейских войн может быть применено европейское определение войны. Среди индейцев появлялись все более выдающиеся стратеги, которые при примерном равенстве сил одерживали победы над белыми людьми. Индейцы Великой равнины были лучшими легкими кавалеристами в мире, эффективно действовали против плохо обученных и недостаточно оснащенных соперников. Их противниками часто были слабо мотивированные и измотанные тяжелыми условиями жизни в фортах и в полевых условиях солдаты. Наряду с молодой кавалерийской элитой на стороне федеральных войск выступали также всякий пестрый сброд и войсковые части из престарелых солдат: ирландские ветераны британской армии, венгерские гусары и солдаты, прошедшие Наполеоновские войны начала XIX века. Слабость индейцев в военном отношении заключалась, разумеется, в недостаточном оснащении (им нечего было противопоставить сеющим смерть горным гаубицам), но также в недостаточной дисциплине, в отсутствии общего командования и слабой защите своих лагерей и деревень. Повторялась асимметричность воюющих сторон, которая на многих аренах конфликтов в Азии и Африке в долговременном плане военного противостояния была всегда благоприятной для европейцев66.

Все более незаметным становился переход от войны к другим сопутствующим формам насилия. Резня, массовые убийства с обеих сторон и нападения на беззащитные поселения стали обыденностью. Обе стороны были вооружены, и до укрепления государственности насилие в пограничных районах было повседневной практикой на многочисленных участках фронтиров. Эти эксцессы – наследие колониальных войн конца XVIII века67. Насилие в отношениях между цивилизациями находилось в прямой зависимости от общего уровня насилия в гражданском обществе с евроамериканской стороны фронтиров. Гражданские пионеры Дикого Запада, которые регулировали повседневные проблемы при помощи револьверов и ружей, в XIX веке составляли одну из наиболее вооруженных популяций на планете. Подобная готовность к применению насилия в мирное время характерна для общества только в периоды гражданских войн. Она сформировала такие экстремальные нравственные нормы и понятия о мужской чести, которые были неизвестны в городах востока США. К системе норм Запада принадлежали такие правила, как эскалация конфликтов вместо их смягчения и поиска компромиссов («отсутствие обязанности уступать»); готовность отстаивать свои интересы на собственный страх и риск; во многих случаях и культура самоубийственной смелости. Типичной для Запада была вооруженная дружина добровольцев (vigilante band). Эти дружины вступали в дело вместо государственных органов, когда закон не мог быть реализован, то есть объективно вели себя как революционеры. За этим поведением стояли представления о праве на самозащиту, а также радикально воинственная интерпретация принципа суверенитета народа.

Ричард Максвелл Браун предположил, что это – при высоком расходе человеческих жизней – было более дешевым методом обеспечения порядка, нежели обычная, нормальная правовая система. В течение примерно четырех десятилетий после окончания Гражданской войны в 1865 году террор людей с револьверами достиг наивысшей интенсивности и наибольшего распространения. Браун высказал тезис, что в данном случае можно говорить об ограниченной по масштабам гражданской войне. Подавляющее число из двухсот или трехсот приобретших мрачную славу убийц (и еще большее количество не столь знаменитых) действовали по заказам владельцев огромных земельных участков – латифундий – и в их интересах против владельцев небольших ранчо и ферм, получивших землю по Гомстед-акту. Это были не социальные бандиты, не Робин Гуды, ведомые чувством справедливости и симпатией к маленьким людям; прежде всего это были агенты, нанятые вышестоящим классом для ведения классовой борьбы против нижестоящих. Но истребление индейцев, например резню 1864 года в Восточном Колорадо, которая получила название «бойня на Сэнд-Крик», жертвами которой стали около двухсот мужчин, женщин и детей племени шайеннов, осуществили прежде всего солдаты, а не вооруженные отряды ополчения или частные дружины добровольцев. Тот факт, что во многих других случаях армия защищала индейцев от частного насилия белых, отчетливо показывает, насколько сложным было положение дел68.

Политика в отношении индейцев формулировалась главным образом в столице, но осуществлялась на границе. Ко времени основания США большинство индейских сообществ уже имело значительный опыт знакомства с вызовами извне. Они неоднократно страдали от медицинских, экологических и военных потрясений и то и дело оказывались в ситуации, когда им приходилось реагировать и «заново изобретать себя». В 1800‑х годах уже невозможно говорить о противостоянии коварных «цивилизованных» и наивных «дикарей»69. Иногда с индейцами обращались корректно, прежде всего квакеры из Пенсильвании, но гораздо чаще – самым низким образом, глубоко противоречащим их представлениям о справедливости. Отношение правительства США к индейцам было двойственным. Правда, де-факто был подтвержден их статус «наций» (nationhood): с ними заключались договоры, которые не всегда были продиктованы только одной стороной. Однако старая пуританская вера в превосходство христиан над язычниками-индейцами способствовала тому, что в век Просвещения идею «цивилизаторской миссии» переформулировали: президент в Вашингтоне – «Большой отец» – должен был со всей строгостью и доброжелательностью заботиться о своих индейских «детях»70. Цивилизующее воздействие должно было прийти в индейские племена извне. До середины XIX столетия юридическое вмешательство во внутренние дела индейских племен не предусматривалось. Они являлись объектом некоей разновидности непрямого управления со специальными условиями. Лишь после 1870 года в жизнь начала воплощаться идея, что и индейцы должны подчиняться законам, общим для всей страны71.

В 1831 году старый верховный федеральный судья (Chief Justice) Джон Маршалл, на протяжении тридцати пяти лет бывший одним из влиятельнейших деятелей страны, провозгласил, что нация чероки является «самостоятельным политическим обществом, отдельным от других и способным регулировать свои собственные дела и управлять собой». Но, добавил он, «племена» не являются суверенными государствами на американской земле: они, как гласила формулировка Маршалла, пользовавшаяся впоследствии большим влиянием, являются «внутренними зависимыми нациями»72. Казалось бы, этот вердикт на бумаге означал защиту для индейцев. Исполнительная власть, однако, уже давно проводила совсем другой курс и игнорировала мнение Конституционного суда.

Генерал Эндрю Джексон, занявший пост президента США в 1829 году, к тому времени уже показал себя энергичным борцом против британцев, испанцев и индейцев. Он ничего не имел против нарушений договоров с индейцами и не разделял взгляд Маршалла, считавшего, что для отъема у них земель необходимо хотя бы какое-то юридически состоятельное обоснование. Популярную и эффективную политику депортации индейцев, проводившуюся Джексоном, порой объясняют его индивидуальными психологическими особенностями: у него, мол, было несчастливое детство, поэтому он завидовал индейцам – как бы «вечным детям» – и одновременно хотел показать им могучую отцовскую власть73. Может быть, все так и было, но важнее результаты этой политики.

По мнению Джексона, цивилизаторская миссия поколения Джефферсона оказалась неудачной. По менталитету Джексон стоял ближе к так называемым «парням Пэкстона», которые в 1760‑х годах совершали страшные массовые убийства индейцев в Пенсильвании74. Терпеть индейские анклавы он считал излишним. Его целью было вытеснение индейцев за реку Миссисипи такими методами, которые сегодня называют «этническими чистками». В 1830‑х годах, которые наряду с 1870‑ми считаются наиболее катастрофичными для североамериканских индейцев, было депортировано около 70 тысяч представителей коренного населения, бóльшая часть которых проживала на юго-востоке США. Действие этой акции распространялось вплоть до Великих озер, и только ирокезы в штате Нью-Йорк смогли ей успешно противостоять. Были сооружены концентрационные лагеря; целые индейские общины с минимальным имуществом, порой в экстремальных погодных условиях силой загнали на так называемую Индейскую территорию. Тот факт, что некоторые из этих племен до тех пор самостоятельно и с большим успехом «приобщались к цивилизации», не защитил их от этой депортации. Тысячи индейцев погибли во время бесконечных маршей от болезней, недостатка пищи и переохлаждения. Несмотря на столь ужасные последствия нельзя не констатировать, что джексоновская программа удаления индейцев (Indian removal) лишь усилила их миграцию, которая началась раньше. Уже с 1814 года крики (маскоги) стали добровольно переселяться на Запад. Некоторых предприимчивых индейцев «открытый» Запад притягивал так же, как и белых поселенцев75.