Кому, какому божеству принадлежали "святилища Йомалы"? Разгадку можно было увидеть сразу же, и только моя невнимательность заставила идти кружным путем, пока я не обнаружил в Стурлаугсаге, что ее герой, отправившись в "страну бьярмов", попадает в святилище бога, прямо названного сагой "Тором". Естественно, никакого "Тора" здесь быть не могло. Для исландских слушателей и читателей имя чужого бога ничего не говорило, поэтому автор саги заменил его скандинавским эквивалентом. Но если Тор был скандинавским вариантом кельтского божества, а его финским эквивалентом - Йомаль, то наиболее вероятно, что Стурлауг, как и все другие скандинавы, имел дело с одним из вариантов литовского Перкунаса, нашего Перуна, бога-громовика!

И здесь меня словно бы что-то обожгло. Деревянный Перун с железной головой и котлом? Да ведь именно такого Перуна и поставил Владимир Святославич, когда стал княжить в Киеве! Может быть, котла там не было, это была уже частность, никому, кроме кельтов, не понятная. Все же остальное, что сохранила сага в рассказе о Торире, соответствовало описание летописи, сообщавшей, что Владимир "…постави кумиры на холму вне двора теремного. Перуна деревяна, а главу его сребрену, а ус злат…". Поразительное совпадение! Если до Киева от Прибалтики было действительно далековато, Перун казался чужим и малопонятным богом, в полном смысле слова "варяжским", то в Новгороде на Волхове, надо думать, Перун был, что называется, "своим". Не случайно память о его святилище сохранилась до наших дней в названии священной рощи на левом берегу Волхова, неподалеку от истока реки из Ильменя. Именно там, на Перыни, при раскопках археологи обнаружили остатки святилища Перуна в виде двенадцатилепестковой розетки, в центре которой некогда стоял деревянный столб с металлической маской, а вокруг, в каждом из лепестков розетки, горел костер…

Кельтская ниточка, робко протянутая из Средней Европы к приладожским курганам, на глазах крепла и увеличивалась. Теперь, помимо погребальных обрядов, священных котелков, балтокельтской топонимики и культа Перуна, в нее можно было вплести еще несколько прядей.

В поездках по западнорусским областям, да и в самом Новгороде, я обратил внимание на стоящие в местных музеях своеобразные каменные изваяния. Как известно, скульптурой, особенно древней, Восточная Европа не богата. Здесь нет плотных скальных выходов, храмы и здания строились в лучшем случае из пористого известняка. Хороший "белый камень" для строительства привозили позднее с Оки или с Волги. Изваяния, о которых я говорю, были сделаны из небольших удлиненных валунов, по большей части оливиновых или диоритовых. Возле одного из их концов, более округлого, в характерной для кельтов манере была сначала выбита, а потом старательно вышлифована схематическая человеческая личина - нос, соединенные с ним дуги бровей и под ними впадины глазниц. Иногда был слегка намечен рот.

Наряду с ними в этих же районах, богатых валунами, можно было видеть настоящие фаллические изваяния, а также изваяния со "шляпой", когда более плотный слой породы, пересекающей валун, своими выступающими краями создает полную иллюзию широкополой шляпы, может быть, той самой "русской шляпы", которая фигурирует в некоторых сагах.

Было и другое.

Археологические раскопки городов и городищ северозападной Руси, сельских поселений, жизнь на которых приходится на эпоху викингов, обнаружили в их нижних слоях большое количество черепков посуды, точно такой же, которой в это время пользовались в западных славянских землях. Вместе с черепками лежали вещи, характерные как для Скандинавии, так и для народов Восточной Прибалтики, а вместе с тем - и более далеких стран Западной Европы. Металлические вещи могли быть привозными, но посуда была изготовлена из местной глины. Таким образом, речь шла не о какой-то торговле, а о достаточно широком переселении славян с территории западнобалтийского Поморья. Славян и кельтов, какими они, в общем-то, оставались. Среди них могли быть отдельные семьи данов и шведов, как, впрочем, и всех остальных многочисленных народов, представленных в древних славянских центрах Поморья, но дела это не меняло.

Поколебать такой вывод не могли даже находки чисто скандинавских вещей, как, например, фибулы, "молоточки Тора" или даже рунические надписи. Все эти вещи были достаточно широко распространены по всем берегам Балтийского моря, а рунами, как известно, начали пользоваться на территории Северной Германии, в Дании и на южнобалтийских островах гораздо раньше, чем в Швеции и Норвегии. Стоит, наверное, напомнить, что большинство надписей, выполненных "старшими рунами" в период со II по VII век нашей эры, были найдены как раз на территории Шлезвига, который считаю г родиной "варягов"!

Собственно говоря, это переселение, подготовленное двумя или тремя веками постоянных плаваний рюгенских русов по тому самому "восточному пути", о котором исландские саги помнили, что он идет "вокруг "страны бьярмов", и было славянской колонизацией северо-востока Европы, которая началась значительно раньше, чем это представлялось ученым. Мысль о ее быстроте, порождавшая множество недоумении, возникла под влиянием летописи, где многократно сокращавшаяся и перерабатывавшаяся география народов, отмечавшая их расселение до начала эпохи викингов, была "подтянута" к X, а скорее всего - к XI веку.

На самом деле процесс этот был нетороплив, постепенен и естествен. На всем протяжении Великого восточного пути, вплоть до устья Оки, поморские славяне, бывшие всего лишь славянонизированными кельтами, "варягами", и в первую очередь рюгенские русы, встречали родственное по языку и быту население. Здесь, среди родственников по языку, они закладывали свои поселки-фактории, с ними постепенно смешивались, привлекали сюда же своих соотечественников с берегов Балтики…

Но только ли возможность торговли с заморскими гостями открыла им двери на этом пути? Обнаружив наконец эту славянскую колонизацию, я не мог не задуматься над причинами, которые так повлияли на ее характер. Похоже, между пришельцами и местным населением - древним европейским населением - не возникало тех конфликтов, которые сопровождали контакты восточно-балтийские, заставляя обе стороны браться за мечи. Само по себе родство, пусть даже близкое, ничего объяснить не могло. И славяне, и кельты превосходно воевали друг с другом, грызлись и уничтожали друг друга не хуже, чем иноплеменников.