– Эй, Медведь! Что с тобой? Череп переклинило? Смотри, прибор не урони.

Но Медведь ничего не слышал. По его телу проносились волны легкой дрожи. «Выходило…, выходило, что… ». Не додумав до конца, он, как сайгак, сиганул прямо к костру, на ходу отшвырнув в сторону зеркало, да так, что ошалевший Слон едва успел перехватить его.

– Ты что, захотел спартакиаду устроить? – Ради Бога. Только зеркало-то здесь при чем? Оно у нас и так одно.

Ополоумевший сайгак не отвечал. Подлетев к костру, он начал лихорадочно метаться вокруг да около в поисках того места, где, как ему казалось во сне или в пьяном угаре, и состоялся ночной спиритический сеанс. Минут десять Лысый гонял заведенной юлой. Потом завод кончился. Лысый устало присел на корточки и оглянулся. Позади, почти рядом, росла уродливая лиственница, у которой на уровне человеческой груди отсутствовал добрый кусок коры.

– Бедняжка, и тебе досталось?!

Взгляд упал на основание. На мощном слое мха, прикрывающим наготу корней, зияла дурацкая пробоина или вмятина – там явно чего то не доставало. Может быть, того же камня из ночных кошмаров. Лысый прикинул, куда бы он мог его запустить. А поскольку прикидывал довольно точно, то и с не меньшей точностью вычислил место падения. И действительно, метрах в 12 от костра, на уютном зеленом брусничнике валялся одинокий скальный обломок, по краям обросший мхом. К черной дыре на корневище он подошел идеально.

– Как тут и было, – мелькнуло у него в голове. – Значит, меня ночью посетила какая-то местная тварь, которая меня же чуть и не удушила? Так, надо найти ее и превратить в кусок дерьма, на который даже помочиться никто не захочет! … Даа…, но где же я ее найду? А если и найду, то как я с ней все это сделаю? Через нее ведь камни – что ведра со свистом. Ну и дела, ну и дела! …..

Неизвестно, до чего бы додумался Лысый, если бы его размышления не были прерваны:

– Ты чего носишься, как СУ‑27? Пахе обе ноги оттоптал, конь!

Слон орал, как горный козел в брачный сезон, и требовал немедленного ответа. Лысый отреагировал с невозмутимым спокойствием:

– Похоже, Слон, что рандеву состоялось. Но только не с медведями, а с местной феей.

– Ну да, она тебя изнасиловала, потом изуродовала, а в конце накачала спиртом до состояния грогги.

– Может быть, и так. Во всяком случае, гениталии я еще не осматривал.

И Лысый поведал друзьям невеселую историю о ночных приключениях. Закончил он ее примерно такими словами:

– Так вот, олени: либо мне все это приснилось и я собственными руками отрихтовал самого себя, либо мы забрели в настоящую таежную клоаку, где водятся горные русалки, которые просто балдеют, когда мутузят нашего брата. Что скажите?

Наступило неловкое молчание. Все смотрели друг на друга с надеждой, что хоть кто-нибудь даст разумное объяснение услышанному бреду. Первым очнулся Павел:

– Вот урод! Ты раздавил мне обе ступни, а сейчас хочешь превратить в конскую мочу содержимое моего же черепа!.. И знаешь, что я тебе скажу, урод, знаешь что!?

– Что?

– А то, что это мой череп! Мой! И таким говнюкам, как ты, я его не отдам!

– Че ты орешь!? Я не глухой. Извини, раз так уж вышло. Я немного не в себе.

Но Павел не унимался.

– На хрена мне сдались твои извинения! Плевать я на них хотел! Нам до поселений ползти еще целую вечность, а у меня все ноги оттоптаны! Не знаешь, по чьей милости!? – И, обращаясь ко всем, продолжил:

– Нет, вы только посмотрите на него, на это безмозглое туловище! Да ты не немного не в себе, а очень и очень даже много! Мне кажется, Лысый, твои мозги перестали соответствовать своему названию. Совсем перестали. И, честно говоря, мне тебя очень жаль!

Павел мог разоряться в адрес приятеля до бесконечности, тем более, когда дело касалось собственного здоровья, но тут его монолог остановил Слон.

Слон, в отличие от Пахи, был человеком мыслящим, и хотя иногда в некоторых местах и в некоторых сообществах нес откровенную чушь, все же продолжал слыть среди друзей неплохим аналитиком, хорошим логиком и обладателем дара начинающего оратора. Павел уважал Слона и считал его «наипервейшим корефаном». Кроме того, они вместе росли, вместе учились и вместе ходили в один клуб; принимали участие в одних и тех же экспедициях и походах и, самое главное, постоянно были в одной связке, порой не раз вытаскивая друг друга из преисподней; в общем кое-что знали о себе и не понаслышке. И не беда, что Слон был на целую голову выше, зато Павел был шире на полплеча и, соответственно, пропорционально отличался грузоподъемностью, (понятное дело – в большую сторону). А вот в затяжных переходах Слон мог без особого труда дать форы своему напарнику часа 2 и все равно прийти к бивуаку первым. Поэтому между собой они всегда находили взаимопонимание и согласие и всегда, когда один говорил, второй молчал. Так уж повелось. Слон начал издалека:

– Други! Миру явлена уникальная возможность лицезреть его величество прогресс! Перед нами преображение, нет, скорее новое рождение Лысого! Его IQ прыгнул сразу на пару порядков вверх! Это гигантский скачок вперед! Это даже больше, чем скачок! Это – нечто! Это – революция! Я говорю о возможности простейшей материи серого вещества делать выводы! Ура, други! Лысый начал думать; он начал делать выводы! И пусть они на первых порах примитивны, пусть наивны, но… но все же это есть некая творческая активность, немыслимая в масштабах амебных представителей; активность, положительно характеризующая аналитическую работу головных полушарий. Ура, ура и еще раз ура! Ты просто молодец, Лысый! Ты нас всех порадовал!

Слон выдохнул и снова набрал полные легкие чистого горного воздуха, намереваясь продолжить словесный понос и перейти к главной его составляющей:

– Теперь поговорим о другом. Затронем негативные стороны позитивного сдвига у Лысого. Он приобрел способность мыслить, но (тут, видимо, у самого Слона произошел сдвиг, один из тех, когда его лексикон претерпевал удивительные превращения) какого хрена, спрашивается, он порет сейчас чушь? Настоящую чушь! Какого хрена? И я отвечу вам, други! Эта обезьяна, это животное затащило нас в самую глушь, вывозило по уши в грязи и теперь хочет отмазаться! Выехать, так сказать, на мутняках! Не выйдет, Лысый! Ты облажался, тебе и есть этот отстой!

Слон пнул ногой в пустоту и вернулся к былому красноречию:

– Не будем о плохом. Лысый – парень в целом что надо. А то, что завел не туда, … – с кем не бывает? Процесс плутания – штука неадекватная…

– Во всем виноват я, и только я – ораторские излияния выдающегося ритора прервал Толик – еще один кандидат на литературную премию. Толик, Анатолий или просто Дуло, как называли его меж собой лесные бродяги.

В любом коллективе, состоящем из нескольких индивидуумов, найдутся люди, которые несут скорби всего социума исключительно на себе. Они не могут поступать по‑другому. Не могут. Если они не взгромоздят на собственные плечи сундук чужих проблем, то им будет чертовски плохо. Физически и морально. Это коллекционеры провалов и неудач. Собиратели горя. Ныне почти уже вымершие. И Толик был одним из таковых. Он был динозавром настоящего. Самый старший член таежного братства, затерявшегося где-то на западных склонах гор. Возможно, в его словах и была доля правды.

Он шел этим маршрутом второй раз, и на него возлагалась львиная доля ответственности за бремя переходов, тем более Толик являлся единственным представителем полного совершеннолетия среди покрытых пушком юнцов, гордых и кичливых. Ему было 22. Отслужив положенные два года в связном полку на Дальнем Востоке и вернувшись обратно, он окончил курсы спасателей и устроился работать в тот самый турклуб, который когда-то, еще пацаном, посещал на правах пионера. Именно в то время ему довелось побывать в здешних местах в составе небольшого отряда, задействованного в экспедиции на выживание под непосредственным началом Алексеича, автора всех самых безумных проектов, который руководил к тому же клубом.