Он, разумеется, не думал, что это поможет в общении с Леди Лампы. Но вообще-то он не собирался вступать с ней в спор: что, черт побери, он скажет ей? Что он заберет всех животных к себе? Едва ли. А кроме того, при мысли о разговоре с ней он ощущал смутный страх.
Она становилась более чудаковатой. С каждым днем появлялась все раньше. Часто отходила в сторону, в темноту, но тут же спешила обратно, в плоское озерцо света. Казалось, свет действует на нее, как наркотик.
Люди глядели на нее в изумлении и обходили стороной. Они шарахались от нее потому, что она была не такой, как все. Чтобы угодить людям, думал Блэкбанд, она должна вести себя, как они: закармливать своих животных, пока животы у них не начнут волочиться по земле, закрывать их в машине, где они задыхаются от жары, оставлять их на целый день дома, а потом бить за то, что они портят вещи. По сравнению с большинством хозяев, известных ему, она выглядела святым Франциском.
Он включил телевизор. На экране насекомые ухаживали друг за другом и спаривались. Их ритуальные танцы зачаровывали его, затрагивали в нем какую-то струну: игра цветов, тщательно воспроизводимые образцы поведения – в этом заключалась сила жизни, они инстинктивно разгадывали и разыгрывали ее. Микрофотографии открывали ему этот мир. Если бы люди были такими же прекрасными и занимательными!
Даже его увлечение Леди Лампы уже не было чистым, как прежде; он сопротивлялся этому. Может быть, она заболела? Она передвигалась мучительно медленно, сутулилась и выглядела какой-то сморщенной. Тем не менее она каждый вечер выходила на свой пост, медленно бродила по озерам света, словно лунатик.
Как она управляется со своими животными? Как она с ними обращается? В одной из этих машин, направляющихся домой, наверняка едет кто-то из социальной службы. Кто-то должен заметить, что она нуждается в помощи. Как-то раз он уже направился было к двери, но при одной мысли о разговоре с ней у него пересохло в горле. Он представил себе, как подойдет к ней, и внутри у него словно сжалась тугая пружина. Это не его дело, у него и без того достаточно проблем. Пружина внутри сжималась все крепче, пока он не отошел от двери.
Однажды вечером полисмен появился раньше, чем обычно. Полиция ежедневно обходила район незадолго до полуночи, отбирала у людей ножи и битые бутылки, запихивала задержанных в фургоны. Блэкбанд напряженно наблюдал за происходящим. Полицейский обязательно должен отвести ее домой, он увидит, что скрыто в недрах ее жилища. Блэкбанд перевел взгляд на круг света под фонарем. Там никого не было.
Как она смогла ускользнуть так быстро? Сбитый с толку, он уставился на тротуар. Где-то почти за пределами поля зрения притаилась едва различимая тень. Нервно взглянув туда, он заметил женщину – она стояла в яркой полосе света у столба в нескольких десятках метров дальше по улице, гораздо дальше от полисмена, чем он думал. Как он мог так ошибиться?
Прежде чем он смог осмыслить этот факт, его отвлек какой-то звук: громкий шорох, словно по кухне яростно металась случайно залетевшая птица. Но кухня была пуста. Птица легко вылетела бы в открытое окно. Может быть, это шевелилось что-то внизу, в темном доме? Наверное, птица попала туда.
Полисмен ушел. Женщина с трудом вышагивала по своему светлому островку; полы ее пальто волочились по асфальту. Блэкбанд некоторое время наблюдал за ней, беспокойно размышляя, пытаясь вспомнить, что напомнил ему этот звук, – напомнил что-то еще, кроме хлопанья птичьих крыльев.
Возможно, именно после этих размышлений ближе к рассвету ему приснился какой-то человек: он, спотыкаясь, шел по пустынному переулку. Зубчатые кучи булыжника преграждали ему путь; человек карабкался через них, хватая воздух пересохшими губами, глотая клубы пыли. Сначала он показался Блэкбанду всего лишь изможденным и встревоженным, но затем он заметил преследователя: огромную, широкую тень, скрытно ползущую по крышам. Тень была живой – у нее были лицо и рот, хотя с первого взгляда по цвету и форме ему показалось, что это луна. Глаза мерцали голодным блеском. Когда человек, услышав хлопанье, с криком обернулся, тень с лицом устремилась на своих крыльях прямо на него.
Следующий день оказался необыкновенно изматывающим: пес со сломанной ногой и хозяин-страдалец: «Вы делаете ему больно, пожалуйста, поосторожнее, ах, иди ко мне, мой мальчик, что с тобой сделал этот противный дядька»; дряхлая кошка и ее опекунша: «А где тот врач, что обычно, он так никогда не делал, вы точно знаете, что нужно делать?» Однако вечером, когда он наблюдал за старухой, словно поглощенной навязчивой идеей, ему пришел на ум сон о тени. Внезапно он вспомнил, что никогда не видел эту женщину при свете дня.
«Так вот в чем дело», – подумал он, давясь от смеха. Она же вампир! Непростое занятие, когда у тебя не осталось ни одного зуба. Он покрутил колесико бинокля, и ее лицо приблизилось. Да, она была беззубой. А может быть, она пользуется вставными клыками или сосет кровь деснами. Но он не смог долго смеяться над этой шуткой. Лицо высовывалось из серого шарфа, словно из клубка паутины. На ходу она непрерывно что-то бормотала. Язык тяжело ворочался во рту, словно не помещался внутри. Глаза, неподвижно глядящие в одну точку, походили на серые головки гвоздей, забитых в череп.
Он отложил бинокль и почувствовал облегчение, когда она отошла прочь. Но даже издалека вид ковыляющей фигурки вызвал у него чувство тревоги. По ее глазам он понял, что она занимается этим против воли.
Она пересекла проезжую часть и направилась к его воротам. На какой-то миг у него мелькнула безумная мысль, вызвавшая приступ сильного страха: сейчас она войдет в дом. Но она пристально разглядывала живую изгородь. Руки ее взметнулись, словно отгоняя что-то ужасное; глаза и рот широко раскрылись. Она постояла, дрожа всем телом, затем, спотыкаясь, почти побежала к своему дому.
Он заставил себя спуститься. Рыжие листья на живой изгороди отливали серебром, словно выкрашенные свежей краской. Но среди листьев ничего не было, да и никто не смог бы пробраться сквозь тесно переплетенные ветви, обвитые паутинками, мерцавшими, как золотая проволока.
