Он завел ей руки за спину и впился в губы грубым поцелуем, заставившим Жермену содрогнуться от боли и унижения. Нет, совсем не так она представляла себе их прощальный вечер…

И стоило ему всего лишь на мгновение ослабить свою мертвую хватку, как она тотчас же высвободила руки и уперлась ему в грудь ладонями:

– Вин, пожалуйста! Я не хочу, чтобы это было так!

– Ви-и-ин, пожа-а-а-алуйета, – передразнил он, криво ухмыляясь. – А ты пожалела несчастную вдову? Мало тебе трети акций империи Ромеро? Нет, ты решила захапать все! А что будет с остальными наследниками, тебе, конечно же, безразлично. А мне-то казалось, что я тебя знаю. Подумывал даже о… – Нервно расхохотавшись, он сокрушенно покачал го левой. – Вот дурака бы свалял!

– Нет! Нет! – Ей вдруг стало ясно, что он не знает всей правды. – Я… – она остановилась, сообразив, что признаться в том, что дон Мануэль был ее отцом, и при этом утаить, что Соледад – его сестра, не получится. И вдруг ее пронзило страшное подозрение. Буквально задохнувшись от ужаса, Жермена едва выдавила из себя:

– Скажи, Соледад была твоей любовницей?

– Черт подери! Ты, оказывается, ревнуешь меня к ней? – Вин вытаращил глаза и недоуменно захлопал ресницами. – Неужели ревность была движущим мотивом твоих поступков?! Чушь какая-то! Да я никогда и пальцем к ней не притронулся:

– Я не о том! Ты все неправильна понял!

– Конечно, ведь я всегда все понимаю неправильно. Особенно в том, что касается тебя, – ухмыльнулся Винсенте и тоненьким голоском пропищал: – «Ах, эти акции, дивиденды, сертификаты и аккредитивы… Нет, это выше моего понимания». Черта с два! Ты все прекрасно понимала. Впрочем, – все с той же улыбкой добавил он, – кое-что из этой грязной истории я все же извлеку. Попользуюсь твоим телом. А то, что в этом прекрасном сосуде бьется черное сердце, не имеет особого значения.

Удар был настолько жесток, что у Жермены потемнело в глазах. Происходящее казалось даже каким-то неправдоподобным. Может быть, все это – в том числе и Винсенте, истязающий ее с жестокостью палача, – ей просто снится?

– Ты ничего, ну ровным счетом ничего не понял! – отчаянно вскрикнула она.

Но он, точно не слыша, молниеносным движением сорвал с нее рубашку и, зажав в ладони обе ее руки, завел их за голову.

– Да что тут понимать!

Никогда она еще не видела на его лице такой жуткой улыбки. А он, продолжая удерживать ее запястья, свободной рукой принялся тискать ее обнаженные груди… Потом его ладонь оказалась у нее на талии… Затем он сделал непристойное движение.

– Вот что тебе нравится и вот ради чего ты здесь, у меня. Не так ли, крошка?

Судорожно вздохнув, Жермена взглянула в его лицо, пытаясь обнаружить в этих суровых, точно из камня вырубленных чертах огонь страсти. Но от них веяло холодом. Раздавить ее, унизить – вот что он намеревался сделать.

– И ты знаешь, что я это понимаю, – продолжал Винсенте с той же издевательской интонацией. – Вообще тут у нас с тобой полное взаимопонимание, да?

Рука его покинула талию и вновь переместилась на грудь. Ее тело с готовностью откликнулось на его прикосновение. И когда он, нагнув голову, прильнул губами к ее напрягшимся соскам, ей показалось, что еще мгновение – и она не выдержит и сойдет с ума. Противостоять собственному желанию было невероятно мучительно.

– Нехорошо, Жермена, – шептал он сквозь поцелуи. – Ведь ты же хочешь меня, хочешь…

– Вин, пожалуйста… – теперь она и сама не знала, просит ли его остановиться или же продолжать.

Конечно, если бы поцелуи его оставались такими же грубыми, она, наверное, сражалась бы до конца. Но руки и губы Винсенте неожиданно сделались такими нежными… И она, закрыв глаза, подчинилась его воле. Кровь, словно расплавленное серебро, тяжело пульсировала в венах, воспламеняя каждый нерв ее тела, и она, не предпринимая уже никаких попыток освободиться, с наслаждением погрузила пальцы в густую гриву его волос.

Она даже не заметила, как он снял с себя одежду, но уже готова была его принять. И все было именно так, как она хотела. Оба они одновременно достигли пика наслаждения, а потом, обессиленные и умиротворенные, лежали, прижавшись друг к другу, ничего не говоря и ни о чем не думая…

Винсенте встал с софы и, отвернувшись к окну, начал натягивать брюки. Жермена следила за ним, боясь упустить тот момент, когда можно будет заговорить… В том, что он ее выслушает, она теперь не сомневалась. Но он заговорил первым.

– Переночевать ты можешь в комнате рядом со спальней Франсуа. А завтра утром вас отвезут к парому, – ровным, лишенным всяких эмоций голосом сказал он. Затем повернулся и насмешливо добавил: – Одевайся. На сегодня с меня достаточно.

Потрясенная не столько его словами, сколько тоном, обыденным и бесстрастным, каким отдают распоряжение прислуге, она сначала не среагировала. Тогда он, брезгливо поморщившись, добавил:

– Поторопись, пожалуйста.

Теперь Жермена поняла. Глядя на него переполненными болью глазами, начала нащупывать свою майку, как вдруг, на какую-то долю секунды, ей показалось, что и во взгляде Вина мелькнул отблеск той же муки. Это придало ей мужества сделать еще одну, последнюю попытку:

– Винсенте, я не знаю, что тебе рассказал отец. Но, сделай милость, выслушай меня…

– Незачем. Все кончено. – Он собрал остатки одежды и направился к двери. – Тебе не место в доме моей матери…

Переходя от одного куста роз к другому, Жермена с лейкой в руках медленно продвигалась по садику сеньора Мендосы, время от времени поглядывая вверх на плывущие по небу пушистые облака. День близился к концу, скоро должен был возвратиться Франсуа, которого старик повез в местный Диснейленд.

Убедившись, что все цветы получили свою порцию влаги, Жермена выпрямилась и огляделась. На лице ее появилась печальная улыбка. Она поставила лейку и, подобрав подол, опустилась на колени. Земля была горячая и влажная, совсем как женщина после ночи любви. Как я в ту ночь, с грустью подумала девушка.

Закрыв глаза, она вспомнила ту последнюю ночь на вилле Винсенте Перейры. Поднявшись с софы и пройдя в указанную комнату, она так и не сомкнула глаз, и к восьми утра они с Франсуа уже были готовы к отъезду.

Жермена как раз вызывала по телефону такси, когда появился мрачный, но безукоризненно вежливый Винсенте и настоял на том, чтобы самому отвезти их к переправе. Воспоминание о холодном презрении, которым светились его глаза, до сих пор вызывало у нее дрожь…

Она открыла глаза и вздохнула. Какой смысл ворошить прошлое? Все слезы уже выплаканы. Первые три дня в доме добряка Мендосы она только и делала, что рыдала. Но теперь – хватит! Она смирилась и перестала терзать себя бесплодными упреками. К сожалению, история с отцовским наследством представляла собой слишком сложное хитросплетение лжи и недомолвок, чтобы у их отношений с Вином оставался хоть какой-то шанс…

Здесь, в этом гостеприимном уютном доме, она обрела душевное равновесие, согрелась, почувствовала себя нужной кому-то еще, кроме Франсуа. Старик Мендоса рассказывал ей о прошлом, об отце… Когда-нибудь Франсуа услышит их уже из ее собственных уст. Жермена решила провести еще день-другой в этом оазисе покоя и добра и потом вернуться во Францию.

Париж… Там ее ждет интересная работа, подруга Вик, которой можно позвонить в любое время дня и ночи… Не так уж и много, наверное, но это ее жизнь. Жизнь, в которой до сих пор не было места лжи, ненависти и презрению. Они появились вместе с сеньорой Ромеро и Соледад… И Винсенте, как это ни грустно сознавать.

Погруженная в свои невеселые мысли, она не услышала приближающихся шагов и очнулась, лишь услышав над самой головой такой желанный и вместе с тем совершенно неуместный здесь голос:

– Бонжур, Жермена.

Вздрогнув от неожиданности, она подняла голову и тут же, опрокинув пустую лейку, вскочила на ноги.

– Винсенте…

Его загорелое лицо казалось тоньше и бледнее, чем обычно.