– Не там ты ходил, потому и не встретил. В городе полно хороших людей. Но я тебе и правда помог не просто так. Из любопытства. Скажи мне, откуда заговор знаешь?

– Какой заговор?

Седобородый выглядел умным мужиком, которого не так просто обмануть, но мне надо было просто придумать, как убежать. Поэтому приходилось строить из себя дурака. Заговоры в простонародье не приветствовались и жестоко карались по закону. Чтобы их использовать, надо было одну из лицензий получать – храмовника, ведуна или врачевателя. Которой у меня, конечно, отродясь не было.

– Ты мне, если врать начнёшь, я тебя тут прямо стражникам отдам. Они из тебя быстро всю спесь выбьют. Лучше сейчас говори.

Прямо позади седобородого проезжала конная повозка. Недолго думая, я шепнул простое устрашающее заклятие. Лошадь громко заржала и встала на дыбы, а я драпанул через площадь, надеясь на то, что Седобородый на какое-то время отвлечётся от меня.

Пробежав площадь, я завернул в небольшую улочку, проскочил по ней, свернул ещё в один переулок и обернулся назад, чтобы проверить погоню. Погони не было. Поворачиваясь обратно, я со всего размаху врезался в кого-то, стоящего прямо передо мной.

– Извините… – начал было я, но осёкся, увидев, что врезался я в того самого бородатого мужика. Он стоял, уперев руки в бока и хмурился, глядя на меня.

– Да-а, не с того мы начали. Погоди ты. Не буду я тебя никуда сдавать… Пока. Только убежать у тебя всё равно не получится.

– Чего вы от меня хотите?

– Давай по порядку. Меня зовут Святославом. И я заинтересовался тобой, потому что увидел, как ты заговоры плетёшь. На прошлой неделе смотрел, как ты рыбку из пруда в садок зазываешь. Два дня назад видел, как бродячую собаку просишь кусок хлеба принести. А сегодня вот, глаза отводил. Где научился?

Осведомлённость Святослава меня ошеломила. Я так испугался, что потерял дар речи.

– Ещё раз. Сдавать тебя не собираюсь. Скажи, как ты такие заговоры выучил? И зачем на воровство пошёл?

Делать мне всё равно было нечего, поэтому пришлось рассказать, как есть.

– Сестрёнка заболела. Неделю уже в горячке лежит. Мы всегда вместе еду добывали, подрабатывали, где могли, да всем, что земля давала обходились. А теперь вот лежит она и бредит. Она раньше меня всегда лечила от болячек всяких. Посидит рядом, хворь зашепчет – и проходило всё без следа. Теперь сама слегла, а у меня умений не хватает, чтобы её болезнь зашептать. Я уже и так и сяк пытался – не получается никак.

– А к лекарям почему не обращался?

– Да как не обращался-то?! Обращался. Сказали, два серебряника надо, не меньше. А я только двадцать медяков насобирал. Вот и приходится теперь где попало деньги да еду доставать. Только боюсь, Алёнка не дождётся, когда я ещё тридцатку найду.

Голос под конец предательски дрогнул и в глазах защипало. Я отвернулся от седобородого, чтобы он, ещё, чего доброго, слёз моих не увидел.

– С этого и надо было начинать. Пойдём, глянем твою Алёнку. Пойдём-пойдём, чего ты вылупился? Не трону я ни тебя, ни Алёнку. Хотел бы – давно уже страже отдал. Веди, говорю. Неделя горячки – дело нешуточное.

Что-то в голосе Святослава заставило меня ему поверить. Может быть, его настойчивость, а может быть, нотки какой-то отеческой заботы, даже не знаю. А может быть и заколдовал он меня. Не зря же он мой заговор по щелчку пальцев снял. В общем, я, действительно, повёл его к Алёнке.

Мы прошли несколько улиц в обратном направлении, вышли к речке Бурной, а потом двинулись вверх по её течению. Речка, в былые времена, поговаривают, и правда была бурной – были на ней и пороги, и водовороты, и даже водопады. Но сейчас от неё осталось одно название. Вода по ней вяло текла в своём направлении – не было ей дела ни до людских забот, ни до творящейся вокруг суеты. Город как на ней поставили, установили плотины, вот и иссякла вся её молодецкая бурность. Впору менять имя ей, да вот только имена они капризные такие. Прямо как заклинания – если созданы были однажды, то переделать их уже почти невозможно. Как ты порядок слов ни меняй, чего ни пытайся добавлять или убирать – всё равно таким же останется. Вот и речка, как была Бурной, так и осталась.

– Куда дальше?

– Дальше вдоль русла, чуть-чуть за город. Там лодочная станция, заброшенная стоит. Мы с Алёнкой её пару лет назад приметили, так и обжились немного там.

– А родители где?

– Померли.

– Давно?

– Сложно сказать. Папка помер, когда я родился только. Или не помер. В общем, в неравном бою с некромантом слёг. А мамка много позже. От потомка того же некромансера пострадала. Лет пять с тех пор прошло. Не надо жалости, мы уже привыкшие.

Не знаю, почему я вдруг разоткровенничался с ним. Может быть, устал уже. Одни мысли об Алёнке только последние дни. Седобородый же промолчал и дальше мы шли в тишине. До самой лодочной станции. А на подходе к нашему убежищу, он шумно воздух втянул и встал на месте.

– Как говоришь, давно Алёнка болеет? Точное время?

– Говорю же, неделю.

– Точнее! Где заболела и когда?!

Тон Седобородого заставил меня вспоминать, когда у Алёнки первые симптомы болезни появились. Мы зашли на станцию, и я сразу к Алёнке бросился. Достал воды попытался напоить. Но она только маленький глоток сделала и без чувств обратно упала. К горлу опять комок подступил.

– Во вторник она пожаловалась, что живот болит. Спать легла, а на утро гореть начала. Даже не проснулась.

– Шесть дней значит. А лекарства давал ей какие?

– Травами поил. И нашёптывал от воспаления. Ей на пару часов легче становилась, а потом она опять валилась с ног. В животе у неё справа сидит что-то. Не помогает ничего. И лекари, будь они неладны, приходить не хотят.

– Нашёптываниями не помочь тут. До лекарей тоже не донесём уже. Сейчас прямо Алёнке твоей помогать самим нужно будет. Готовь нож, воды много, тряпки почище. И ещё. Молоко маковое делать умеешь?

– Умею.

– Ишь ты, смышлёный какой. На вот тебе фляжку. Иди делай. А я пока Алёнку на стол положу.

– Ты чего с ней делать собрался?

– Давай только без геройства. Ты правильно мыслишь, что в животе у неё зараза сидит. Всё верно определил. Хорошо, что воспалительный процесс заговором пытался остановить – жизнь сестре своей продлил. Только вот это воспаление заговорами никакими не остановить. Удалять придётся и ничего тут не поделать. Времени мало осталось. Завтра-послезавтра Алёнка твоя уже померла бы. А сегодня время ещё есть. Только делай всё, что говорю, тогда и сестру свою спасёшь.

Седобородый говорил очень убедительно. Как бы я ни хотел противиться, но я и сам знал, что у Алёнки что-то страшное случилось. Никогда такой хвори сам я не видел, а сестра моя в бреду уже какой день. Да и сил у меня спорить с ним уже не было. Одно слово – последняя надежда на него осталась. Поэтому я беспрекословно стал делать всё, о чём он меня просил.

Сварил маковое молоко, добавил воды из фляжки – судя по запаху, это была горючая смесь, не иначе. Потом подавал ему разное, воду, горючую воду, маковым молоком Алёнку напоил. В общем, помогал ему до тех пор, пока не увидел, как он нож к Алёнкиному животу подносит. А потом вся комната перед глазами поплыла – отключился разом.

Сколько времени пробыл без сознания – не знаю. Но, когда проснулся, понял, что уже всё закончилось. Алёнка валялась на лежанке. Я подошёл поближе, потрогал её и убедился, что она живая. Да и лоб у неё прохладный был – видать, помог бородач. Самого его не было видно, поэтому я вышел из помещения, чтобы осмотреться.

Он сидел на мостике, который к речке вёл, и задумчиво смотрел в воду. Услышав мои шаги, он повернулся и снова улыбнулся той самой тёплой отеческой улыбкой.

– Ну что, горе лекарь, очнулся?

– Святослав… Что случилось? Почему я в обморок грохнулся? Отродясь такого не было.

– Ничего особенного, ты просто никогда операций раньше не видел. На живых людях, тем более родных. Вижу, что пережил многое. Помню, что про мамку с папкой рассказывал. Но это не то же самое, что самому родного человека резать помогать. Вот и не выдержала психика. Не переживай, ничего страшного не случилось. У Алёнки твоей аппендицит был. Слышал о таком?