Порой ночами нам являются такие невероятные мерзкие отрицающие всё человеческое и пугающие своей реалистичностью видения, что после пробуждения мы, будучи эмоционально измотанными и физически обессиленными, внутренне радуемся и ликуем, не веря своей удаче и возможности выбраться из этого миража живыми и психически здоровыми. «Сон ли это?», – спрашиваем себя. «Конечно, сон!», – убедительно твердим мы. Однако я со всей уверенностью заявляю и прошу принять мои слова в качестве предостережения для всех и каждого, что это справедливо лишь до тех пор – пока нам удаётся пробуждаться.

Филипп Ховард, «Истории о сновидениях и сновидцах»

Когда я, наконец, начал приходить в себя, то понял, что неуверенной походкой иду мимо брошенных в спешке автомобилей по широкой сильно занесённой снегом и окружённой высокими сугробами тропе, которая ещё несколько часов назад была главной улицей страны и носила название Уолл-стрит. Я брёл по направлению к Бруклинскому мосту, борясь с невыносимой адской головной болью и стараясь вспомнить, что же произошло, что за оглушительный рёв и грохот тысячи землетрясений внезапно обрушился на осенний мегаполис в тот самый момент, когда я стоял в многокилометровой пробке под проливным дождём по Франклин Рузвельт драйв.

Однако всё тщетно: вспоминалась лишь усталость от многочасового ожидания на шоссе, разъярённые сигналы машин и случайные лица их владельцев. Мне даже не удалось восстановить в памяти цель своей поездки. Помню, как безрадостно представив, сколько времени мне ещё понадобиться, чтобы вырваться из этого автомобильного затора, я поморщился и на мгновение закрыл глаза. И тут ощутил, что все сопровождавшие это тягостное стояние на месте звуки исчезли, и настала абсолютная гробовая тишина. Поначалу мне это даже понравилось, но спустя ещё долю секунды я осознал, как это ненормально и невозможно в самый час-пик в центре Нью-Йорка, снова открыл глаза и посмотрел по сторонам.

То, что я увидел, казалось невероятным: струи дождя, бесконечным потоком обрушивавшиеся с хмурого пасмурного неба вот уже несколько часов подряд, остановились и повисли в воздухе. Они были похожи на тонкие стройные серебряные нити, бесчисленными миллионами застывшие в казалось бы загустевшем, таком непроницаемом и почти осязаемом воздухе. Он был настолько материален, что даже звуки не могли пробиться сквозь его желеобразную толщу, поэтому можно было подумать, что людские крики, сигналы машин, гудение сотен двигателей, шум метро – всё застряло в нём. Это длилось всего секунду, и все находящиеся в этот момент люди вокруг точно так же, как и я, наблюдали эту фантастическую картину. Всего краткий миг какого-то злого, загадочного и никому непонятного волшебства, в течение которого вся атмосфера как будто бы зарядилась неведомым разрушительной силы зарядом, накалилась до предела и вспыхнула холодным обжигающим светом, сопровождаемым сокрушительным гулом и невообразимым треском разверзшейся земли, после чего всё померкло, и я потерял сознание.

Сколько времени прошло – неясно, однако за эти минуты или часы, ставшие роковыми, поздняя осень сменилась до невозможности лютой и необузданной зимой, и теперь Нью-Йорк погребён под снегом, и что самое ужасное – его продолжало засыпать.

Пасмурная серая мгла царила повсюду, отчего невозможно было установить, какое сейчас время суток: день, ночь, раннее утро или поздний вечер. Температура существенно опустилась, с неба нескончаемыми хлопьями валил снег, и длинные вершины небоскребов Манхеттена терялись в этом пепельном мороке. Уже не существовало ни тротуаров, ни обочин, люди бесконечным беспорядочным потоком шли по дорогое в обе её стороны, которую всеми силами пытались расчистить техника и рабочие. Среди них угадывались и простые напуганные жители, желающие хоть как-то помочь городским службам, однако не нужно иметь много ума, чтобы понять, что все их усилия напрасны.

Я не сразу заметил, что всё мое лицо облепил снег, но удивительным было то, что холод меня не пробирал. Только ужас, удивление и невероятность происходящего пульсировала во всё ещё тяжёлой, гудящей как колокол голове.

– Разойдитесь! Дайте дорогу технике! – командовал чей-то твёрдый и уверенный голос, который на фоне всеобщего болезненного возбуждения, граничащего с паникой, казался спасительным.

– Сэр, что произошло? – спросил я мужчину, который с лопатой в руках продолжал раздавать какие-то мелкие ничего не значащие в данной фантастической ситуации указания.

– Отойдите в сторону, мистер! – говорящий сильной рукой отодвинул меня к краю тропы. – Никто ничего не знает! Четыре с половиной часа назад нашу бригаду послали чистить улицы от этого внезапно выпавшего проклятого снега, но чёрт возьми! Мы не готовы! Сукин сын валит только сильнее! Маклафлин! Чёртов придурок! Возьми свою задницу и неси её сюда! – орал мужчина, уже не обращая на меня никакого внимания.

– Кто-нибудь объяснил, в чём дело? Правительство, президент, хоть кто-нибудь объяснил, как может случиться такое первого ноября!? – прокричал я во вдруг возникшем порыве ярости и одновременной усталости от бессилия, в то же время пытаясь заглушить налетевший порыв ветра, но человек только махнул рукой, ничего не ответил и пошёл в направлении забуксовавшего снегоуборщика.

Я с трудом шёл вперед, высвобождая то и дело проваливающиеся в рыхлый глубокий снег ноги, в этой безмолвной узкой реке обречённых и убитых неизвестностью лиц и слышал, что кто-то пытался приободряюще шутить и советовал не падать духом. Однако это было скорее исключение из всеобщей гнетущей атмосферы ужаса от постигшей всех беды и страха из-за надвигающейся еще большей катастрофы.

Улица, которая была и без того неширокой, зажатая высокими башнями домов до самого неба, сейчас стала еще теснее из-за растущих прямо на глазах по ее краям сугробов. Выяснилось, что электричества в городе уже не было давно, и лишь свет автомобильных фар и специальной техники пронзал серую пепельную мглу в беспорядочном хаотичном движении.

Наконец, окончательно замёрзнув и завидев какое-то тусклое мерцание в окнах небольшого супермаркета на первом этаже очередного небоскрёба, я вошел внутрь. После отчаянного рёва работающих на улице машин и завывания холодного пронизывающего ветра здешняя тишина показалась мне абсолютной. В неярком слабом свете, источник которого скрывался где-то за продуктовыми стеллажами, я заметил, что в магазине уже успели побывать мародёры: в отсутствии сотрудников денежные ящики касс были опустошены, то тут, то там на полу валялись случайные товары. И как бы в подтверждении своим мыслям о царящем здесь беспорядке меня тут же угораздило наступить на открытый пакет с чипсами, которые мгновенно жалостливо захрустели под моей ногой. В этот момент мне почудилось, что обитающее теперь в ещё недавно оживленном универсаме безмолвие да и вся серая мгла помещения замерли в ожидании, устремив на нарушившего их одиночество свой тяжёлый немигающий осуждающий невидимый взор.

Убедившись, что скорой расплаты за вторжение не последует, я направился на поиски того места, откуда лился свет, ощущая, как постепенно от холода высвобождаются озябшие руки и промокшие ноги и где-то глубоко внутри просыпается голод.

У самой дальней от входа стены в отделе, где продавались книги, газеты и журналы я наткнулся на небольшую группу греющихся у костра людей, который они развели из хранящейся здесь же на полках макулатуры. Осунувшиеся печальные лица имели отчаянный и болезненный вид. Стояла тишина, как будто самое важное люди уже обсудили, и можно предположить, что, скорее всего, этот прошедший разговор вряд ли принёс в их головы ясность и облегчение, отчего молчание было напряжённым, и каждый был погружён в собственные безрадостные размышления и думы. Мерцающее разноцветное свечение, которое привлекло моё внимание на улице, испускали разложенные вокруг неоновые палочки, которые тоже, по-видимому, не так давно ещё являлись товарами этого магазина.