Сколько раз за последние недели мне приходилось вытаскивать этого мальчишку из неприятностей? Я уже давно сбился со счёта. Да уж, хотел, называется, провернуть всё с наименьшими потерями, а на деле получил бездну новых проблем. Сам виноват: мальчишку давно пора было лечить. Но кто же знал, что Антон отреагирует настолько остро?

– Что значит «мне надо уехать»? Ты с ума сошёл, Андрей?!

Лера стояла в дверях номера и прожигала меня взглядом. Её б воля, и от меня давно бы осталась кучка пепла. Девочки, слава богу, убежали на море час назад, и объясняться мне пришлось только с ней.

– Отойди, Лера. Тебя это не касается.

– Что значит «не касается»?! – взвизгнула жена. – Мы здесь и дня не пробыли, а тебе вдруг понадобилось улететь?! Кто тебе звонил? Опять он? Антон?!

Не так я себе представлял отдых в новогодние праздники, совсем не так. Весь год я работал как проклятый, и наконец представился шанс провести время с семьёй, вдали от сибирских морозов, но когда бы что получалось так, как мы планируем?

Полчаса назад позвонили с незнакомого номера, и я хотел было уже нажать отбой, но что-то дёрнуло меня ответить. И едва только из трубки донёсся голос Рудзинского, как я сразу понял: накрылся мой отдых медным тазом. Антон запинался и проглатывал слова, то лихорадочно шептал, а то орал так, что в голове звенело. Кое-как мне удалось понять, что он просит забрать его откуда-то, что у него нет денег, нет вообще ничего, кроме одежды, да и та, кажется, не его; что он не понимает, как тут оказался, что он даже не знает, в какой он части страны. Минуту я ждал, пока он выяснит название города, до меня доносились крики, заунывные голоса пели песни, кто-то рыдал навзрыд. Не сказать чтобы меня это сильно удивило – за последние пару месяцев я практически разучился удивляться, – но на этот раз нечто едва уловимое в голосе Антона встревожило меня. Да и эти вопли на заднем фоне… Я питал слабую надежду, что мои опасения не оправдаются, но реальность нередко бывает жестока. И мне придётся иметь с ней дело.

Шесть лет я положил на то, чтобы сделать из этого мальчишки человека, и за какие-то недели всё полетело к чёрту и стало даже хуже, чем в самом начале. И меня не оставляла мысль, что я сам в немалой степени в этом виноват. Но рано или поздно Антон прикончил бы либо девчонку, либо себя. И я не имел права оставаться в стороне.

Итак, я накарябал на листке бумаги адрес некой питерской коммуналки, схватил сумку со своими вещами, которую так и не успел разобрать со вчерашнего дня, и вызвал такси до аэропорта. Успел подумать, что прямых рейсов до Петербурга, скорее всего, нет и не факт, что я смогу попасть на ближайший самолёт до Москвы, тем более сейчас, в начале января, а значит, придётся лететь с пересадкой в каком-нибудь европейском городке, а то и не одном. Прикинул, сколько часов займут перелёты и во сколько мне всё это встанет. И не только в денежном эквиваленте. Но выбора у меня нет. Разве что плюнуть и забыть об Антоне раз и навсегда.

Но я не мог так поступить. Не тот я человек, чтобы бросать на полпути дело, в которое вложено столько сил, времени и нервов. Нет, не тот.

– Уедешь сейчас и домой можешь не возвращаться!

– Хватит, Лера. Потом поговорим.

Я отодвинул жену в сторону, вышел в коридор и быстрым шагом направился к лифтам. Сейчас не до неё: нет времени для выяснения отношений. И такси, наверное, уже подъехало.

– А что мне сказать девочкам, Андрей?! – неслись мне вслед истеричные вопли. – Что я им скажу?!

Лера найдёт что им сказать, тут я за неё не беспокоился.

Она с первых дней невзлюбила Антона, а за последние месяцы вовсе успела возненавидеть. Не понимала моей привязанности к парню, и я не винил её за это. Но и рассказать об истинных причинах этой привязанности не мог, хотя прекрасно осознавал, что наш брак балансирует на грани. По возвращении в Новосибирск меня ожидает тяжёлый разговор, но с этим потом разберусь. Я предпочитал решать проблемы по мере их поступления. И раз уж я добровольно взвалил на себя судьбу этого несносного мальчишки, то мне и на этот раз придётся расхлёбывать ту кашу, что он заварил.

***

В Петербург я прилетел только спустя сутки, рано утром. Изнутри меня точила тревога, я уже почти не надеялся отыскать Антона живым. Бог знает что он успел сотворить с собой за эти полтора дня. Возможно, я уже не найду его по тому адресу, который сжимал в кулаке. Между перелётами я раз пятнадцать набирал тот номер телефона, с которого он мне звонил, но сначала никто не отвечал, а затем при каждом звонке меня и вовсе стали встречать лишь частые гудки. По-видимому, трубку сняли с базы и так и бросили.

Адрес, конечно же, оказался неверным. Дверь квартиры мне открыла перепуганная старуха и, выслушав меня, растерянно покачала головой. Это и в самом деле была коммуналка, но жили в ней на тот момент, помимо старухи и её мужа, только молодые супруги c тремя детьми и тихий алкаш лет тридцати, к которому никогда не ходили гости. Впрочем, ни к кому из этих людей гости в последнее время не приходили, и молодого рыжего парня никто из них тоже не встречал.

Видно, на лице у меня отразились все мои мысли по поводу этой ситуации – а я уже практически смирился, что мальчишку в этом огромном городе мне не отыскать, – потому что старуха посмотрела на меня сочувственно и спросила:

– Кого разыскиваешь-то, милок? Сына, что ли?

Я лишь усмехнулся.

– Почти. Подчинённого бывшего. Служил он у меня в роте.

– Военный человек, значит, – с уважением покивала старуха. – То-то смотрю выправка у тебя… Мой-то папа тоже служил, в прорыве блокады участвовал. Столько медалей от него осталось, сам Сталин его однажды награждал! Может, зайдёшь, милок? Чаем хоть тебя напою, а то, смотрю, какой-то замученный весь.

Ещё бы. Я толком не спал уже почти двое суток и держался на одной голой воле.

– Спасибо, конечно, но времени нет.

– Понимаю. – Старуха задумчиво пожевала губами, а потом сказала: – А ты пройдись-то по домам соседним. Может, с номером твой парнишка ошибся. Новый год же. Пьёт небось уже который день. Вон, как наш Олежка. Дело-то молодое.

Если б оно было так.

***

Ох уж этот Питер. Ох уж эти его старые дома с нумерацией квартир, которая с трудом поддаётся логике. Но я понял, что цель близка, едва только моя нога ступила в седьмую по счёту парадную. Встретил меня едва переносимый запах мочи и горелого мусора, и я машинально зажал нос. Рудзинского магнитом тянуло в подобные злачные места, будто он постоянно жаждал вернуться в то болото, из которого я в своё время с таким трудом его достал. Оно и верно – как ни тащи свинью из грязи, а её всё обратно тянет.

Нужная мне квартира обнаружилась на третьем этаже. На площадке толклись четверо парней, все до одного бледные и перепуганные, совсем ещё молодые, студенты, судя по виду. Я протиснулся между ними к двери, но один из них ухватил меня за руку повыше локтя и неуверенно проговорил:

– Эй, мужик. Тут очередь вообще-то.

– А я по записи. Руку убрал.

Я взял его за тонкое запястье и сдавил, но несильно – побоялся, что переломлю цыплячьи косточки. Парень охнул, разжал пальцы и попятился. Остальные смотрели на меня как срочники, которым только-только вручили автоматы.

– А ну разойтись! – гаркнул я, и студентики бросились врассыпную.

В армию бы их, да… поздновато, пожалуй. Они ведь и там найдут, где ширнуться. Казалось бы, чистенькие, аккуратно одетые ребята, но глаза уже пустые, бессмысленные, как у рыб, и очень повезёт, если хотя бы один из них соскочит вовремя.

Очень повезёт.

Не успел я нажать на звонок, как дверь распахнулась, будто только меня тут и ждали. В нос ударила вонь ещё ядрёнее, чем в подъезде. Пахло бездарно просранным будущим нации. Я услышал знакомую заунывную песню, словно бы вот только что разговаривал с Антоном, а через минуту как по волшебству оказался здесь. В квартире стоял невнятный гул голосов, хотя коридоры пустовали, если не считать товарища, что мне открыл. Откуда-то донёсся взрыв истеричного хохота. Хотелось плюнуть на всё, развернуться и уйти, но зря я, что ли, проделал такой путь? Я решительно отодвинул стоявшего передо мной темноволосого парня с такими же как у студентиков пустыми глазами и переступил порог между миром людей и миром конченых мразей. И Антон был где-то здесь, среди них. По крайней мере, хотелось надеяться, что он не сбежал куда-нибудь ещё.