— А что тут? Давай посмотрим! Всё же в крови. Может, там рана?
— Прости, но в этой тьме было не разглядеть, поэтому не скажу, — озадаченно откликнулся паренёк, мотнув головой, отчего повязка со лба съехала почти до самых глаз.
— Давай посмотрим, — мягко предложила Лукреция и ойкнула, когда пират несмело положил ладонь на широкий ворот кафтана капитанши: — Твоя рука! Почему она такая? Совсем как наши щиты…
— Проклятье! Это я должен спросить, откуда у малышей, вроде вас, лодка со щитами из чешуи Боа-Пересмешников! Вы хоть знаете, сколько чешуи на это надо? Сколько надо нас?.. — От сильных чувств паренёк вскочил. Два клинка в ножнах на его боку стукнулись о палубу.
— Мы её украли с большого корабля, если тебе так будет легче, — вступил в разговор Рихард, скрестив на груди руки. Знал бы кто, как тяжело укладывать непослушную, висящую плетью опухшую руку в такую демонстративную позу!
Он обошёл лежащую со стороны головы, встал к пареньку почти вплотную, глядя снизу вверх и почти касаясь пламенем его одежды. Тот раздражённо сверлил Феникса взглядом, не отступал, не хватался за меч. Да, теперь было видно, что правый глаз белобрысого фиолетовый, а левый зелёно-голубой, почти как плащ Лукреции, — удивительные цвета. Рихард и представить не мог, что такие бывают на самом деле. Ребята несколько секунд пялились друг на друга, но никто не моргнул первым, не отвёл взгляд, и тут позади снизу раздался хрип. Паренёк тут же рухнул на колени рядом с женщиной. Громко стукнули по палубе мечи. Феникс оглянулся: полы капитанского кафтана на груди были раздвинуты. Лукреция отшатнулась, вскинула обагрённые руки и бросилась к борту. Там её долго и тяжело тошнило, пока капитанша что-то тихо говорила на незнакомом языке склонившемуся над ней мечнику. Из горла Паулины то и дело доносилось нехорошее бульканье, а белобрысого начало потряхивать и, чем дольше говорила женщина, тем сильнее.
Феникс смотрел, как торчащие вверх волосы пирата медленно заваливались на лицо, как на почерневших губах капитанши вздувались бурые пузыри, а под её головой и плечами натекала лужа крови. Смотрел, не ощущая к чужакам ни сочувствия, ни интереса, будто забыл, как это вовсе. Единственная, кто его сейчас беспокоила, находилась напротив, свесившись над водой. «Я должен позаботиться о Лу, как она обо мне. Но она боится огня. Если его уберу — околею», — раздумывал Рихард, глядя на содрогающуюся девичью спину под тонкими белыми одеждами. Он так и не решил, подойти или нет, а девушка, скрыв голову за чёрным капюшоном, уже побрела в надстройку.
— Как ты? Помощь нужна? — не приближаясь, окликнул он.
Лукреция отрицательно махнула рукой и опустила за собой реечную дверцу. Рихард скрипнул зубами, не зная, как и чем помочь. Приглушённая было злость усилилась. Пират задрал голову, взглянул на него через солому упавших на лицо волос, спросил с горькой усмешкой:
— Прости-ка, с твоей подругой всегда так: сначала бьёт, потом блюёт?
— Не зарывайся, а то за борт выкину! — огрызнулся Рихард и тут же испугался своей грубости, которая уже не в первый раз проскакивала с этой ночи. Он зажал рот левой рукой, а правая тут же предательски повисла.
— Не больно же, да? — указал на неё взглядом пират.
Феникс подумал, что в его словах есть какая-то уловка, но всё же ответил, как есть:
— Ну, поначалу было, а теперь с этой стороны совсем ничего не чувствую.
— Прости, но у меня для тебя такие себе новости, значит. Эти твари, которые тут кормились, называются агачибу. Их яд так и действует: отравляет тело изнутри, обезболивая его. Только холодно постоянно, а ты, вижу, греешься. Дня три у тебя есть от силы, — прикинул он и отвёл взгляд, добавил: — Так и помрёшь, ничего не чувствуя. Этот яд, что лишает чувств, распространится очень скоро, если, конечно, не добудешь где исцеляющую мазь из мозгов агачибу.
— С этим мы как-нибудь разберёмся, — пожал левым плечом Рихард, не поверив словам пирата про смерть, но полагая, что исцеление будет не таким быстрым и лёгким, как надеялся, и добавил: — Надо только доплыть до Макавари.
— О, как! Извини, а что там, в этом Макавари?
— Мой хороший друг. Он лекарь. Он мне поможет.
— Прости, не напомнишь — это где большая круглая бухта за белым маяком, удобный порт и три пирса?
— Да, это он! Макавари!
Паренёк оглядел бескрайние просторы, потёр подбородок, подтянул повязку выше на лоб, прижал ладонь на мгновенье к глазам и сказал, будто сам с собою:
— Хм, мы были там почти два дня тому назад. Хотели как раз лекаря взять оттуда. Не удалось. Да и к лучшему, наверное…
На капитаншу он старательно не смотрел, подпёр подбородок рукою, положив острый локоть на колено. Сейчас он не выглядел опасным, скорее, растерянным. «Почему он болтает со мной? Почему не с ней? Они уже наговорились?» — раздражённо подумал Рихард, взглянул из-за плеча белобрысого в лицо женщины, спросил:
— Она что, спит? Спит с открытыми глазами?
— Прости, но она умерла.
Даже под покровом огня Феникса прошиб холодный пот. Мальчик медленно обошёл женщину и присел напротив паренька. Через силу опустил взгляд.
Чёрный кафтан капитанши оказался широко распахнут. Поверх обагрённой блузки лежали алые шляпные ленты. Под ними, со стороны сердца был непонятный провал. Рихарду вспомнились личинки, которыми дома кормили фонарных светлячков. Те личинки также белели в банке среди бурой земли и желтоватых корешков. Только тут самым светлым в тёмном месиве были кости.
Мальчик растерянно перевёл взгляд выше, заметил распоротую потемневшую шею, дальше — на бескровное лицо капитанши. Оно выглядело таким маленьким, несмотря на внушительный рост женщины, таким сморщенным и очень спокойным. Отрешённый взгляд был направлен к затянутому облаками небу.
— Люди… так умирают? — тихо спросил Рихард.
Ответом ему были молчание и равнодушный шелест волн.
Тишина.
Тишина накрыла всё на бесконечные несколько минут. И даже плеск воды, казалось, звучал иначе — по-особому грустно. Живые встретились взглядами, и паренёк, нагнувшись вперёд, уперевшись ладонями в палубу, заговорил:
— Прости за доставленные хлопоты. Честно, прости! Если б я только знал, как оно обернётся, вам бы не пришлось так утруждаться… Прости… — Его взгляд упал на лицо Паулины. Спустя долгий вздох, промозглым осенним дождём полились слова: — Пришло время расстаться с моим капитаном. Она была великой обманщицей, она жила простыми и понятными страстями и не разменивалась по мелочам. Она была очень великодушной. Она заменила мне мать… — его голос задрожал. — Однажды она сказала: «Если ты увидишь мою смерть, мальчик, бросай свою прошлую жизнь и ищи новую. В другой компании, в другом деле. Живи так, как считаешь нужным. Молись своему богу или кому захочешь. Но не забывай меня». Я запомнил эти слова. Услышал их в тот момент, когда ещё мог слышать… Слушать. Слушать просто, без оценивания, без просчёта ситуации, без поиска выгоды. Слушать. Воспринимать. Да, воспринимать и усваивать… Она была обманщицей и в первую очередь врала сама себе. — Он потёрся лицом о своё плечо и потянул за ленты капитанской шляпы. — Тогда она просила отпустить её, обнажив ложь. Потому что тайное должно стать явным хотя бы на пороге смерти. И сейчас я выполняю её последний, но второй приказ. Первым был: «Джази, живи!».
Он осторожно приподнял голову капитанши, снимая шляпу. Красные ленты, крест-накрест перечёркивающие грудь, поползли вверх, как капли крови, будто втягивались в раны, если было бы можно обратить время вспять.
Рассветный луч солнца пробился сквозь завесу облаков и вспыхнул на коротких алых волосах Паулины.
Рихард отшатнулся и вскрикнул. Тёмная стена в памяти, которую он научился не замечать, треснула и развалилась. Перо на костяшке безымянного пальца запело кровью и сталью. Горло мальчика перехватило, дыхание с трудом вырывалось из открытого рта, и даже огонь зарябил, на мгновение сгинул. И только одно слово слетело с дрожащих губ:
