— Значит, не хочешь признаваться. Хорошо. Тогда выпей содержимое их сам.

И боль вернулась. И голос. Тавир вопил. Снаружи раздались крики и шум. Багриан отослал рвущихся в кабинет и надавил на рукоять кинжала, острый конец второго уперев пойманному мальчишке под подбородок, заставив тем самым умолкнуть. Пламя, танцующее на крови, исчезло — силы покидали Феникса с чудовищной скоростью.

— Есть три пути, — отчётливо заговорил принц, нависая над столом. — Путь первый: ты умрёшь на месте как шпион, как угроза Радонасу. Путь второй: ты выпиваешь эти жидкости прямо сейчас. Путь третий: я оставляю оба сосуда у себя, ведь не зря же в вечер отплытия ты лобзал сапоги капитана, умоляя передать их самому главному здесь, а значит, мне. Этот раз будет единственным, когда я дам тебе право выбора. В случае третьего варианта ты станешь моим личным слугой, будешь выполнять всё, что я тебе прикажу, и больше не вернёшься к отбросам в трюм. Каково твоё решение?

Тавир откинул голову, сквозь слёзы глянул в чёрный потолок, в холодное лицо и, пискнув «Первый!», опустил шею на подставленный кинжал.

Как ему показалось.

Жёсткие пальцы впились в горло, сдавили, заставляя смотреть в эти чёрные жуткие глаза. Слова обожгли уши:

— О, нет, теперь можешь даже не надеяться на милосердную смерть! Я заставлю тебя жить, оставлю подле себя, раз уж ты так того не желаешь. И однажды ты всё мне расскажешь про содержимое этих сосудов.

Без раскачки Багриан выдернул лезвие из руки Тавира, откинул его от стола, и Феникс упал на пол, сжался в комок, скуля. В голове мутилось, под закрытыми веками плясали огни. Он думал, что искры на его крови способны спалить тут всё, если заставить плясать их снова, но, нет. Глянул — всё по-прежнему чёрно-багряно. Боль, до отупения выкручивающая руку, отчего-то пропала. И тело стало будто деревянная колода — не разогнуть скукоженные члены, не распрямить скрученной спины. А дарованная богом сила съёжилась в тлеющий уголёк, спряталась в самой глубине рвано-бьющегося сердца.

И снова сапоги перед глазами. Резкий окрик. Хлопнувшая дверь.

— Тахиб, теперь он — твоя работа. Следи за ним, лечи, воспитывай, обучи грамоте, нашему языку. Не бить! Корми усердно, даже через силу. Оружия не давать. Он — Феникс. Если будет призывать пламя, отливай водой. Всё.

— Повинуюсь, мой господин!

Вторая пара сапог, застывшая на пороге, приблизилась. Тавира завернули в багряный плащ, подняли сильными руками и куда-то понесли. Ускользающим сознанием мальчик уловил слова принца:

— Ошейник не надевай. Просто будь рядом.

— Слушаюсь! — И уже тише, обращаясь к своей ноше, гвардеец проворчал: — Повезло тебе, парень. Хоть ты и дурной.

«Да уж… повезло… Лучше б я умер», — пронеслось в мыслях Тавира, перед тем, как он потерял сознание.

* * *

Оставшись один, принц Радонасский, Багриан Великолепный, достал из ящика стола платок, обтёр кинжалы, заткнул их в поясные ножны на спине и дёрнул шнур, через крюк в потолке уходящий вниз. В каюте под кабинетом едва слышно звякнул колокольчик.

Мужчина спрятал фляжку и колбу в потайной ящик, закрыл на ключ, надел тёплый плащ и меховую шапку. Под ней на столе оказалась тонкая книжица в переплёте из человеческой кожи, бледной, в редких родинках, по которой складывались в перьевидный узор изящные шрамы.

— Цевер, далёкий мой родич, наконец я пойму твои мотивы. Ведь теперь и я обзавёлся ручным Фениксом. А записи твои мне в том помогут.

— Звали? — обратился по-радонасски вошедший гвардеец в красном плаще.

— Прибери здесь и подлатай стол.

— Будет сделано!

Багриан вышел на палубу, бережно поглаживая обложку книжицы из кожи Айлаха. Все записи принц знал наизусть, но теперь надеялся открыть в них новое для себя и изменить своё королевство, как хотел того Цевер.

Глава 71

Переплетения

Рихард

Ветер трепал плащ цвета морской волны. Тот скользил по древку весла, что застряло между щитом и бортом, бился, наматывался, вспархивал — того и гляди унесёт. Рихард смотрел во все глаза, не смея предположить худшее.

— Лу! — крикнул он, рванулся вперёд, когда тряпичная птица, поддавшись воздушным потокам, порхнула прочь, закружилась и полетела над головой. Мальчик прыгнул, но не достал.

Нельзя было не достать! Ведь Лукреция только сшила для себя этот плащ, ткань для которого принёс Охор с одного из затонувших судов. Плащ стал подтверждением решения, обещания, общей историей на троих, доказательством существования острова-форта и великана на нём. Это всё было с ним, с Рихардом, по-настоящему, не в сказке, не во сне, не в легенде! Было! С ним и с Лу, с Лукрецией, которая куда-то пропала. Но она не покинула лодку — мальчик твёрдо верил в это.

Без раздумий Рихард вскочил на узкий борт, судно повело, качнуло, Феникса вместе с ней, но времени не было: плащ поднимался всё выше.

Жар прошёл по рукам, высушивая кожу, в локтях туго скрутилась сила, закололо, бока опалило огнём. Стремительный внутренний импульс. Толчок. Прыжок. Вверх! Всё выше и выше на огненных крыльях.

Ветер пихнул мальчика в спину. Потянувшись руками вперёд, Феникс доверился своей силе. И перья на крыльях окрепли. Огонь затвердел. Круговое движение плечами, и крылья поймали воздушный поток. Взмах. Радость полёта. Вернулись восторг, ликованье. Рихард не оборачивался. Он поднимался ввысь. Рывок — и пальцы сомкнулись на крае плаща.

— Ри-ихард! — услышал он вдруг, мотнул головой, перевернулся кверху тормашками, суча ногами. Ещё дрожали пламенные росчерки от крыльев там, где теперь оказался его голова. Мальчик вскрикнул от радости: далеко внизу, в наползавшем багрянце заката, в сине-зелёном море, на лодке, в тёмной двери надстройки светлым пятном светилась Лукреция. Она махала ему и звала.

— Ты была там? — выкрикнул он, и сразу на смену остаткам тревоги и азарту полёта пришло облегчение, как камень с души. И крылья, будто поняв, что исполнили долг, с хлопком растворились.

Недолгий вопль. Всплеск!

И лодка опять в стороне, но вверху, сквозь толщу воды в череде пузырьков. Рихард заколотил руками-ногами, путая себя плащом. Ледяное течение всасывало его, сносило в сторону, будто сговорившись с ветром. Мир темнел.

Толчок.

Снизу подхватили. Рихард распластался на жёстких полукруглых пластинах, вцепился в колючее, длинное, почувствовал удар спиной о поверхность, вода забурлила и разошлась. Воздух вперемешку с солёными брызгами попал наконец-то в горло. Мальчик открыл глаза…

— Да что ж ты будешь делать… — выкашлял он, глядя на лодку внизу. Та приближалась. Ближе, ещё. Феникс с трудом разжал пальцы, отпуская игольчатый гребень, скользнул на мокрую палубу, отфыркиваясь, сплёвывая воду, перевернулся на спину. С таким трудом добытый плащ шлёпнулся рядом. Мальчик крепко зажмурился, вновь ощутил смрадное дыхание в лицо и искренне улыбнулся: — Ну хватит уже, дружок. Спасибо за помощь.

Не открывая глаз, выпустил плащ, запретив себе бояться, выставил руки и коснулся прохладной гладкой чешуи. Звук, родившийся глубоко за ней, отдавался в ладонях вибрацией и раскатывался басовитым мурлыканьем. Кто бы мог подумать, что морской змей может так?

— Я назову тебя Блиц, — довольно произнёс Рихард и сел.

Голова немного кружилась. Но руки продолжали благодарно поглаживать монстра. Когда тот вдыхал, чешуйки чуть приподнимались, и под ними, холодными, с щербатыми краями, оказывались ромбики горячей, чуть пупырчатой кожи, мягкой и немного склизкой. Стоило их коснуться, как змей взмуркивал ещё громче, отчего судно сильно шаталось. Мальчик прислушался и различил тихий скрежет за спиной, словно зверь придерживал лодку хвостом. Рихард знал, что не ошибается, и продолжал ласково бормотать: