После пуританской революции 1649 революционеры пробовали победить иудеев. В парламент вносилось, например, ходатайство, чтобы христианский воскресный праздничный день был положен на иудейскую субботу, следовательно, чтобы праздность субботу (Sabbat) совместно с иудеями. И было сделано предложение образовать государственный совет по образцу синедриона из семьдесяти участников. Генерал-майор Томас Гаррисон, один из теснейших советников, предлагал Кромвелю[199]^[199] сделать закон Моисея составной частью английского права. Много пуританских членов правительства изобразили на знамени в то время как революционеры иудейского льва (Loewen von Juda). И иудейские финансисты, такие как Антонио Карвахал, участвовали в приобретении средств золота для долгого парламента. (Durant, S. 474, Bd. 12)

Пуританские революционеры знали, что им иммиграция сефардских иудеев была бы нужна, чтобы развивать их страну, но отечественные торговцы боялись конкуренции и защищали себя против официального разрешения для иудеев тем, что они оклеветали иудеев. Кромвель возражал: «Вы утверждаете, что иудеи являются самый низкими и наиболее достойными презрения среди народов. Как вы тогда серьезно можете опасаться, что этот презираемый народ в предпринимательской и кредитной деятельности и мог бы высшей рукой победить столь высокоблагородное и во всем мире столь высоко оцененное английское купечество» (Keller, 371).

В Гамбурге торговцы время от времени значительно процветали благодаря иудейским торговцам и поэтому вначале даже выразительно извлекали пользу от их оставлении на местах. Я цитирую Зомбарта: «В XVII веке растет значение иудеев в той степени, что их признается их необходимость для процветания Гамбурга. (...) В 1697 году гамбургское купечество направляет городскому совету.. безотлагательное ходатайство, (согласно которому иудеи должны были бы разогнаться), чтобы встретить их, чтобы избежать тяжелых повреждений для гамбургской торговли. В 1733 году называется это в экспертизе, которая находится при документах сената: «В обменном деле, торговле галантерейными товарами и в производстве определенных материалов иудеи являются «почти полными мастерами». Они имеют, «наше превосходство» (т.е «они нас превзошли»). Раннее не нужно было, чтобы беспокоить иудеев. Все же «они заметно возрастают в числе. Почти нет никакой части крупной коммерции, фабрики и предприятий ежедневного питания, куда они не сильно уже не вплелись. Они стали нам уже malum necessarium (необходимым злом—перевод с латыни)». В отрасли экономики, в которых они играли замечательную роль, можно было бы ещe назвать дело морских страховок». (23).

В то время как США становятся независимыми, французы избавляются от аристократии, и провинция Рейна модернизируется под давлением революционной армии Наполеона, старое прусское дворянство озлобляется вокруг старых привилегий: в 1810 году курфюсткое старое прусское дворянство жалобу против канцлера государства Гарденберга из-за введения принципов французские революции, вследствие чего «наше старая честная, бранденбургская Пруссия преобразовывается в современное государство иудеев» (Цит. Согласно Fr.Foster Geschischte der Befreiungkriege (Фр. Фостер, «История освободительных войн»), Берлин, 1861). Итак, экономическая современность понимается современниками совершенно определенно как государство иудеев. И рыцари имеют в первый раз даже успех. Венский конгресс в 1815 и следующая реставрация сохраняет дворянскому обществу Средней Европы старые привилегии, в то время как в Англии одновременно происходит промышленная революция. Затем она охватывает Германию только с 1850 года. Причем до 1870 года промышленная революция в Германии означает прежде всего капиталовложения в строительство железных дорог. Репарации, полученные Германией из Франции, значительно оживляют немецкую экономику в течение семидесятых лет, и в пределах короткого времени немецкая промышленная продукция—вопреки широко распространенной враждебности к технике со стороны немецкой общественной элиты—догоняет в количестве и качестве как североамериканскую, так и английскую. Ещe в 1876 Франц Рело[200]^[200] написал, что немецкие промышленные изделия по сравнению с американскими являются «дешевыми и плохими» (Klemm, 169). Но к наступлению нового столетия немецкое государство эту отсталость со всех точек зрения наверстало (и могло делать себе медленно подготовку к первой мировой войне). Это удивительно, что это чудо немецкой экономики бисмаркского времени нашло столь мало интереса в научной литературе и так и рассматривается скорее в качестве вещи само собой разумеющейся.

Иудеи имели с 1869 года теоретически полные гражданские права, и они были практически на всех наивысших государственных должностях, в частности, исключая профессорских постов в закрепленных на тождестенности (identitatsstiftenden, видимо, лучше переводить как на «закрепленных на догмах») духовных гуманитарных науках. Это привело дальше к массовому переходу к христианству и к радикальной ассимиляции с немцами, так что уже в тогдашнем предпочтении иудеям уже позволено было называться первоначально исконно немецкими именами Генрих и Фридрих. Знаычение иудеев и перешедших иудеев для тогдашнего немецкого общества оказывается фактически большее, чем как в то же время в США или в Англии. Выглядит впечтляюще, что хоть в Берлине в 1905 иудеи составляли только 5,06% берлинского общего населения, но одновременно насчитывалось 31%, следовательно, треть, среди тех, которые управляют городом (Зомбарт 219).

В конце оказывается, что иудеи в Германии в своем процессе ассимилияции довольно распылились. Они видятся как восторженные фронтовые бойцы для первой мировой войны, и чувствуют себя не высказанными (не понравившимися), так как фашисты требуют решительного уничтожения иудейства. Иосиф Рот[201]^[201] разозлил в 1929 году выступлениями о «Аризации» иудейского мышления. Он дает им долг во многих глупо-героических книгах двадцатых лет. Он пишет в «Die literatorische Welt» («Литературный мир»), номер 39, под заголовком «Хвала глупости»: «Если бы я был антисемитом—к чему я, однако, не имею никакого повода—я стал бы истеричной наивной беднотой немецких читателей, чтобы из любого факта попытаться объяснить, что этот факт является преимущественно иудейским. Это значило бы: я стал бы высокомужественным суеверием иудеев: они интеллектуальны и черноволосы, и от поэтов нужно было бы ожидать нечто ясноволосо-неосведомленное—я сделал бы его ответственным за это суеверие на большие издания варварских книг, в которых неуклюжесть считается [свежестью], глупость [милостью] и необразованность [силой первородной]. Но я не являюсь никаким антисемитом». (Согласно B. Pinkerneil, S. 159)

Вероятно, Рот здесь что-то заостряет (что-то утрирует), но отчетливо видно то, что немецкое иудейство в свеой потребности после ассимиляции имело явственной собственную иудейскую идентичность. Аплодировали, очевидно, лучше теории Макса Вебера о происхождении капитализма от протестантства, читали с интересом «Гибель запада» Шпенглера, нравился им себе современный немецкий героизм и очевидно, считали, как и немецкое общество в целом, немецкого пастуха образцом во всем.

Немецкое иудейство прекратило, во всяком случае, быть самостоятельной умственной и моральной силой, и предсовременное мышление обладало современной экономикой и обществом. Победоносная война стала крупной темой старой элиты общества, и удавалось, как мы знаем, также воодушевлять новые элиты на эту классическую тему. Теодор Лессинг, помощный учитель (репетитор) и свободный журналист, изображает в одном из фельетонов совершенно нормальную милитаристскую индоктринацию (учение), как она была обычной вопреки социал-демократическому правительству в Ваймерской республике. Он описывает речь, которую держал Гинденбург[202]^[202] перед школьниками гимназии, в который он временно работал как преподаватель: