— Что же, государь, — оправил пояс Палецкий, — гонцы князь-Василию в Серпухов посланы, пора и нам.

— Значит, выступаем, — встал я и перекрестился на образа.

Воеводы задвигались, позвякивая байданами и гремя ножнами, но вскоре все разобрались и в относительном порядке вышли на улицу Коломенского кремля.

Теперь все зависело от скорости и от того, насколько плотно конные разъезды прикрыли наше выдвижение. По расчетам, хан должен пройти Домодедово село и только тогда узнать, что творится у него в тылу, иначе свернет раньше и может нас опередить.

Из крепостных ворот сотня за сотней с гиком и посвистом уходила легкая поместная конница — им поставлена задача вцепиться в хвост Орде и потрепать арьергард, сколько можно. Следом, со скрипом и щелканьем кнутов, покатились тяжелые вагенбурги, за ними орудия. Я невольно полюбовался на гавриловских коней, тянущих тяжеленный груз — добрые лошади, не подкачал Образец!

У сожженого татарами Малина села, бывшей вотчины Софьи Витовтовны, перешедшей с ее смертью в руки моей жены, мы подзадержались. Потому на точку рандеву первым успел Василий Ярославич и даже втоптал в землю малый ордынский отряд сотен в пять, оставленный прикрывать тянущиеся следом за ханским войском овечьи стада. Ну, заодно и овец переловили, сколько смогли. Следом подошли мы с конными из Коломны, за нами телеги и пушки и последними — городовые полки.

— Встаем на бугре? — полуутвердительно спросил Федька, указывая на холмик на Каширкой.

— Туда пушки лучше, если день есть, успеем клети срубить, — заметил Басенок.

— Левей бы немножко, к леску, там конных скрыть можно, — добавил шурин.

Диспозицию утвердили быстро и я взялся за серпуховского князя:

— Как с Ордой-то прошло?

— Да как и хотели, — улыбнулся Василий Ярославич. — Я к ним Ивана Товаркова послал, дескать, мы с тобой в розмирье и потому прошу удел не трогать.

— И что, уговорил хана?

— А чего же нет. Хану Москву взять надо, а мы помешать можем. Иван показал, что мы очень напуганы и в городе заперлись, хан и согласился. А там их лукавство ведомо: коли обратно пойдут, и Серпуховым не побрезгуют.

Странное дело — отец Ивана, Федор Товарко, свою дипломатическую миссию провалил наглухо, а сын вот, к шурину прибился и службу тянет.

На бугре застучали топоры, а над вагенбургом взнесся стяг великого князя — Всемилостивейший Спас на красном полотнище, дополнительная приманка для Кичи. Москва это хорошо, Москва это жирный кусок, но если поимать великого князя, то за него и выкуп взять можно, и выход за много лет, а Москву пограбить уж напоследок. Должен, должен клюнуть хан, для того и вызываем огонь на себя.

Кичи-Мухаммед не подвел — Орда развернулась буквально на пятачке и кинулась обратно, на малой речке Северке навалившись на передовой полк.

Ратные встали на взгорке и, сколько было сил, отбивались от налетавших, как саранча, степных всадников. Мертвые люди и кони запрудили речку, дико ржали раненые косматые лошадки, порой таская за собой застрявшего ногой в стремени воина. Татары лезли на берег, сцепляясь в сечу и воевода Василий Сабуров едва не оплошал, но шедший при нем мой бывший рында Ванька Стрига-Оболенский вовремя заметил, что на них валит уже вся ордынская сила, а стрелы кончаются. С кровавой саблей в руках он промчался вдоль строя поместных, заворачивая оставшихся живых и уводя их дальше, по прикрытие основной рати.

Татары мгновенно заполонили броды через Северку, передовой полк едва оторвался, потеряв как бы не половину воев.

У нас же, на берегу Каширки все было покамест спокойно — стояли, укрывшись щитами, пешие, в просветах между связанных цепями телег со стенками из полубрусьев торчали прикрытые вязанками хвороста пушки, на костерках рядом калили пальники.

А на другом берегу татарской силы все прибывало и прибывало. Веяли по ветру бунчуки царевичей Махмуда и Ахмата (соврали видоки, что побили кого-то из них при скорой татарщине, соврали). Подходили ногайские чамбулы и пятигорские отряды, а за ними и тысячи самого великого хана.

Мы с Федькой объезжали полки под радостные кличи — люди рвались в бой. Береговые головы, тысяцкие, пушкари, копейщики, поместные — все ждали сшибки.

И она не замедлила.

В первый напуск татары пошли привычно, конными лучниками. Закрутить свою смертоносную карусель, повыбить людишек… Да только картечь сильнее, чем стрела. Первый натиск мы отбили, только две пушки разорвало и поранило пятерых пушкарей. Басенок ругался страшно и грозил немыслимыми карами неведомым литейщикам, срочно переставляя орудия, чтобы закрыть образовавшиеся бреши.

Впрочем, уже падал вечер и бой затих сам собой.

Ночью жгли костры, прощупывали друг друга разъездами, но обошлось без большой сшибки.

Утром татары под крики «Хурра! Хурра!» двинулись всей громадой, но правое крыло застопорилось: на песчаной проплешине кони с всадниками в тяжелой броне вязли, лава сбилась в плотную кучу. Задние давили на передних, копыта перетирали песок, поднялась пыль, и Кичи, верно поняв, что мощь удара потеряна, велел трубить отбой, дабы перестроить и перенацелить войско.

Пользуясь заминкой, воеводы еще раз проехались вдоль полков, а я все так же торчал на бугре под стягом, сверкая парадными доспехами. Золотая насечка, святые, изречения из библии, то есть все положенные в этом времени атрибуты, они прибавляли уйму престижа, но вот защиту никак не усиливали.

Кичи велел туменам царевичей спешиться и погнал их на вагенбург, стоявший поперек дороги. Лезли густо, степняков было раза в три, а то и в четыре больше, и нас пока спасали позиция на берегу, стояние в обороне и пушки.

Но сколько еще выдержим, неведомо, да и порох понемногу подходил к концу. Свалка кипела по всей линии, грохотали пищали, военное счастье колебалось и тут все могла решить одна песчинка.

Но вместо нее упала глыба.

Слева, из-за леса показались в сверкающих доспехах всадники, над которыми вились «ездецы» — стяги Дмитрия. Тяжелая конница, бившая польских рыцержей, новгородские бояре, собранные из Галича и прочих мест, куда их разметала судьба, дружины московские и тверские, заботливо собранные и укрытые до времени. Под главным стягом, потрясая саблей, горячил вороного коня седок в красном с золотом плаще.

— Успел! Слава те, Господи! — широко перекрестился я.

— А что же ему не успеть, — удивился шурин, — третьего дни еще в Серпухове был.

— Шемяка! — пронесся восторженный гул по всей линии.

Кованая рать склонила копья и выходила на таранный удар, а у меня захолонуло сердце — они же сейчас влетят крылом на ту же самую песчаную проплешину, что и татары вчера!

Обернулся — но Пестрый уже отсылал гонцов.

Поздно, все равно поздно!

Тяжелый строй замедлился, а ему навстречу под резкие звуки труб и удары большого барабана стремительно понеслись, охватывая слева и справа, конные лучники.

— Хурра-а!

Татары со всего скока выпустили по конному клину первые стрелы, новгородцы затормозили, а затем встали, выставив копья для защиты. Но всадники в малахаях, пригнувшись к седлам, уже крутились вокруг, натягивая и отпуская луки.

Дима привстал в стременах и с раскрытым в крике ртом ринулся навстречу врагу, шпорами подгоняя коня. За ним неслась его личная сотня, под пронзительный свист раскручивая сабли. Новгородцы, наконец, тронулись, набирая ход и поднимая облака пыли, еще вчера бывшей песком и заглушая крики топотом копыт.

Взмыл рев и лязг, голова клина врубилась в татарскую массу. Часть степняков, вроде бы ногаи, повернула назад, наехав на своих же и сбив ряды.

Татарский напор на нас тут же ослаб, а когда у меня над ухом страшно закричал «Давай!» Басенок и по его слову пушки вагенбурга жахнули едва ли не последним залпом, атакующие совсем смешались. Часть повернула на бег, не слушаясь биев и мурз.

Шемяка теснил и настырно вел клин вперед, к ханскому бунчуку. Меж коней и копий мелькал громадный деревянный крест, в задних рядах орды уже осаживали и пытались перестроиться.