— Андрей, я с тобой!

— Юленька, ведь ничего не выйдет… скорее всего.

Она вдруг улыбнулась — смело, почти весело.

— Дурашка — ты забыл: обе дороги ведут Туда. Выйдет — не выйдет…

Я медленно распрямился, чтобы не спугнуть ощущение. Прошел на нос, потом на корму — снял со стопора обе швартовочные лебедки.

Швартовы немного провисли, давно не смазанная носовая лебедка чуть скрипнула, — часовой, по счастью, не обратил внимания.

— Эй, приятель! — крикнул я ему. — Я заведу машину, а то аккумуляторы сели совсем: даже лампочки не светят.

Камуфлированный детина махнул рукой:

— Валяй.

Мой старенький пароход словно чувствовал свой последний день, словно хотел прожить его гордо, с достоинством. Машина заработала сразу, без задержек и без единого сбоя; стальное тело парохода мелко задрожало, готовое к бегу…

Солнце, красным золотом пылавшее меж стволов сосен на береговом всхолмье, коснулось горизонта.

— Закат, Андрюша, — тихо сказала Юля.

— Да. Ступай вниз.

Она снова негромко, почти неслышно засмеялась.

— Нет, что ты — яс тобой.

Я кивнул, соглашаясь.

— Ну, — прошептал я, решаясь, — не подведи, старый. — Я ласково погладил приборную доску.

И резко дернул рукоять хода на себя — на полный, и сразу — на самый полный.

Машина взвыла, потом взревела; перестук поршней в ее глубинах слился в единый гул. Кэп голову бы оторвал за такой «старт», успел подумать я, и пароход, чуть качнувшись, пошел вперед, быстро набирая ход.

Что-то закричал часовой на пристани. Я оглянулся. Оба швартова разматывались вслед за нами, уходя под воду. Я повел пароход прочь от причала и начал постепенно закладывать плавный поворот — так, чтобы в конце концов оказаться носом к закату.

Звякнула носовая лебедка и закрутилась уже по инерции, вхолостую — кончился носовой швартов; за ним последовал кормовой. Часовой на причале перестал орать — видимо, связывался с начальством. Потом сквозь грохот машины мы услышали автоматную очередь — отправленную, очевидно, в воздух. Следующая с глухим звоном пробила нашу обшивку — где-то внизу, в районе ватерлинии. Но это было уже неважно — я достаточно отошел от причала и сейчас заканчивал поворот.

— БГК-186, немедленно остановитесь! — проревел над озером голос с репродукторов базы.

— Щас! — сказал я.

Солнце било уже прямо в носовые стекла рубки. Я еще чуть довернул штурвал — теперь наш пароход на самом полном мчался к береговым утесам.

— БГК-186, немедленно застопорить машину!

Я стиснул штурвал, глядя прямо в лицо надвигающимся скалам, из-за которых лился, заполняя все поле зрения, багряно-золотой закатный свет…

Кажется, этот золотой свет нес запах моря и цветущих яблонь.

ПОВЕСТЬ О ТОМ, КАК БЫЛА РАСКРЫТА АЛАЯ КНИГА ГОТРЕДА

ПРОЛОГ

Я так долго смотрел на огонь свечи, сидя за столом в своем кабинете, в башне своего замка, что уже забыл, зачем я сюда поднялся. За окном давно стемнело, и идет дождь, и ветер бросает тяжелые капли о стекла, забранные свинцовым переплетом… Я пишу, и в руке моей — гусиное перо, а не авторучка, и это значит, что я поднялся в башню, чтобы записать что-то важное…

Ну конечно! Ведь мне нужно записать историю об Алой Книге! И как я мог запамятовать? Разумеется, в этом, как и во всем остальном, виноват русский барон. Живое пламя свечи всегда завораживает меня, притягивая не только взгляд, но и мысль (особенно в такие ненастные ночи, как эта). А барон, между тем, уже который год каждую весну обещает протянуть электричество ко мне в замок, и каждую осень объясняет мне, что в королевстве не хватает столбов, или электрических проводов, или еще чего-нибудь… Впрочем, наверно, это и хорошо. Пусть, глядя на огонь свечей, я буду забывать о самых неотложных делах, но зато хотя бы в способе освещения останусь верен славному доброму Прошлому.

Говорят, что думать о Прошлом — это признак старости… По-моему, это чушь, достойная любезнейшего нашего барона, но я-то и без того знаю, что действительно старею. Впрочем, это не помешает мне намного пережить и короля с королевой, и хранителя, и даже самого барона вкупе с его знаменитым тезисом о том, что «королевская власть плюс электрификация всей страны — залог процветания монархического государства в современных условиях»… И не только пережить, но и написать еще немало хороших книг…

Однако, надобно править на стремнину, подходить к самой истории — глупые современные читатели не любят больших предисловий. Итак, я прерываю плавное течение своих мыслей, чтобы уступить вкусам эпохи, — как уступлю когда-нибудь вкусам барона и королевской воле и пропущу зловещую фею Электрификацию под древние своды своего замка.

Итак, однажды вечером над королевством Готред разразилась страшная гроза. Будучи застигнут сей непогодой в королевском дворце, я не смог отказать королевскому хранителю Алой Книги и принял любезное приглашение провести вечер у него в комнате за приятной беседой и кружечкой крепкого темного пива. И вот мы уселись в креслах перед жарко натопленным камином…

ГЛАВА 1

Ослепительно сверкнула молния, на мгновение осветив маленькую комнату: уставленные книгами полки напротив окна, картина, изображающая Безымянного Рыцаря, королевский хранитель в кресле с вытертой обивкой кутается в старенький клетчатый плед, вытянув ноги к огню… Почти тотчас же громыхнул раскат грома — такой, что зазвенели стекла — и хранитель невольно поежился и заворчал.

Я поднял с разделявшего наши кресла низкого столика свою кружку и отпил глоток пива.

— Прекрасный готредский портер… — пробормотал я, словно не замечая стариковского ворчания хранителя.

— Что? — хранитель встрепенулся, — а, портер… Да, это единственное, что осталось неизменным — пивоварни Готреда. С тех пор, как этот фон Маслякофф взялся за реконструкцию королевского замка и заменил повсюду свинцовые оконные переплеты на алюминиевые рамы с одним большим стеклом, мне постоянно кажется, что недалек тот час, когда ветер дунет посильнее, и эти стекла посыпятся мне на голову…

Словно в ответ на его слова снова сверкнула молния, и ударил гром, и стекла вновь угрожающе зазвенели. Хранитель вздохнул.

— Да… А знаете ли, господин Гвэл, — он выпростал руку из-под пледа и потянулся за кружкой, — знаете ли, может статься, нам с вами не так уж долго осталось наслаждаться хорошим пивом. Я слышал, как господин барон рассказывал Его Величеству о том, что держать эль и портер в деревянных бочках — это дикость в современном мире, и что мировые стандарты на пиво сейчас совсем не те, что совсем недорого можно было бы купить автоматизированную пивоварню, и это сэкономило бы нам много денег…

Я рассмеялся — мне действительно стало весело, когда я представил себе короля, сосредоточенно пытающегося сообразить, какое отношение имеют мировые стандарты на пиво к королевству Готред.

— Не смейтесь, — голос хранителя был мягок и полон грусти. — Право же, господин Гвэл, будет весьма прискорбно, если закроются старые готредские пивоварни. В осеннюю непогоду я пью густой темный портер или двойной стаут, в весенний полдень — легкий медовый эль, и всегда, когда в моих руках кружка с готредским пивом, я вспоминаю добрый старый Готред — Готред времен нашей юности…

— Вашей юности, дружище, — поправил его я. — Готред времен моей юности помним только я и летописи. Но не беспокойтесь. Пока у меня есть хоть какое-то влияние при дворе, пивоварни останутся такими, каковы они сейчас. Раньше, чем фон Маслякофф провезет через готредскую границу автоматизированную пивоварню, ему придется убедить короля в том, что современным мировым стандартам не соответствую я.

— По счастью, в современном мире вряд ли существуют стандарты на Чародеев, — улыбнулся, наконец, хранитель.