Андреян Дмитриевич Захаров ещё в конце зимы прибыл в Надеждово с готовым проектом будущего даже не дома, а дворца семейства Сперанских. Уже привозят кирпич с Луганских кирпичных заводов, готовится котлован для заливки фундамента, а в поместье прибыли строители. Судя по всему, денег, которые подарила тётушка Екатерина Андреевна Оболенская, на грандиозные задумки архитектора Захарова не хватит. Катя хотела быть рациональной и думала об изменении проекта, удешевлении его. Но рационализм был побеждён женским иррациональным «хочу».

— Хозяйка, — в комнату, где Екатерина Андреевна Сперанская продолжала работать над коррекцией романа «Граф Монте-Кристо», вбежал Лёшка.

— Алексей! Выйди вон и войди, как приличествует образованному человеку! — припечатала хозяйка поместья.

Катя решила для себя, что попрактикуется в воспитании юноши, чтобы иметь опыт и правильно воспитывать уже своих детей, которые обязательно родятся, как только вернётся муж, и она возляжет с ним. Не дал Бог забеременеть ранее, в чём молодая женщина винила себя.

— Нет-нет, нынче не до всего этого, хозяйка, тама батюшка Михаил, ему плохо, матушке Прасковье Фёдоровне тако же плохо, — с проступившими слезами почти выкрикивал Алексей.

Катя стремглав вылетела из дома.

— Где карета? — закричала хозяйка.

Дворовые были шокированы: столько металла в голосе у хозяйки они ещё не слышали, даже не предполагали, что она может так вот жёстко повелевать. Между тем, понадобилось ещё минут десять, чтобы выезд был готов.

Мать и отец супруга отказывались переезжать в «барские хоромы». Они жили скромно при главном храме в поместье, одной из трёх церквей, и никак не собирались признавать в себе что-то господское. Хотя статус священника и так стоял вне табели о рангах, и все, кто обитал и работал в Надеждово, кланялись, как матушке Прасковье, так и дому, где они жили. Михаила Васильевича Васильева, отца хозяина, принимали чуть ли не за святого.

У самой Кати со свекровью сложились нейтральные отношения. Всё никак они не могли переступить через сословные условности. Прасковья не позволяла себе нравоучать невестку, ну, а Катя не могла относиться с должным пиететом к свекрови. Между тем, женщины могли поговорить, и каждое письмо, которое получала Катя, она зачитывала Прасковье Фёдоровне, которая получала письма от сына через раз. Как-то отдалился от них Мишенька, как только переехал на службу к князю Куракину. Ну, да оно не мудрено, чай барин уже.

— Что с ними? — с порога спросила Катя, даже перед тем, как перекреститься на Красный угол.

В доме уже был Эжен Колиньи, лекарь, который после окончания контракта с князем Куракиным перебрался к Сперанскому в Надеждово и сейчас тут организовывал первую в регионе больницу.

— Что с ними? — жёстко на французском языке повторила Катя.

— Отходит пастырь, а ваша свекровь уже лучше, я дал настойку для сердца, — сказал лекарь, заканчивая осмотр. — Очень тяжёлое дыхание, и сердце уже почти не слышно.

Эжен Колиньи использовал один из первых в России, а значит и в мире, стетоскоп, чаще называемой «слышательной трубкой».

— Катя? — прохрипел свёкр. — Ты будь женой Мишке доброй, не забижайте один одно… я любил его, пусчай не серчает на меня… — сказал Михаил Васильевич и закатил зрачки.

Катя стояла безмолвно, а слёзы сами потекли по её щекам, растрёпанные волосы сразу прилипали к лицу, но молодая женщина не убирала локоны. В эту минуту она себя корила за то, что не так для неё оказалась тяжёлой потеря родного для мужа человека, как то, что она беспокоится за реакцию супруга. Не уберегла? Да и не могла она уберечь. Уже давно был отец Михаил лежачим, и все ждали, когда Господь приберёт своего слугу в Рай. И всё же…

— Отправиться срочно в Белокуракино за Авсеем Демидовичем! Начать подготовку к погребению. Во всём поместье объявляю траур, — после минут десяти молчания, начала распоряжаться Екатерина Андреевна.

— Хозяйка… — замялся Алексей. — Вы… К вам прибыл господин Глазунов. Я не докладывал ранее, прошу простить меня, но нынче… воно как…

— Не вовремя как всё! — раздосадовано сказала Катя. — Поезжай в усадьбу… Нет, к архитектору Андреяну Дмитриевичу и попроси от моего имени господина Захарова занять Матвея Петровича Глазунова. После передай купцу Глазунову книгу, ту, что я пишу, а Богдана Стойковича предупреди о том, чтобы Глазунов не выехал с книгой из поместья.

Алексей умчался. Такие сложные «барские» поручения ему ещё не приходилось исполнять.

Матвей Петрович Глазунов был купцом 2-й гильдии и почти что единственным в России, кто специализировался именно на продаже книг. Катя, включившаяся в процессы, связанные с редактированием и издательством книги «Граф Монте-Кристо», столкнулась не только с тем, что нынче в России издательское дело крайне запущено, так и с тем, что никто не хочет браться за издание большой, объёмной книги, даже не удосужившись прочитать, что там написано. Считается, что это убыточно, и только иностранные авторы могут позволить себе произведения в два или более тома. А русские литераторы пишут небольшие рассказы или повести.

Вот и подумала деятельная молодая женщина, что её супруг столь талантливый может и должен иметь лояльное издательство, которое не смотрит на то, что происходит в обществе, и насколько автор нынче цитируем при дворе или рядом с ним. Нужно чисто коммерческое предприятие, такое, как способен возглавить купец Глазунов, у которого вся семья продавцы книг. Остаётся только на той же коммерческой основе напечатать книги, ну, а Глазунов должен вложиться в распространение произведения. Вот для этого он и прибыл, чтобы самому прочитать, воодушевиться и начать в скором времени продажи «графа», а также сборника стихов Сперанского в отдельности.

Катя была намерена продержать в Надеждово Глазунова столько, чтобы и похороны прошли, и купец прочитал книгу и после ещё раз прочитал более вдумчиво. В первый раз как читатель, во второй как продавец. Прославлять и продвигать имя своего супруга стало навязчивой идеей Катерины Андреевны. Все должны также рассмотреть в Сперанском гения, как и она.

Глава 8

Триест

9 мая 1798 года

Бояться — это же нормальное состояние человека, если ему предстоит вступить в свой первый серьёзный бой? Надеюсь, что да. В прошлой жизни мне случалось стрелять, сражаться, но всё это были схватки личные, где я не отвечал за других людей, лишь пару раз исход поединка мог повлиять на большие дела. Сейчас же предстоит защищать честь и свою, и великого государства. По моим действиям, успехам или неудачам будут судить обо всей Российской империи, и я не могу ошибиться. Это не пафос, это и моё будущее, которое связано с тем, как я себя проявлю.

День назад мы прибыли под деревушку Задрот… или Раздрот, скорее, второе название, но почему-то меня привлекает первое. Судя по всему, нам удалось остаться незамеченными, тем более, что вся наша конница стояла в гористо-лесистой местности ещё дальше на десять вёрст от передовых трёх сотен стрелков.

Может быть, это тактически было не совсем верным и даже честолюбивым, но я хотел, наконец, прекратить все недомолвки и сомнения в том, что те люди, которых я привёл из числа бывших военторговцев и тех, кто тренировался на моих базах, не совсем являются воинами и бесполезны в войне. Сюда бы ещё егерей взять, но нет. Только мой отряд будет в авангарде, надеюсь, при захвате Триеста, а не позорного бегства из-под оного.

Разведка в австрийский город, захваченный французами, была отправлена ещё три дня назад. Это были две группы: в одной три человека с владением сербского языка, они будут отыгрывать словенцев; во второй группе двое, они свободно владели немецким языком и отыграют местных австрийцев. В первой группе был один соплеменник Богдана Стойковича, который, проживая в России, не забыл родную речь, и две девчонки, вернее, девушки. А если ещё быть честнее, то две очень привлекательных молодых девушки.